Фанфик Прорицание Эйвери

С этими словами декан Гриффиндора появилась в дверях, подталкивая перед собой того самого лентяя, за которым Эйвери наблюдал вчера в гостиной.

Долохов сделал попытку спрятаться за спину друга, но опоздал.

— Антонин, как хорошо, что вы здесь, — облегчённо вздохнула МакГонагалл. — Пожалуйста, подтяните этого студента по моему предмету. Хотя бы повторите первый курс. Пока я разбиралась с Блэком и Снейпом, он так трансфигурировал стакан в чашку, что... — она потерянно махнула рукой, показывая на разгромленный кабинет. — Подождите, пока я приведу всё в порядок.

Эйвери наблюдал за происходящим с такой отстранённостью, что сам себе поражался. Он понимал гнев и досаду профессора, он понимал злость провинившегося мальчишки и нежелание Долохова тратить на отстающего то время, которое он мог бы провести в обществе девушки. Но ему самому со вчерашней ночи были абсолютно безразличны школьные дела. Зачем так кричать на ученика, который плохо чувствует магию, если где-то далеко бывшие всесильными боги ждут его, Эйдана, слова? Если стало ясно, что чьё-то неверие может убить и бессмертных, век за веком погружая в небытие имена и деяния?

Подошёл пятый курс Гриффиндора — четыре девушки и юноша, — весёлые, яркие; остановились, ожидая начала урока. Эйвери отвернулся к стене и стал внимательно изучать стыки каменной кладки.

* * *

Как он ухитрился обжечься на контрольной по Зельям, не понял никто, даже сидевший через проход от него райвенкловец Билли Бут, которому лучше всех было видно, что Эйвери творит со своим котлом.

Эйдан и сам ничего не понял. Он только обронил в пламя горелки несколько чешуек русалки, а пламя тут же выплеснулось ему на мантию; как живое, ринулось к стоящей на полу сумке.

— Агуаменти! — заорал Долохов.

— Агуаменти! — взвизгнула хаффлпаффка по фамилии Эдвардсон.

— Агуаменти! — решительно рявкнул Бут.

— Агуаменти! — взвыл сам Эйвери: сквозь хлещущие на него струи воды он разглядел, что сумка с драгоценным фолиантом полыхает вся целиком.

— Агуаме... — начал профессор Слизнорт, пробираясь между парт. Но всё уже закончилось. Мокрый с ног до головы Эйвери лихорадочно рылся в сумке, дабы убедиться, что книга цела, а остальные свидетели и участники маленькой катастрофы недоумённо переглядывались.

— Мистер Эйвери! — воскликнул подбежавший профессор. — Что случилось?

— Я уронил в огонь чешую русалки, сэр, — не своим голосом поведал тот, распрямляясь с уцелевшей книгой в руках.

— Вы уверены, что это была чешуя русалки, а не, скажем, чешуя саламандры? — осведомился Слизнорт.

— Уверен, — кивнул Эйвери, на которого Долохов наложил Высушивающие чары, так как сам он только вцепился в книгу.

— Странно, — сказал профессор и недоверчиво осмотрел его стол, на котором в луже воды плавали ингредиенты. — Русалка — водное существо, её чешуя обычно не даёт такого эффекта при взаимодействии с огнём. Наверное, пара чешуек саламандры всё же попала в банку с русалочьей чешуёй... А вы, мистер Эйвери, ступайте в Больничное крыло, у вас обожжены руки. Зелье, я думаю, вы сварите заново... Как насчёт следующей пятницы?

— Да, профессор, — кивнул Эйдан. Только сейчас он начал чувствовать боль. Кое-как починив сумку Репаро, он схватил её и, как был, в обгоревшей мантии, покинул класс.

Зельеварение стояло в расписании последним, поэтому Эйвери в Больничное крыло бежал вприпрыжку, не столько от боли, сколько от осознания того, что чем раньше он сядет за перевод, тем лучше для него же.

Мадам Помфри смазала его ожоги густой, приятно пахнущей мазью, и через полчаса, за которые Эйвери успел весь известись, отпустила его, полностью здорового. Эйдан снял мантию, которая теперь годилась разве что на тряпки, спрятал её в сумку, спустился в Большой зал, цапнул со стола кусок пирога, сжевал и помчался в библиотеку.

Специально для перевода он взял новую пачку пергамента и теперь, спрятавшись в самом отдалённом уголке владений мадам Пинс, торопливо писал. Ему часто приходилось заглядывать в толстенный Рунический словарь и ещё в два справочника, потому дело продвигалось медленно. Счастьем было уже то, что ему удалось найти нужный отрывок, но порой он из целого предложения понимал только служебные слова. Повествование велось белым стихом по восемь строк в каждой строфе, отчего и так сложный древний синтаксис становился совершенно зубодробительным, а кроме того, часто встречались кеннинги, которые ещё нужно было расшифровать, чтобы понять, о чём идёт речь.

Однако предисловие было написано вполне человеческим языком, и в нём говорилось, что этот же сборник легенд есть и у магглов, которые назвали его Эддой, но к ним он дошёл с большими купюрами и ещё и был повреждён при переписывании.

Эйвери так быстро, как только мог, писал подстрочник, нумеруя строфы, — и удивлялся с каждым новым переведённым кусочком.

Он вынырнул из книг, когда мадам Пинс громко объявила, что библиотека закрывается. Тогда он покидал вещи в сумку и, натыкаясь на стеллажи, побрёл к выходу. Пока он дошёл, все остальные студенты уже покинули библиотеку. Мадам Пинс заперла двери и скрылась в конце коридора, а Эйдан остановился, чтобы завязать шнурки. Голова его нещадно болела, и он уныло прикидывал, что эссе по Чарам на понедельник придётся списать у Антонина; потом он сообразил, что сегодня пятница, а значит, может быть, он успеет написать эссе сам... Онемевшие пальцы долго не слушались его, и в конце концов Эйвери просто кое-как заткнул концы шнурков в ботинки и распрямился. Не сразу он понял, что пламя факелов по стенам странно дрожит и вытягивается вверх, танцуя и покачиваясь. Эйдан остановился и с минуту с вялым интересом смотрел на ближайший факел. Потом в его голове словно бы что-то щёлкнуло: сегодня он уже обжёгся, а сейчас огонь опять ведёт себя странно. И он один. В пустом коридоре. Где никто не придёт на помощь.

Эйвери ахнул и бросился бежать. Тяжёлая сумка колотила его по ногам, а конец коридора всё ещё был далеко. Пламя факелов извивалось, пытаясь дотянуться до него, и Эйдан понял, что, если и на лестнице будет то же самое, то он не выдержит и закричит на весь замок — хоть вся школа пусть сбегается.

Только через несколько секунд он вспомнил, чего не сделал, и уже хотел на бегу выдохнуть имя защитника. Но в этот момент тугая волна воздуха толкнула его в спину, чья-то рука обхватила его сзади, а вторая жёстко закрыла ему рот.

* * *

Эйвери хотел вырваться, но не смог: что-то словно парализовало его волю. Это ощущение от первой встречи с богом уже было ему знакомо. Он хотел протестующее замычать, но при следующем вдохе лёгкие как будто обожгло раскалённым воздухом, и он, задыхаясь, повис на руках, которые как будто не почувствовали его тяжести.

«Тор! — взмолился он мысленно. — Пожалуйста, приди, я в беде!»

— Бесполезно, смертный, — раздался тихий шёпот у него над ухом. — Силу имеет только сказанное слово... И твоя деревяшка тебе не поможет!

Эйдана, который пытался достать палочку, стиснули сильнее, встряхнули.

— Интересно, что они в тебе нашли... — задумчиво произнёс тот же голос. Эйвери немного пришёл в себя: дыхание восстановилось, и он обрёл способность чувствовать и соображать. Факелы по стенам горели как положено, сам Эйдан чувствовал спиной пластинки доспеха, а чужое дыхание касалось его уха.

«Отпусти!» — мысленно попросил он, поняв, что его мысли сейчас как открытая книга.

— Молчи, ты, кусок помёта, гнилые потроха, горелая головёшка! — прошипели ему на ухо, и как бы Эйвери ни был напуган, он не смог не восхититься гениальной простотой ругательств и лёгкостью, с которой их подбирали.