Фанфик Прорицание Эйвери

«Хочу быть поближе к богам», — невесело вздохнул он и, преодолевая боль и головокружение от голода, стал подниматься.

Наконец над головой показалось низкое, затянутое тучами чёрное небо, с которого мягкими большими хлопьями медленно сыпался снег. Эйвери, тут же замёрзнув, запахнул мантию поплотнее и наложил на себя Согревающие чары. Только потом он позволил себе полной грудью вдохнуть морозный воздух. Головная боль сразу как будто отступила, рассосалась и тянущая боль в том месте, куда Локи ткнул его пальцами, и в том, которым он приложился об стол.

Но, осмотревшись, Эйвери заметил, что на верхней площадке башни он не один. Опираясь спиной о парапет, на большой подушке с кисточками сидел Амикус Кэрроу и курил маггловскую сигарету.

Эйвери замялся, не зная, что ему делать. Не хотелось нарушать чужое уединение, но свежий воздух как будто возвращал ему силы, отнятые разговором с Локи. Кэрроу решил за него.

— Садись, не стой, — пригласил он и наколдовал вторую подушку.

— Спасибо, — поблагодарил Эйдан, радуясь, что колдовство бога огня больше не действует. В другое время он сконфузился бы, попав в такую ситуацию, но полчаса назад он разговаривал с богом, и всё остальное казалось нипочём.

— Будешь? — Амикус протянул ему пачку.

Эйдан взглянул, подумал, что, раз будет Рагнарёк, курение — это сущие пустяки, и взял сигарету. Стоит ли говорить, что раньше он никогда не пробовал курить?

Кэрроу услужливо подставил ему палец, из которого вырвался маленький язычок пламени и подпалил кончик сигареты.

«А Локи наверняка умеет лучше», — вяло подумал Эйдан и устыдился дурацкой мысли. Потом ему стало любопытно, чего это Кэрроу сидит тут один и предаётся невесёлым думам. Даже снег уже успел сделать его седым, но он не стряхивал его с волос.

Амикус заговорил первым.

— У тебя руки трясутся, — заметил он.

— Замёрз, — соврал Эйвери и глубоко затянулся.

Когда он смог унять кашель и вытер слёзы с глаз, Амикус спокойно посоветовал ему:

— Ты не сразу, ты потихоньку.

Эйвери с ненавистью посмотрел на тлеющую у него в руке сигарету и больше вдыхать дым не рискнул.

— А почему ты куришь? — спросил он.

Эйдан знал, что люди курят, когда волнуются. Что же случилось у Кэрроу?

— Если целуешь, то что это значит? — внезапно спросил Амикус.

— Ну, это, наверное, значит, что любишь, — неуверенно ответил Эйвери, не ожидавший такого вопроса. — Что же это ещё может значить?

— А если по-взрослому целуешь? — не отставал Кэрроу. Эйвери, который в своей жизни ещё не целовал ни одну девушку, совсем растерялся.

— Это, наверное, значит, что очень сильно любишь, — сказал он наконец. — Да ты у Долохова спроси, он об этом всё знает.

Именно Антонин когда-то рассказал ему, что такое «целоваться по-взрослому», и с хохотом посоветовал тренироваться на надкусанных помидорах.

— А что? — добавил Эйвери с осторожностью, хотя точно знал, что спокойный и тихий Кэрроу не опасен. — Ты сегодня поцеловал девушку? Или она тебя?

— Поцеловал... и она меня... — повторил Амикус, не глядя на собеседника. Сигарета в его руке подрагивала, наверное, он тоже замёрз.

Эйвери посидел ещё, наслаждаясь звенящей пустотой у себя в голове, а потом осмелился:

— А можно и я спрошу?

— Можно, — прищурился Кэрроу, докуривая и выбрасывая окурок через бортик башни, в то время как сигарета Эйвери обожгла тому пальцы.

— А если ты встретишь кого-то, кто сильнее тебя во много раз, что ты будешь делать? — спросил Эйдан. Будучи слизеринцем, он и сам мог ответить на этот вопрос, но сейчас ему нужен был свежий взгляд.

— Попробую не дышать и слиться с местностью, — иронично ответил Амикус, доставая следующую сигарету. Эйвери одним глазком заглянул в пачку и обнаружил, что она пуста на две трети.

— А если он тебя заметит и... хм... ты ему зачем-нибудь понадобишься?

Кэрроу помолчал, прежде чем ответить.

— Если он и вправду сильнее меня во много раз и у меня нет другого выхода, я буду служить ему, — сказал он.

Эйвери вздохнул.

— Ага. Честно и преданно. И когда-нибудь станешь ему другом, — размечтался он.

— Другом? — с лёгким удивлением переспросил Амикус. — Нет, Эйвери, другом ты ему не станешь никогда. И если ты и вправду вляпался в то, что описал, то мне тебя жаль. Искренне жаль.

* * *

Обычно вечером после посещения Хогсмида слизеринцы засиживались в гостиной, однако сейчас не наблюдалось ничего подобного, да и от гостиной мало что осталось: разломанная мебель валялась как попало, гобелены были сорваны и уцелело всего несколько светильников. Посреди этого хаоса с палочкой в руке стоял Долохов и пытался навести хоть какой-то порядок, только заклинания у него были странные, не на английском и не на латыни, потому порядок не наводился.

— Это ты! — воскликнул он, поворачиваясь на звук открывающейся двери. — Помогай давай скорее!

Эйвери выронил сумку — от усталости, а не от изумления: после встречи с богами он на какое-то время потерял способность удивляться.

— Что это было? — спросил он, подозревая, что Локи зачем-то заглянул сюда.

— Это я занимался Трансфигурацией! — злобно выплюнул Антонин и добавил ещё несколько слов по-русски. — «Позанимайтесь с отстающим!» — передразнил он МакГонагалл. — Если б я знал, что парень всегда такая бомба, я бы в жизнь не согласился!

— А-а... — протянул Эйдан, вспомнив лентяя со второго курса. — А чего ты преподов не позовёшь?

— Ты чего? Нельзя! Выкинут же пацанёнка из школы! Прикрываем до последнего...

Эйвери вспомнил порхающий ножичек и подумал, что, может быть, Хогвартс мальчишке и не нужен.

— Ты извини, Тони, — сказал он. — Я сейчас Люмос не наколдую, меня как будто выпили. Я, пожалуй, спать пойду.

— Стой, а ты где весь день был? — спохватился Антонин.

— В библиотеке, — вяло ответил Эйдан и пересёк гостиную, спотыкаясь об обломки мебели. Глаза у него закрывались прямо на ходу.

— Ужин на тумбочке! — крикнул Долохов вслед.

Эйдан едва обратил внимание на стоящий в спальне на тумбочке поднос, накрытый Консервирующими чарами, рухнул на постель и заснул.

Через некоторое время он почувствовал, как друг стаскивает с него ботинки, и дальше всё пропало.

19 декабря 1972 года, два часа пополудни

Сквозь зелёный полог проникал золотистый свет. Настоящих окон в подземелье, конечно, не было, но искусственные в каждой спальне отображали пейзаж и погоду наверху так же, как потолок Большого зала отображал небо.