Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века
Шрифт:
Озиралась по сторонам. Из-за угла Сухаревки выехал броневик, за ним грузовая машина с красноармейцами, двинулись по Первому Щипковскому в сторону завода. Мимо прошел скорым шагом какой-то опоясанный портупеей военный.
— Послушайте! — крикнула она вслед. — Это я убила Ленина!
— Что? — он обернулся.
— Я убила Ленина.
«Всем советам рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем!
Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на
Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов. Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей работы по борьбе с контрреволюционными элементами. На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции.
Товарищи! Помните, что охрана ваших вождей в ваших собственных руках. Теснее смыкайте свои ряды, и господству буржуазии вы нанесете решительный, смертельный удар. Победа над буржуазией — лучшая гарантия, лучшее укрепление всех завоеваний Октябрьской революции, лучшая гарантия безопасности вождей рабочего класса. Спокойствие и организация! Все должны стойко оставаться на своих постах! Теснее ряды!
39 августа 1918 г., 10 час. 40 мин. вечера.
Председатель ВЦИК Я. Свердлов».
Кремлевские Шекспиры (продолжение)
— Что за дьявольщина? Кто в него стрелял?
— Эта, слепая.
— Черт знает что! Инструкции же были, Семенов! Тысячу раз обговорено!
— Недооценили мы ее, Яков Михайлович. С двойным дном оказалась.
— С «двойным дном». Фанатичка чертова. Главное, улизнула, найти не могут.
— Найдется, она идейная. Нас прибежит спасать.
— Все карты спутала.
— А может, не совсем, Яков Михайлович?
— Что значит, не совсем?
— Одно дело неудавшийся теракт, другое удавшийся. Пусть не до конца. Разное политическое звучание.
— А вы фрукт, Семенов! Хорошо, идите. Формально вы под стражей, ведите себя соответственно. Других сюрпризов, надеюсь, не предвидится? Говорите, говорите!
— Протопопов мне что-то не нравится. Разговорчив в последнее время… Как бы не проболтался.
— Хорошо, примем меры. Остальные?
— В порядке. Насчет табачка, пожалуйста, распорядитесь, пусть в камеру доставят. Лучше «богдановский».
— Хорошо, хорошо, идите!
Я, Фанни Каплан!
Военный крепко держал ее за локоть. Отнял ридикюль, нес на плече. Смешно: красный командир в гимнастерке с дамским ридикюлем. Повернули за угол, вышли на задворки Александровских казарм.
— Отпустите руку, я не убегу, — попросила она. Поправила сбившуюся набок шляпку, спросила:
— Он что, жив? Не
умер?— Помолчите, — он вывел ее через дорогу к кирпичному особняку за железной оградой, у входа в который стоял часовой с винтовкой — тот вытянулся, козырнул, торопливо отворил дверь.
Замызганный полутемный вестибюль, по широкой лестнице спускаются какие-то люди — военные, штатские.
— Самарцев! — окликнул командир пробегающего мимо красноармейца. — Охрану в мой кабинет! И Легонькую разыщите!
— Слушаю!
Узкий коридор, ряды одинаковых комнат. Он поворачивает ключ в дверном замке, подталкивает ее за порог, щелкает выключателем над входом.
Помещение с зарешеченными окнами, стол с телефонным аппаратом, стулья вдоль стены.
— Мне надо в уборную, — говорит она.
— Успеете.
Поднимает телефонную трубку:
— На проводе Батурин. Срочно ЧеКа, товарища Дзержинского!
Ждет какое-то время.
— Товарищ Дзержинский! — непроизвольно подтягивается. — Замоскворецкий военкомат, помощник военного комиссара Батурин. Мною задержана террористка. Уверяет, что покушалась на товарища Ленина. Так точно, у меня в кабинете. Ясно, будет исполнено!
В комнату вбегают трое с наганами в руках, следом — худая безгрудая дылда в милицейской форме.
— Обыщите! — коротко бросает Батурин.
Ее раздели догола («Чем не Бутырка!»). Стояла нагишом, пока охранники рылись в ее вещах. Вывалили на стол содержимое ридикюля — записную книжку, папиросы, головные шпильки, разглядывали на свет швы на платье, рубцы, выдернули стельки из ботинок. Безгрудая дылда запустила пальцы ей в волосы, щупала между ног, подмышками.
— Оденьтесь!
Она напомнила про уборную.
— Легонькая! Во двор! Глаз не спускать!
Деревянный сортир с двумя кабинками у забора. Они смотрят друг на дружку: она исподлобья, сидя на корточках, легонькая в упор у открытой двери, с револьвером в руке.
— Управилась? Руки за спину!
В кабинете, куда они вернулись, были какие-то новые люди в военном и штатском. Один, с лычками на отворотах гимнастерки, сидел за столом.
— Эта самая? — воззрился на нее. — Давайте начнем…
«30 августа, 11.30 вечера.
Я, Фаня Ефимовна Каплан, под этим именем я сидела в Акатуе. Это имя я ношу с 1906 года. Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному убеждению. Сколько раз я выстрелила — не помню. Из какого револьвера я стреляла, не скажу, я не хотела бы говорить подробности. Я не была знакома с теми женщинами, которые говорили с Лениным. Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Жила раньше не в Москве, в Петрограде не жила. Женщина, которая тоже оказалась при этом событии раненой, мне раньше не была абсолютно знакома. Стреляла в Ленина я потому, что считала его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм. В чем это подрывание веры в социализм заключалось, объяснять не хочу. Я считаю себя социалисткой, сейчас ни к какой партии себя не отношу. Арестована я была в 1906 году как анархистка. Теперь к анархистам себя не причисляю. К какой социалистической группе принадлежу, сейчас не считаю нужным сказать. В Акатуй я была сослана за участие в взрыве бомбы в Киеве.