Фанни Каплан
Шрифт:
– Лапидус? Я не слушал, Виктор.
– Что так?
– Настроение не то. Давай зайдем куда-нибудь, посидим.
Члены житомирской боевой ячейки анархистов Кирилл Илларионов и Виктор Гарский идут вдоль сонных домишек окраины.
Над Житомиром звездная ночь, запах цветущих акаций из палисадников. Они переходят по шаткому мостку через канаву, подходят к шинку под соломенной крышей. Оглядываются прежде чем шагнуть за порог.
В убогом помещении – духота, коптит на прилавке керосиновая лампа. Посетителей – трое мастеровых за столиком в дальнем углу. Размахивают друг перед дружкой стаканами, шумно
– Милости просим! – бежит навстречу шинкарь. – Давно не захаживали. Сюда, пожалуйста…
Трет полотенцем столешницу, подвигает табуретки.
– Что пить будем? Медовушку очень рекомендую. Только-только забродила, шампанского не надо.
– Давай медовушку. И сушек соленых.
– Момент!..
– Об чем тоска-кручина? – Гарский иронично смотрит на приятеля. – Случилось что?
– Случилось.
– Втюрился, никак? Оставь, Кирилл. Для таких дел заведение мадам Быстровой существует. Барышни на любой вкус. И светленькие и темненькие.
Илларионов угрюм, сосредоточен.
– Давай выпьем, – разливает в стаканы из глиняного жбана.
Чокнувшись, они пьют сладковато-горький тягучий напиток.
– Хороша, – щурится улыбчиво Гарский. – По жилочкам побежала…
– Я на войну ухожу, Виктор, – Илларионов разламывает сушку. – Добровольцем.
– Вот те на!
На лице Гарского изумление, привстал с табурета.
– Добровольцем? На войну?
– Именно.
– Эй, парень! Ты, случаем, не рехнулся? Что ты говоришь!
– Не рехнулся. Читал, что в газетах пишут?
– На хрена мне твои газеты! Мозги дуракам засерают…
– Причем тут дураки! Порт-Артур в осаде, держится из последних сил, крейсер «Варяг» потоплен. Желтолицые дикари вот-вот на колени Россию поставят.
– И поделом. Пусть поставят. Хотя бы и раком. Наше дело – сторона.
– Понятно. Мы, анархисты, всемирный пожар на планете собираемся разжечь. В нем и цари-кровопийцы, и императоры косоглазые, и прочая эксплуатарская сволочь сгорит…
– Разве не так? Стригу слушал?
– Да слушал, господи! Стрига, Стрига. Мне сейчас не до теорий. Пожар в нашем с тобой доме, понимаешь? Родина в опасности! Тебе это слово что-нибудь говорит?
– Еще как! – зло блеснул глазами Гарский. – У любого еврея оно на лбу написано: «родина-мачеха».
– Родина не может быть мачехой!
– Еще как может… Тебе бы, Кирюша, в Ганчештах моих родиться. За чертой оседлости. Куда Россия отечественных жидов пинком под жопу задвинула. Парочку погромов пережить. Грабежи, поджоги. Увидеть, как у тебя на глазах родную сестру пьяная сволочь насилует. Все это я на собственной шкуре испытал, мне твой Порт-Артур и крейсер «Варяг» до фонаря! Мне хлеб и свободу дай! Свободу и хлеб, понял?
– Табачком не располагаете, господа хорошие?
У столика – взъерошенная личность в замасленной рубахе навыпуск. Покачивается нетвердо на ногах, улыбка до ушей.
– Не курим. Отвали!
– Прощ..щения просим…
Допив медовуху и рассчитавшись с шинкарем они идут к выходу.
– Хочу спросить у тебя напоследок, – Илларионов нагибается находу, срывает ромашку у забора. – Не увидимся, должно быть…
Они доходят до конца улицы, поднимаются по узкой тропинке на косогор.
– Говори, слушаю.
– Ты в самом деле той ночью
сумку с деньгами не сумел найти? В крапиве?– Я же говорил, что нет. Забыл?
– Не забыл.
– Чего спрашиваешь тогда?
– Вспомнилось. Ладно, оставим…
– Нет уж, договаривай! Думаешь, зажилил?
Они остановились, глядят в упор друг на друга.
– Скажи, Виктор… – Илларионов держит приятеля за плечо. – Откуда у тебя деньги? На девочек мадам Быстровой? На рестораны? На френч этот? Ребята черт знает в чем ходят, подошвы зевают, а ты в новых сапожках щеголяешь. Яловых…
– Понятно. Все-таки думаешь, что зажилил. Коммуну обобрал!
– Не финти, говори прямо!
– Прямо и говорю – нет! Поклясться?
– Что толку теперь! Обрыдло мне все это, понятно? Ложь на каждом шагу! Говорим одно, делаем другое. Я из дома ушел, институт бросил. Мечтал служить святому делу. А связался со шпаной… Прощай, Гарский! Извини, руки не подам…
Илларионов шагает в глубину переулка, исчезает за поворотом.
… На Острожской, между деревьями, скользит человеческая тень. Мелькнула на глухом пустыре с зарослями лопухов, махнула через забор, пробирается сквозь кусты малины к невысокому флигельку с резными наличниками, тянется к окну.
Негромкий условный сигнал – постукивание костяшками пальцев по стеклу: тук-тук-тук…пауза… тук-тук… пауза… тук-тук…
Скрип оконной рамы, заспанный голос из приотворенного окна:
– Кто там?
– Гарский, Антон Иванович! По срочному делу!
1904 год: газетная хроника.
Апрель:
«Житомирский вестник»:
Житомир. «Загадочное убийство на Рыбной.
Третьего дня, поутру, хозяйкой дома госпожой Сыромятниковой был обнаружен труп жильца, мещанина Павла Антипина, снимавшего угловую комнату в пристройке. Вызванная полиция обнаружила оного жильца лежащим в луже крови со следами многочисленных ранений в грудь и живот холодным оружием. При опознании трупа и в результате дальнейших расследований следствием установлено, что убитый, живший по подложному паспорту, является в действительности разыскиваемым анархистом Кириллом Илларионовым, причастным к ряду дерзких ограблений на территории города и уезда, в частности, недавнего ограбления ломбарда Меира Адисмана.
Несомненная опытность Илларионова в делах конспирации, а также тот факт, что в комнате, снимаемой покойным, не было обнаружено следов насильственного проникновения или взломанного замка, говорят за то, что убийца или убийцы были ему хорошо знакомы, и он собственноручно открыл им дверь.
О дальнейшем ходе следствия и обнаружении новых подробностей происшествия редакция своевременно оповестит наших читателей».
Поворот судьбы