Фантастические тетради

Надо отдать должное автосенсорикам, с психикой у них, как правило, полный порядок. На контакт идут не то чтобы охотно, но с пониманием, козней не строят и душой не кривят. Свой недуг объясняют предельно ясно: дескать, их индивидуальная ментальная оболочка не подчиняется общей схеме работы ЕИП, потому что никакого отношения к оркариумной природе ЕИП не имеет, а существует в совершенно иной реальности Естества — в реальности, где пространство и время не имеют постоянных характеристик.

В первую очередь диву дались физики: что это еще за сундук с привидениями, сказали они, где вы видели, чтобы пространство и время имели постоянные характеристики? Немедленно покажите нам такое место… Следующими диву дались инженеры: как ни старались они подключиться к «ментальному полю» орканейтрала — ничего из этой затеи не вышло. В лучшем случае на них обрушивался такой информационный компот, что в пору было причислять явление к категории «мадиста» или признавать несуществующим. Явление тем не менее продолжало существовать. Рассуждать о стихийных антигравитантах в те времена считалось таким же дурным тоном, как списывать авиакатастрофы на происки инопланетян.

Мадистологи и фактурологи, изучая автосенсориков, ничему не удивились. Мадистологи — в силу от природы атрофированной возможности удивляться; фактурологи — в силу профессиональной предрасположенности равно наплевательски относиться ко всему, с чем имеют дело. Они, в отличие от технарей, не стали тратить время на замеры несуществующих характеристик, а поставили эксперимент иного рода, основанный скорее на доверии, нежели на показаниях прибора, и пришли к удивительным результатам. Оказывается, орканейтралы не имеют полноценного ментального поля вообще. Вместо него присутствует некий адаптивный суррогат, позволяющий им контактировать с внешним миром, и тот дает сбои. Орканейтралу незнакомы такие понятия, как память, опыт, навык, притом что он вполне дееспособен, а иной раз даст фору признанным специалистам; орканейтралы напрочь не способны запоминать, но иногда воспроизводят такие подробности эпизодов, на которые не способна очень натренированная память. Общение с такими существами выглядит странно: ни за что не догадаешься, что с ним происходит в данный момент и сколько сил ему требуется для того, чтобы адекватно воспринимать собеседника.

Для фактурологов остался не ясен один, казалось бы, незначительный нюанс: автосенсорики Ареала обладают удивительной, почти мадистогенной способностью предвидеть будущее, притом что интуиция у них отсутствует так же, как память.

Но исследователи не упали духом. Они предложили кальтиатам как следует проанализировать аномальный АПС-фактор орканейтрала. Весь юмор ситуации заключался в том, что признаков работы АПС-фактора в этих существах также не удалось обнаружить. Там не то что скоростного анализа подсознания… не нашлось даже вялотекущих аналитических поползновений, если не сказать — само подсознание автосенсорика где-то «отстегнулось» вслед за ментальной оболочкой. Единственное, что осталось в распоряжении исследователя, — это показатели уровня вскрытия мозга. И вот что удивительно: для среднестатистического фактуриала УВМ стабилен в пределах 4-30 %; у нормального, без искусственных акселераций существа Ареала — от 30 до 50 %; у чистой линии фактуры — порядка 80 %, тоже стабилен. И это, вероятно, рекорд. У орканейтрала УВМ меняется в зависимости от настроения и погоды, как столбик термометра, в полном диапазоне от единицы до ста. Если вопрос экспериментатора требует хотя бы малейшего напряжения памяти или аналитических рассуждений — автосенсорик чувствует себя, как двоечник на экзамене, и его УВМ, как показатель контакта с внешним миром, подпрыгивает до максимума. Но как только автосенсорик, получив свою «двойку», замыкается в собственный мир — УВМ чуть не падает до ноля.

Уровень вскрытия мозга в классическом виде — величина не статичная. Отклонение на 1–2 % в несколько лет допустимо, но УВМ орканейтрала демонстрирует трюки, на которые способна лишь мадистогенная субстанция. Однако, не имея врожденной способности контролировать свой дар, большой пользы от него не получишь. Причина феномена и впрямь мадистогенна; в фактурологии она получила название «фокусной антенны» — первичной элементарной антенны стихийного антигравитанта, которая, к слову сказать, по сравнению с самой примитивной антенной мадисты так же несовершенна, как проволока, привязанная к батарее, по сравнению с космическими радарами НАСА. Но этот точечный элемент оказался способным не только заменить собой ментальное поле, но и выработать в организме гуманоидного существа некий поличастотный приемник, способный улавливать сигналы не только природы Z, но и некоторых соседних Х-У Уровней. Именно приемник Х-У Уровней позволяет орканейтралу чувствовать себя относительно комфортно. Но в этой ситуации находятся свои неудобства, потому что полярно-ментальная природа цивилизации и антенно-ментальная могут не иметь разницы в контексте ситуации, однако принципиально различны по сути. Что лучше: иметь постоянную фонотеку на все случаи жизни — от джаза до похоронной музыки — или металлический прут на чердаке, который сегодня ловит «Маяк», а завтра Би-Би-Си? Вопрос, конечно, смешной, но и ответ очевиден: все зависит от возможностей Би-Би-Си удовлетворить наши растущие эстетические запросы.

Вот и разберемся, отчего с добропорядочными гражданами Ареала может приключиться такая диссидентская метаморфоза? Причина в некой специфической области естествознания, которая обозначалась выше как АВТОДИНАМИКА ФИЗИЧЕСКИХ СТРУКТУР (АДФС) и которая еще много раз будет упомянута всуе, потому что впоследствии именно она станет отправной точкой изучения теории антигравитантов. Автодинамика — такое же устойчивое состояние, как УВМ, присущее любому физическому телу, и гуманоид Ареала не является исключением. Но общая статистика цивилизаций Ареала говорит о том, что деформации АДФС в большинстве своем подвержены представители высокоразвитых цивилизаций. Чем больше поколений мутации за спиной — тем очевиднее шанс естественного необратимого процесса — автодинамических нарушений. Фактурологи иногда называют это явление последним критическим барьером цивилизации, после которого ее будущее принято считать неопределенным, хоть давно уже признано некорректным рассуждать о перспективах цивилизации в пределах одного автодинамического уровня. Между орканейтралитетом и мадистой по-прежнему лежит непроходимая пропасть. И так уж вышло, что фокусная антенна антигравитанта не только не является первой ступенькой через эту пропасть, а скорее лишает цивилизацию Ареала последней надежды ее преодолеть.

Глава 28

Быстрая лодка скользила над волнами застывшего песка. Ее тень то растворялась под налетевшими облаками, то обретала контур, рябящий по неровному полотну пустыни. Бароль выходил на палубу осмотреться, вдохнуть горячего ветра, поджаренного на раскаленной сковородке полуденной духоты, осматривал парус и блестящий плавник киля, который легким касанием поднимал до небес пыльные шлейфы. Он был один. Впереди лежала пустыня, позади лежала пустыня, без травинки и камушка, лишь изредка попадались прокаленные солнцем обломки кораблей. Небо было таким высоким, что острый парус как ни тянулся вверх, не мог оставить на облаках борозду. Путешествие длилось так долго, что Бароль много раз давал себе зарок не смотреть без толку в подзорную трубу и ровно столько же раз его нарушал, как только сомнения брали верх над бессмысленной надеждой. Порой его фантазия обгоняла лодку, обгоняла ветер и, нарушая законы воздухоплавания, мчалась вперед. Тогда ветер еще сильнее упирался в парусное полотно. Бароль закрывал глаза, представлял себе, как линия горизонта, растянутая до бесконечных пределов, рвется, столб пыли, поднявшись к облакам, оседает, принимая очертания замка на вершине скалы. Бароль поднимал подзорную трубу, но очертания замка были так призрачны, что остроносая лодка могла пройти их насквозь. Он старался открыть глаза, но вихри песка, налетевшего невесть откуда, заставляли его зажмуриться, а дыхание горячего ветра начинало медленно насыщаться ароматами морского побережья.

— Я иду делать замер, — склонился над ним Рыжий Олли, — вода неделю стоит. Похоже, сорвало последний буй…

Бароль уселся на подстилке и вытер стекающий в глаза пот.

— Прости, ты не запер дверь, я подумал…

— Ступай, — Бароль швырнул ему карту с промерами глубин и уронил голову на скомканную рубаху, служившую ему подушкой.

Дождавшись, когда Рыжий Олли перевалит через порог, он достал подзорную трубу и, поднявшись на веранду прики, занял свое излюбленное место с видом на север.

— Все же ты неисправимый упрямец, — подошел к нему закутанный в плащ Махол. — Сколько лет прошло…

— Сколько лет? — рассердился Бароль. — Разве я не приказал оставить меня в покое!

— К сожалению, время от этого не остановилось.

— Время — ничто. Оно для меня не существует, и я не собираюсь с ним воевать.

— Если мы не снимемся до следующего прилива… Еще одной бури прика не выдержит.

— Смотри, как долго держится северный ветер.

— Проснись же, наконец!

Бароль сложил трубу и поглядел в прорезь капюшона, из которого выглядывал сизый от холода нос писаря.

— Куда ты рвешься, дед? Ты видел хоть один остров над водой?

Махол почесал обрубком руки свое пустое брюхо.

— Мы могли бы сняться и пойти в Анголею.

— Иди отогрей мозги, Махол. Против такого ветра идти в Анголею — надо быть самоубийцей.

В узком коридоре верхнего этажа выруба жгли последнюю лепешку верблюжьего навоза. Над горящим котелком висел кривой дымоход с переменной тягой во все стороны света и сквозняками, которые, прогуливаясь по галерее, считали своим долгом в него заглянуть, а заодно обдать дымком и искрами озябших фариан. Один Бароль не замерзал в насквозь промокшем халате и то лишь потому, что с детства приучил себя не допускать даже мысли о том, что он, как всякая альбианская тварь, может позволить себе замерзнуть, притом на виду у подданных.

— …Ну и что, — кряхтел Хун, — мне вчера приснилась туча, из которой сыпались куски льда. Круглые, с кулак… А мы собирали их в кучу. Куча рассыпалась, а мы опять собирали, а она опять рассыпалась…

— Паршивый сон, — заметил Логан, — вот если б куча держалась — тогда другое дело.

— Водой надо было поливать, — советовал Махол.

— Да, — согласился Логан, — если обдать водой — тогда бы держалась.

Посрамленный Хун опустил глаза на тлеющую навозную лепешку.

— Во сне почему-то тепло было.

— А мне, — вспомнил старый Махол, — приснилось, что Бароль зарезал повара. — В ответ воцарилась похоронная тишина, словно тело повара внесли в коридор и положили у костра. — Кухонным ножом заколол. Кровищи напустил. А мы сидим и вспоминаем, как засолить мясо. Хоронить жалко. Не те времена, чтоб добро закапывать.

— Много кровищи, говоришь, — цокнул языком Логан, — это к дождям.

— Тебе что мокрое — то и к дождям, — проворчал Хун, а Логан потер ладонями коленки, покряхтел, поерзал и принял молельную позу, без которой долгих речей говорить не умел.