"Фантастика 2023-125". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Когда за небесными и светлыми созданиями, в тонких и полупрозрачных одеяниях, закрылась дверь и по деревянному стуку снаружи он понял, что его заперли, на действие всеобщей Славы, на ложилось его внутреннее чутьё неправильности происходящего, что позволило несколько задавить внешнее воздействие и он, прикусив язык, в сером полумраке остановленного мира, выудил из-за пазухи Апитину щепку и вновь перевязал её на шею. Отпустило.
Кайсай вернулся в реальность и осмотрелся. Эйфория чувства прекрасного, притупилась. Конура была маленькая, невзрачная. Длинная скамья вдоль стены, какие-то два огромных сундука, у противоположной стены, а посредине, широкий лежак, заправленный
Кайсай подошёл к двери, попробовал её открыть. Не получилось. Внутреннее чутьё сыграло тревогу. Бердник подобрался. Чувства, которые порождала Слава, испарились вовсе. Чуть согнув ноги в коленях, он пружинисто и мягко стал обходить всю конуру, ожидая подвоха, от всего чего угодно. У изголовья, на скамье, нашёл блюдо с большой жаренной птицей и мех. Развязал, понюхал. Медовуха. Кисло улыбнулся. Ничего не найдя больше при обходе, бердник не стал садиться, ни на скамью, ни на лежак, а уселся в дальнем углу на пол и задумался.
— Так, — начал размышлять он, — в первую очередь надо понять, что здесь неправильного. Если меня привезли на расплод себе подобного, то по идее, должны были вручить на попечение, какой-нибудь зайчихе, чтоб та, добавив к всеобщей Славе свою, затащила меня на кровать и заставила бы делать дело. Меня же не с кем не свели, а заперли одного. Это неправильно. Может закрыли, чтоб не лазил, где не попадя и она вот-вот заявится? Может быть, но тогда зачем эта медовуха? Ведь, к еги-бабе не ходи — она из первосбора. Да, и птица явна с душком. Значит либо догадались, что у меня защита есть, либо знают. Золотце? Но зачем?
Он напряжённо стал вспоминать её лицо, жесты, интонацию, там на мосту, стараясь припомнить хоть какую-нибудь подсказку.
— Нет. Не похоже, — продолжил размышлять Кайсай, — Золотцу, я почему-то верю. По крайней мере, хочу верить. Она была правдива. Значит вековухи сами, что-то заподозрили. Они похоже поняли это, когда я к мосту ехал. А может быть, тоже мир останавливать могут? А почему нет? Тогда могли увидеть, как я оберег снимаю и решили перестраховаться. Мол, наемся, напьюсь и они у меня, еле тёпленького, амулетик изымут и всего про шерстят, нет ли чего ещё. Вполне правдиво выглядит. Стоп. Но зачем это всё? Если б я был враг, прикинувшийся другом, то такой расклад вполне уместен, но зачем такие меры предосторожности и явное опасение по поводу моей защищённости от Славы, если меня, просто, хотят использовать, как отца будущего ребёнка? Ничего не понимаю, а раз не понимаю, то это опасно.
Так он сидел размышляя, взвешивая, с чем-то соглашаясь, что-то отвергая. Вдруг Кайсай почувствовал близкое присутствие кого-то и тут же бросив мыслительный, в общем-то бесполезный процесс, напряг органы чувств и откуда-то, на него вновь полилась девичья Слава. Сильно, напористо. Он поднял глаза к потолку и прищурившись, начал внимательно кусочек за кусочком прощупывать всё помещение. Ничего. И тут всё пропало.
— Они откуда-то наблюдают за мной, — тут же подумал бердник, — а раз, так, то теперь, точно знают, что я Славе, не подвластен. Интересно, что теперь делать будут?
Но больше не произошло ничего. Он устал от напряжения и позволил себе расслабиться. На дворе уже, наверное, была ночь. Лампадки, поморгав потухли. Сначала одна, а чуть погодя другая. Кайсай остался в полной темноте. Откинувшись головой в угол, он закрыл глаза, ожидая.
Когда застучал засов на двери, он вздрогнул, подобрался, но вскакивать не стал, решив сначала
поиграть в умиротворённое спокойствие. Хотя одну ногу под себя убрал, чтоб легче было вскакивать. Дверь мягко и бесшумно распахнулась и в конуру вплыла молодая дева, но остановилась в проходе, привыкая к темноте и пристально всматриваясь в глубь комнаты, ища глазами Кайсая.В тусклом свете коридорных лампад, рыжий успел разглядеть её. Сначала ему показалось, что дева — златовласка, но присмотревшись к ней внимательней, понял, что у неё, просто, очень светлые волосы. Прозрачное одеяние, благодаря свету за её спиной, давало возможность оценить, её идеально выточенные природой формы тела. Лицо осталось в тени, но показалось берднику, очень красивым.
Лихорадочно всматриваясь в темноту, она, наконец, увидела объект своего поиска и сразу же опустила взгляд в пол. Вошла, не поднимая глаз на сидевшего в углу мужчину и тихо притворила дверь за собой. Комната вновь погрузилась во мрак. По шуршанию рубахи, бердник понял, что она не стала дожидаться его у двери, а прошла к лежаку и похоже, на него присела. Замерла.
— Так, — протянул Кайсай, подводя итоги всем своим размышлениям.
Он почему-то решил, что вековухи-зайчихи сдались, поняв, что травиться он не собирается и решили действовать на прямую, запуская пробную жертву на съедение, явно наблюдая со стороны с интересом и гадая при этом, что волк, с этой овцой делать будет. Кайсай и сам не знал, что делать. Вести долгие разговоры, под неусыпным контролем «прослушки» и «приглядки», ему не хотелось, хотя, он не понимал, как тут можно, что-нибудь разглядеть.
Он решил сразу брать быка, то есть, тёлку, за что там её можно взять и вынудить, саму всё рассказывать, а уж после, принимать решение. Он сориентировался по шороху где она находится, прикусил язык и рванув сквозь упругую толщу воздуха, примостившись с ней рядом, на ощупь одной рукой обхватив шею, а другой зафиксировав ближнюю руку.
Когда он отпустил язык, она от неожиданности завизжала так, что все, кто подслушивал, а может быть и вообще, все обитатели терема, уж точно решили, что эту девку, начали бессовестно жрать, притом живьём, тщательно прожёвывая каждый откушенный кусок и всякий раз, прижигая огнём укушенное место, чтоб не истекла кровью и не сдохла, пока ею насыщаются. Она судорожно дёргалась, стараясь вырваться, билась в истерике, но тщетно.
Дверь распахнулась и в проёме возникла рассвирепевшая Золотце, над плечами которой, сверкнули два наконечника стрел. Девка голосить, резко перестала, с не меньшим ужасом уставилась на поляниц.
— Дверь закрой, с той стороны, — спокойно и ласково остудил её пыл Кайсай, — ты мне размножаться мешаешь.
Золотые Груди фыркнула, хмыкнула, развернулась и с таким психом захлопнула дверь, что эхо долго ещё гуляло по закоулкам этого громадного строения.
— А ты не визжи, — так же мягко проговорил рыжий, обнятую девку, галоп сердца которой, можно было слышась, даже не прислушиваясь, — я, слово дал, что никого, сегодня, есть не буду, убивать не буду и даже бить не буду, хотя, руки так и чешутся.
Говорил он громко, внятно, больше для предполагаемых слушательниц снаружи, чем перепуганной молодухе под его рукой. Но тут же, перейдя почти на шёпот, и на тон «в доску свой парень», спросил:
— Тебя, как, хоть, зовут то?
— Не велено говорить, — еле слышно ответила она и Кайсай ощутил, что её заколотил озноб.
— Да, не бойся ты меня, — проговорил он успокаивающе и отпуская из своих смертоносных объятий.
Девка было дёрнулась сначала бежать, но тут же обмякла и замерла. Лишь дышала громко и быстро, как после бега.