"Фантастика 2023-143". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
«А как действуют Песни на животных? Ведь можно…» – Только подумала, как голову вдруг словно сжало ледяным обручем на мгновение, выбивая из меня резкий вздох. Появилось воспоминание, обрывок разговора с кем-то, как будто очень близким.
«Все заученные нами Песни – не более чем костыли…»
– Эва? – Я подняла ладонь, призывая Харакаша замолчать и не сбивать меня с внезапного воспоминания, но оно истаяло, словно дым. Только эти слова, сказанные мягким, наполненным горечью голосом, остались в памяти.
Комтур использовал «Песнь Принятия», и в ней было только одно слово, тогда как
Головная боль вдруг усилилась, ледяная, звенящая, заставив меня покачнуться и опереться всем весом на островитянина, что обхватил меня за пояс.
– Эва, ты в порядке?
– Да-да, просто… Я кое-что вспомнила. Дай мне попробовать, хорошо? – Я глубоко вздохнула и отстранилась от мастера меча, сделав несколько шагов вбок, после чего медленно опустилась на одно колено, стараясь не делать резких движений, и вытянула правую руку в сторону собаки.
– Усни! – Струна на грани сознания запела столь легко и громко, что я вздрогнула, пугаясь и тут же давая ей затихнуть. Животное напротив меня тряхнуло головой, на миг перестав скалиться, но потом снова ощерилось, топорща загривок и следя за мной немигающим взглядом.
Я сделала глубокий вдох. Ледяные тиски не отпускали, но вместе с тем в голове появлялись мысли столь стройные и четко сформулированные, что они, казалось, не могли принадлежать мне. Но принадлежали. Словно дверь в ту библиотеку приоткрылась и чья-то рука дала мне почитать умную и так необходимую в этот момент книгу. Важно не столько само слово, сколько то, что я в него вкладываю. Слово тоже костыль, спусковой механизм. Форма… Стихи для того и нужны, чтобы настроить на нужный лад, дать прочувствовать то, что в них заложено, и, умножившись, выйти в потоке Ато…
Я встретилась взглядом с собакой. И представила, как вокруг вместо снега все укрывает шелковистая трава. Как ласково пригревает весеннее солнце, а где-то в вышине поет пичужка. Как теплый ветерок едва касается собачьей шерсти, дразня нос ароматом выпечки, что делает хозяйка в доме. Как тяжесть от сытого брюха тянет к земле, лечь, закрыть глаза, вздремнуть…
– Усни… – Храмовое наречие звучит ласково, певуче. Я не приказываю, я предлагаю отдаться сладостной неге. – Усни… Там хорошо. Там тепло.
Тихий гул струны, неизменно сопровождающий всякий мой опыт взаимодействия с храмовым наречением, сейчас напоминал гудение шмеля. Мягкое, тихое, такое же бархатистое.
Собака вдруг качнулась, закрыла глаза. Зевнула широко, с подвыванием. Сделала пару шагов в сторону, покружила, утаптывая снег, и легла, сворачиваясь в клубок.
Я, не отводя взгляда от животного, махнула островитянину левой рукой, и тот, не мешкая, тихо опустился на живот возле дыры под домом и залез туда, кажется, чуть ли не по пояс.
А собака спала. Даже невзирая на то, что ее тело чувствовало холод вместо обещанного тепла, а в животе
были лишь осколки костей, она спала крепко, чуть дергая лапами. Я ощутила острый укол вины перед ней. Ведь когда она проснется, все, что я ей пообещала, останется лишь пустым посулом. Видят ли животные сны?– Готово. – Тихий шепот уведомил меня, что мастер меча все сделал. Бросив на него короткий взгляд, я увидела, что он кутает в свое пончо босоногую девочку и рыже-черного щенка. Оба они не двигались, но островитянин, поймав мой взгляд, одними губами произнес: «Живы».
– Неси в дом и возвращайся за собакой. Нельзя бросать ее тут, она не заслужила. – Я снова вернулась взглядом к погруженному в магический сон созданию, набравшись храбрости, осторожно подошла к ней и положила руку на голову промеж ушей. Уж если она не проснулась, когда островитянин шебуршился рядом с ней, так и от этого не проснется.
Харакаш вернулся быстро и, получив мое одобрение, поднял собаку. Та лишь тихо вздохнула, безвольно повисая в руках островитянина.
– И давно ты так можешь?
– Не больше ста ударов сердца назад, – криво усмехнулась я. – Я все-таки нашла под крепостью то, что искала.
Островитянин не стал уточнять, о чем именно я говорю. Вместе мы дошли до дома, я быстро хватанула две вязанки с соломой из сеней и бросила их в углу комнаты, распотрошив для мягкости. Туда мы и уложили спящую собаку.
– Тебе не кажется, что она не сможет проснуться сама? – Островитянин задумчиво посмотрел на животное, что все это время даже ни разу не открыло глаз, потом провел рукой по собачьему животу. – Молока нет. Щенки от голода сдохли, а не от холода. Четверо. Пятый с девчонкой еще живой, но еле-еле. А девчонку сука спасла, своим телом грела. Я за целителем, разведи огонь в очаге и поставь воду. Попробую найти что-то, чем их всех можно будет покормить.
Харакаш встал и быстрым шагом вышел из дома, а я подошла к кровати, где закутанной в темно-синее пончо осталась лежать девочка и щенок.
«Года три, не больше», – подумала я и снова перешла на второе зрение, пытаясь разглядеть что-то в тоненьких, едва мерцающих нитях их Ато. Помедлив, положила правую руку на ребенка, а левую – на щенка и попыталась представить, как моя Ато перетекает на них.
Ничего не произошло.
Вздохнув, я убрала руки и метнулась к очагу. На полке рядом обнаружилось огниво, пучок соломы я взяла с собачьей подстилки, а дрова и мелкие ветки для растопки лежали сбоку от очага. Перелив воду из ведра в котелок, я повесила его на треногу над разгорающимся огнем и обернулась на топот за дверью.
Если островитянин что-то делал, то делал это с неотвратимостью надвигающейся бури. Потому я почти не удивилась, когда он практически влетел в дом, неся на своем плече тощего храмовника, а за ним следом ввалились Эмил и Гир, оба с одинаковыми глазами-блюдцами. И если Безымянный чуть ли не лопался от любопытства, то Гир был в состоянии крайнего бешенства. Впрочем, как только его взгляд метнулся по комнате, отмечая кучу соломы, собаку и, главное, ребенка на кровати, как храмовник чуть притормозил, переводя дух, и, набрав воздуха в грудь… гневно промычал что-то, потому как Эмил попросту заткнул ему рот ладонью.