"Фантастика 2023-93". Компиляция. Книги 1-19

— Просьба у меня к тебе есть, Лебедев.

— Какая? — спросил Саша, не понимая, о чем может идти речь.

А Малевский проговорил:

— Серьезная. Это мужской разговор. Пойдем выйдем, поговорим, пока Марина наших раненых штопает.

Александр кивнул и пошел следом за командиром во двор госпиталя. Они отошли подальше от чужих ушей, встав под деревьями. И Сергей Платонович сказал:

— Я хочу попросить тебя об одном очень личном деле. Даже, можно сказать, об одолжении. Вот скажи, ты свою жену Наташку любишь?

— Да. Люблю Наташку, конечно. Только не понимаю, причем она? — промямлил Лебедев.

А Малевский продолжал:

— Ну, раз любишь, то поймешь меня. Помоги мне вытащить Маринку с передовой. Она очень дорога мне. Я люблю ее и не желаю, чтобы она постоянно рисковала жизнью, находясь на переднем крае, почти у самого фронта. Ее за месяц до войны сюда послали, а я не смог отговорить. А теперь она уже двое суток не спала из-за постоянного притока раненых. У них хирургов не хватает, а несколько медиков погибли в госпитале под бомбами в первые же сутки войны. И дальше положение здесь, скорее всего, ухудшится еще больше. Эту базу вряд ли удержим. Пару недель, может быть, в Либаве продержимся, но не больше. За это время немцы подтянут и развернут резервы, да и выдвинут на позиции вокруг города тяжелые осадные орудия. А уж бомбить Либаву будут нещадно. Так что флот не сможет находиться на рейде порта очень долго. Я на совещании комсостава только что был. Так вот, там озвучили боевую задачу: как можно больше частей вермахта перемолоть под Либавой. А потом флоту нужно будет отойти на траверз Моонзунда. Так что, когда станут кончаться горючее и боепитание, корабли уйдут. И тут может случиться подобие Дюнкерка с таким же хаосом. А то и гораздо хуже, потому что опыта масштабных эвакуаций под огнем противника у нас нет, и флот наш далеко не английский. Да и на совещании про эвакуацию пока ни слова сказано не было, а только про то, чтобы устроить здесь мясорубку для врагов.

Лебедев совсем не ожидал услышать от командира соединения эсминцев ПВО, которого считал до этого вечера самым решительным и хладнокровным военмором, такие слова неуверенности в силах родного флота. И Саша совсем не понимал, как может помочь Малевскому в ситуации с его женщиной.

Потому сказал то, что и подумал:

— А чем же я помочь могу?

— Ты можешь попросить своего отца распорядиться о начале эвакуации госпиталя. Я знаю, что твой отец по должности это вполне сможет устроить. Посмотри, насколько все здесь в больничке переполнено. Тут уже совершенно не хватает, не то что коек для раненых, а и самих медиков на всех раненых не имеется. И то ли еще будет! Так что пора начать эвакуацию уже сейчас. И постепенно, начиная с раненых, эвакуировать из города всех людей, которые не задействованы в обороне. Вон транспорты, те самые, из нашего конвоя, стоят в порту. На них разгрузка уже заканчивается. Так скажи отцу, чтобы погрузили раненых туда, ну и Маринку мою для сопровождения отправили вместе с ними в Ленинград, — быстро проговорил Малевский, оглядываясь вокруг, опасаясь, чтобы никто не услышал его слова.

Выслушав командира, Лебедев задумался. Малевский, разумеется, сильно переживал из-за своей возлюбленной. У него, вроде бы, сугубо личная мотивация. Но, по существу проблемы, он, все-таки, прав. Когда базу будут сдавать, хаос, разумеется, предотвратить не удастся никакими силами. Можно только постараться этот хаос минимизировать. Да и то, лишь при грамотном, четком и продуманном управлении. А его нет и, похоже, не предвидится, если уж на корректировку огня в одном направлении послали семь расчетов радиостанций, а на все другие — ни одного, то чего ожидать дальше от начальства? Он помнил, что в тот раз из Либавы почти никакой эвакуации не организовали, как не организовывали ее и из многих других мест. Только из Одессы более или менее нормальная эвакуация получилась. Из Таллина пытались организовать, да только приобрела она все черты катастрофы. Из Ханко, тоже, примерно, с тем же успехом. Даже из Севастополя не вывезли не то что мирное население, а и военных, защитников города, бросили многие десятки тысяч людей на произвол немцев.

Потому, немного подумав, Александр сказал:

— Я, Сергей Платонович, эту проблему понимаю. И поговорил бы, конечно, с отцом. Вот только, нету такой технической возможности. По рации открытым текстом о таком не поговоришь. Телеграмму не пошлешь. Телефоны, даже если пока и работают какие-то междугородние линии, то, учитывая военное время, все прослушиваются людьми из НКВД. Как же я могу с ним связаться?

— А ты письмо напиши. И передадим через летчика, — предложил командир.

— Так летчик вскроет конверт, прочитает и стуканет в НКВД. Тогда и мне, и вам, и моему отцу неприятности будут гарантированы, — возразил Саша.

— Этот летчик не настучит никуда. Потому что он мой племянник и просто хороший парень, — сказал Малевский.

Потом добавил:

— Так что, давай, Саша, пиши письмо. И на аэродром сразу отвезем.

Глава 15

После того, как Марина вместе с медсестрами обработала раны Полежаева и Степанова, выяснилось, что ни тот, ни другой не желают оставаться в госпитале, а хотят возвратиться на свой эсминец. Врач согласилась. Ведь госпиталь и без того был переполнен. И какой-то особый уход за членами экипажа Малевского организовать уже не представлялось возможным. А на эсминце они могли отлежаться в нормальных, привычных им условиях. И там, в конце концов, находился судовой врач, пока почти ничем не загруженный, который имел все возможности позаботиться о них гораздо лучше. Да и сами ранения угрозы для жизни не представляли. Осколки Марина извлекла, а раны зашила. Потому, заполнив сопроводительные бумаги и выписав необходимые медицинские заключения и рецепты, она отпустила пациентов на амбулаторное лечение.

Пока Лебедев с помощью Малевского и его женщины разбирался с ранеными, остальные корректировщики вместе с пленными немцами просидели в «полуторках». И все бойцы, включая пленных, очень устали и хотели есть. Учитывая загруженность госпиталя своими ранеными, Александр не потащил туда взятых в плен солдат вермахта, хотя и они тоже нуждались в медпомощи. Им оказали первую помощь сами краснофлотцы, как могли, применив свои аптечки. Но повязки уже пропитались кровью. Потому и немцев нужно было скорее куда-то пристраивать.

Малевский, прощаясь с Мариной, долго целовал ее в губы, не стесняясь ни Александра, ни раненых, и обещал вытащить ее из этого ада, в филиал которого все больше с каждым днем превращался военно-морской госпиталь Либавы. Потом командир просидел в машине всю дорогу грустный и угрюмый. Он не потребовал пересадить кого-то из раненых в кузов, а сам залез туда без лишних слов и ехал вместе с краснофлотцами, как и Лебедев.

Едва Полежаева и Степанова снова посадили в кабины машин, они поехали сразу в штаб базы. К счастью, от госпиталя до штаба оказалось совсем недалеко. Там Лебедев доложил о прибытии своего взвода оперативному дежурному, затем передал пленных сотрудникам НКВД, дежурящим на посту при въезде, потом решил вопрос с довольствием и проживанием взвода в казарме. И только после всех этих хлопот наконец-то получил возможность написать письмо отцу.

Химическим карандашом на обрывке тетрадного листка, выпрошенного у оперативного дежурного, Саша написал суть просьбы Малевского про Марину, не забыв упомянуть о необходимости начинать эвакуировать не только раненых, но и всех тех городских жителей, которые мало помогут в обороне Либавы, детей, женщин, специалистов мирных профессий, учителей, партийных и советских работников, а также оборудование городских предприятий и документы из канцелярий советских учреждений и архивов. В конце письма он не удержался и приписал, что управление обороной базы организовано неважно, приведя собственный пример и пожаловавшись на то, что экспериментальные САУ, едва разгрузив их с сухогрузов, сразу бросили в атаку вместо танков. Ну, и передавал, конечно, маме, Наташе и дяде Игорю большой привет. Последнему он собирался в ближайшее время отправить рапорт по официальным каналам, как начальнику РОШ.

Малевскому удалось не только выпросить у дежурного конверт из вощеной бумаги, но и даже запечатать послание большой сургучной печатью штаба. И теперь письмо выглядело солидным и официальным. До аэродрома они с командиром добрались только ближе к полуночи все на той же полуторке. Причем, Малевский теперь ехал в кабине, а Лебедеву пришлось снова трястись в кузове, хотя пустой грузовичок подпрыгивал на ухабах грунтовки еще сильнее. Никаких светомаскировочных устройств не имелось, потому машина двигалась в ночи с выключенными фарами и ползла довольно медленно. Хорошо еще, что водитель оказался старослужащим и знал, куда следует ехать, потому что из-за повсеместной светомаскировки огни нигде не горели и почти ничего видно не было. Хорошо еще, что небо оказалось безоблачным, и кое-как доехали при свете луны и звезд, а также полоски багрового зарева над горизонтом где-то далеко на юго-западе, над линией фронта. Оттуда периодически доносились и звуки артиллерийских залпов.

Сам аэродром принадлежал авиации флота. И он тоже никак не освещался. На КПП, казалось, не было ни души, но, как только они приблизились, оттуда их окликнул какой-то краснофлотец с винтовкой СВТ в руках и в бескозырке, приказав остановиться и предъявить документы. Малевский вышел к нему, представился, и попросил немедленно позвать своего племянника, летчика Малевского. Боец вернулся в караулку и доложил там кому-то. Изнутри послышалось какое-то недовольное ворчание, и вскоре на пороге показался начкар в чине старшины, вооруженный пистолетом-пулеметом ППД.