"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16

Въ 1882 году родилась старшая дочь, Ирина Ивановна Шульцъ, въ 1888-мъ – сынъ Михаилъ (Михаэль), въ 1890-мъ – сынъ Дмитрій. Иванъ Ивановичъ всю жизнь провелъ при своемъ полку, будучи на самомъ д?л? слуга царю, отецъ солдатамъ – за глаза его называли «в?чнымъ полковникомъ»; лишь изр?дка на?зжалъ онъ въ Глухово.

Дослужился до почетной отставки съ генералъ-майорскимъ чиномъ, мундиромъ и полнымъ пенсіономъ. Всё обходило и обходило его производство! А безъ чина выходить въ отставку онъ никакъ не могъ – въ Глухово мужики жили себ? не тужили, но денегъ оно практически не приносило. И лишь въ 1895 году Иванъ Ивановичъ получилъ отставку съ должнымъ чиномъ, посл? чего семья у?хала въ Глухово.

Ирина Ивановна всё д?тство моталась съ отцомъ по л?тнимъ полковымъ лагерямъ, быстро выучившись и верховой ?зд?, и стр?льб?, приводя въ ужасъ собственную матушку. Училась рубить и шашкой, особенно когда рядомъ оказывался лагерь казачьяго полка.

Въ Глухово Иванъ Ивановичъ поправилъ хозяйскій домъ, привелъ д?ла въ относительный порядокъ. Денегъ отъ им?нія и генеральскаго пенсіона какъ разъ хватало, чтобы жить и дать образованіе старшей дочери, а вотъ сыновья отправились въ кадетскіе корпуса (тогда военныя гимназіи), куда, за отцовы заслуги, приняты были на полный казенный коштъ.

Ирина Ивановна въ 1894 году поступила въ Смоленскую женскую гимназію. Младшіе братья проходили обученіе тоже въ Смоленске, но въ тамошней военной гимназіи. Часто нав?щая Михаила и Дмитрія, слушая ихъ разсказы, Ирина Ивановна была поражена царившими тамъ тяжкими порядками, зубрежкой, частыми т?лесными наказаніями по поводу и безъ; это подвигло ея саму избрать учительскую стезю. Она частенько порывалась пойти къ начальству военгимназіи и «открыть ему глаза», но братья умолили ея не д?лать этого, дескать, посл? подобнаго имъ, «фискаламъ», тогда совс?мъ жизни не будетъ.

Родители оставались въ Глухово, мать Ирины Ивановны присматривала за стар?ющимъ отцомъ, годы брали свое и все больше безпокоили старыя раны.

Въ 1900 году Ирина Ивановна Шульцъ окончила гимназію съ золотой медалью и похвальной грамотой, что давало право зачисленія и безплатнаго обученія въ «любомъ женскомъ высшемъ учебномъ заведеніи».

Въ томъ же году осенью поступила въ Санктъ-Петербургскій женскій учительскій институтъ. Закончила его въ 1904 году, получивъ дипломъ съ отличіемъ, и по?хала работать въ отцовскій полкъ, гд? по-прежнему помнили и его самаго, и Ирину Ивановну. Тамъ трудилась въ полковой школ?, учила и солдатъ, и д?тей, готовила къ поступленію въ гимназіи или реальныя училища.

Во время Высочайшаго смотра въ 1906 году получила благодарственную грамоту отъ военнаго министра «за образцово поставленное д?ло обученія нижнихъ чиновъ грамот?».

Черезъ знакомыхъ отца узнала объ открывшейся въ Александровскомъ кадетскомъ корпус? вакансіи преподавателя русской словесности. Вакансія открылась внезапно, по увольненію отъ тяжелой бол?зни занимавшаго ея учителя; зам?нить его оказалось нек?мъ и, благодаря заступничеству начальника корпуса, генералъ-майора Дмитрія Павловича Немировского, лично знавшаго Ивана Ивановича Шульца, съ осени 1907 года начала работать въ Александровскомъ корпус?.

Александровскіе кадеты. Смута Зачин Гатчино, январь 1909 года

Кадет Фёдор Солонов (первое отделение, седьмая рота Александровского кадетского корпуса) сидел на жёсткой госпитальной скамье. Сидеть было неудобно, и он всеми силами заставлял себя думать только и исключительно об этом. Сидеть неудобно, неудобно сидеть. Жёстко. Почему нельзя поставить в коридоре корпусного лазарета нормальные мягкие банкетки?

Стояла глухая ночь. Корпус спал, спал в своей постели и друг Петя Ниткин, и только он, Фёдор, в форме и при полном параде – явился сюда, в госпиталь, под предлогом того, что «услыхал, как несли раненого».

Скрипнула дверь. Нет, не та, которую он ждал с ужасом и надеждой, входная, слева от него. Торопливые шаги, перестук каблучков.

– Федя! Фёдор, зачем ты здесь?!

И сразу же через порог шагнули подбитые железом офицерские сапоги:

– Да, Фёдор, что ты тут сидишь? В такое-то время!.. Как ты здесь вообще оказался?..

Ирина Ивановна Шульц, преподавательница русской словесности, и подполковник Константин Сергеевич Аристов, начальник седьмой роты, а заодно – и командир первого отделения. Ну и преподаватель военного дела. Он же – Две Мишени, поскольку на щеках у него после плена у диких афганцев остались вытатуированы две аккуратные мишени, ну хоть сейчас в тир.

– Илья Андреевич… – выдавил кадет, сейчас совершенно не бравый, а более походящий на мокрого и несчастного котёнка. – Илью Андреевича… у… у…

– Господина Положинцева сейчас оперируют, – мягко сказал Две Мишени, кладя Фёдору руку на плечо. – Слава богу, полиция и доктора успели вовремя. Спасибо государю, устроившему в Гатчино эту станцию, для немедленной подачи скорой помощи. И спасибо нашим попечителям, великому князю Сергию, что лазарет у нас получше любой градской больницы.

– Он… он… он у… у…

Кажется, кадет собирался самым постыдным образом разреветься.

– Всё в руке Божьей, – серьёзно сказала Ирина Ивановна. – И наших докторов. Илью Андреевича оперируют. Мы сейчас можем только молиться, Феденька.

– Но я рад, что жизнь человеческая, жизнь учителя для тебе так значима, Фёдор, – добавил подполковник. – Я знаю Илью Андреевича не так давно, как, скажем, капитанов Коссарта с Ромашкевичем – с ними мы ещё в Маньчжурии воевали, – но человек он хороший и отличный учитель. Был у нас такой кадет, ныне уже поручик, по фамилии Зубрович – Илья Андреевич ему такую любовь к физике внушил, что занимается теперь этот поручик ни много ни мало, а налаживанием армейской беспроводной связи. Так, так, кадет, отставить! Господин Положинцев сего света не покидал и, верю, долго ещё не покинет!.. Но как ты узнал?..

Фёдор застыл, опустив голову и упрямо разглядывая собственные руки. Нормальные руки, мальчишеские, в ссадинах и царапинах, как положено. Но царапины заживут, а вот Илья Андреевич…

И нельзя, нельзя никому ничего говорить! Нельзя говорить, где носило их с Бобровским, что они делали в Приоратском дворце, что они там видели и слышали. Все должны думать, что он, Фёдор, печалится и тревожится за судьбу одного из любимых учителей, хотя на самом деле это не так. Нет, конечно, Фёдор и тревожился, и печалился, но, признавался он себе честно, страх за себя его тоже глодал. Что, если всё вскроется? Что, если прислуга из Приората проболтается полиции?..

От одних этих мыслей всё леденело внутри; и за этот холод Федя себя ненавидел тоже. Как можно так за себя бояться?! Разве папа в Маньчжурии или Две Мишени до этого в Туркестане тряслись так, как он сейчас? Какой же из него кадет, какой офицер?..

Госпожа Шульц, кажется, понимала, что с ним сейчас что-то очень неладно, но, конечно, не могла определить, что именно. Сидела рядом, положив руку ему на плечо, покачивала головой.

– Оставьте мальчика в покое, Константин Сергеевич, сейчас не время выяснений… Не надо отчаиваться, Федя, – говорила она, и в голосе её звучала непоколебимая уверенность. – Илья Андреевич ранен, и ранен опасно; однако на нём была и толстая шуба, и ватная куртка…