"Фантастика 2024-109". Компиляция. Книги 1-22

— Глядите, родная моя, какая прелесть, — сказала я, указав родительнице на бабочку.

— Я уже приметила ее, — ответила матушка. — Смотрю на нее и думаю об ужасных энтомологах с их сачкам и булавками. Вот так порхает бабочка, порхает, а после приходит какой-нибудь энтомолог, ловит бедняжку и прикалывает к стене. И вроде вот она всё та же красота, но уже давно не живая, и глаз более не радует ни игривостью, ни полетом души, ни звонким смехом…

— Смехом? — я подняла голову и с удивлением взглянула на родительницу, однако быстро поняла, что баронесса говорит иносказательно. — О ком вы толкуете, дорогая моя?

Родительница, полуобернувшись, покосилась на гвардейцев, а после вздохнула и ответила:

— Всего лишь о бабочках и энтомологах, Шанни. Знаете, есть люди, подобные и тем и другим. Одни легки и шаловливы. Они порхают, радуют глаз своей красотой и резвостью. На них хочется любоваться в их бесконечно прекрасном полете. Вторые же желают любоваться бабочкой в одиночестве. Они пришпиливают бедное создание булавкой и не понимают, что остановили полет, уничтожили то, что привлекло их взор. Бабочка еще может трепыхаться, но ей уже никуда не деться и постепенно она умирает. А если энтомологу наскучит любоваться на свою пленницу, и он выдернет из нее булавку, то бабочка уже не взлетит. Никогда… — Матушка оборвала саму себя, на миг подняла лицо к небу, а после выдохнула и посмотрела на меня с улыбкой. — Будем надеяться, что какому-нибудь энтомологу прискучит его бабочка прежде, чем она утеряет яркость своей натуры. Прибавим шаг, Шанни, я ужасно проголодалась, — баронесса столь резко сменила направление своих мыслей, что я, растерявшись, лишь кивнула в ответ.

Аналогию ее милости я поняла, однако, что сказать на это, не знала. Впрочем, баронесса, похоже, ответа и не ждала. Мы все прекрасно понимали, что бабочке от ее энтомолога упорхнуть без последствий не получится. И чтобы ей не оторвали крылышки и не выжгли луг, где обитали все ее сородичи, нужно было самой сесть на стену и подставить тельце под булавку. Иначе уже быть не могло…

— Там впереди чья-то карета?

Голос родительницы вырвал меня из размышлений. Мы уже вошли в ворота и теперь брели по алее, ведущей к парадному крыльцу. Перед ним и вправду стояла карета, и я поначалу хотела напомнить, что наш экипаж уехал вперед нас, но поняла, что это не он.

— Кто бы это мог быть? — спросила я саму себя.

Кто-то из придворных? Или же сам король? Но он был бы верхом, да и гвардейцы встали бы уже у ворот. Однако государь еще должен быть в пути… Нет, это точно не мог быть ни он, ни кто-то из его приближенных. Переглянувшись, мы с матушкой устремились вперед, но уже через мгновение нас опередил один из гвардейцев. Он вернулся в седло и первым поспешил к дворцу.

— Это уж и вовсе неприлично, — проворчала баронесса. — Как можно удовлетворить любопытство прежде женщины?

— Вы правы, дорогая матушка, — ответила я, пряча улыбку. — Это посягательство на исконно женское право, а у нас этих прав и без того мало, чтобы отдавать мужчинам еще и любопытство.

— Именно, дитя, — воинственно кивнула ее милость и скомандовала: — Вперед!

За спиной негромко рассмеялся оставшийся телохранитель, и я улыбнулась уже открыто. Мы прекрасно понимали, почему наш охранник обогнал нас. Он должен был удостовериться, что впереди не ждет неприятной неожиданности или опасности. И пусть еще восемь его собратьев находились во дворце, но очередь быть бдительным выпала сегодня тем, кто сопровождал нас.

Мы еще не успели пройти и половины дороги, а «любопытный» гвардеец уже ехал обратно. Он остановил коня, спешился и, посмотрев на меня, доложил:

— Прибыла чета графов Гендрик с детьми.

— Амбер, — охнула я.

— О-о, — протянула матушка. — Быстрее же, Шанни, быстрее!

Поддернув подол юбки, она перешла на быстрый шаг, а после и вовсе побежала. Хмыкнув, я перевела взгляд на гвардейца и протянула руку. Он понял меня без слов и передал повод своей лошади.

— Какая же вы медлительная, ваша милость! — крикнула я, обогнав родительницу.

— Шанриз, это бесчестно! — возмущенно воскликнула баронесса Тенерис.

— Зато быстро, — обернувшись, рассмеялась я.

Матушка остановилась. Она поправила волосы и далее шла уже неспешно, как и подобает благородной даме. Натянув поводья, я остановила лошадь и спешилась. Родительница поравнялась со мной, и покровительственно произнесла:

— Я рада, что разум и воспитание превозоблодали в вас, дитя мое. В конце концов, их сиятельствам от нас никуда не деться, а потому, поддавшись дурному порыву, мы обе повели себя, как взбалмошные особы. Однако мы вовремя одумались, и это не может не радовать. Верните лошадь ее владельцу, и мы продолжим путь вместе.

— Как скажете, матушка, — улыбнулась я и обернулась, чтобы исполнить повеление родительницы.

И первое, что я увидела, как один из гвардейцев указывает мне вперед рукой. Обернувшись, я только и открыла рот, глядя вслед сбегавшей баронессе.

— Это бесчестно! — крикнула я ее милости.

— На войне все средства хороши! — ответила матушка, не оборачиваясь, и помахала рукой.

Мне хотелось еще крикнуть, что лгать своей дочери дурно, однако махнула рукой и рассмеялась. Ни возвращаться в седло, ни бежать следом я не стала, дав родительнице первой обнять сестрицу и ее детей. Сама же я шла к дворцу степенно и с достоинство, в общем, как велели «возобладавшие разум и воспитание».

— Однако ее милость и вам в резвости не уступит, ваша светлость, — с улыбкой заметил гвардеец, уступивший мне свою лошадь.

— Матушка соскучилась, — ответила я. — Пусть насладится честью первой из нас двоих обнять свою названную дочь и внуков. К тому же ее милость неоспоримо права в том, что графам Гендрик уже деваться некуда, — и я широко улыбнулась.

Глава 15

Лето, восхитительно начавшееся, продолжало свое течение столь же приятно и почти беззаботно. Почти, потому что я своих дел не оставила, и за прошедшие два месяца с того момента, как я покинула столицу, успела пройтись не только по школам, но и посетить несколько городов графства. Мне хотелось увидеть их состояние, поговорить с градоначальниками, чтобы составить о них собственное мнение.

В этих поездках меня сопровождали батюшка и граф Гендрик, вручивший заботу о своем семействе моей матушке. Впрочем, тут более подходило слово – покорился. Если баронесса Тенерис желала о ком-то заботиться, остановить ее в этом стремлении было сложно. Элдеру оставалось лишь отступить и не путаться под ногами ее милости, что он и сделал, найдя самому себе занятие.

— От полотна и кисти тоже можно устать, — сказал его сиятельство, когда я заметила, что наш художник за то время, что находился в моем имении, почти не рисовал. — Монарх своим вниманием превратил меня в модного художника, а это, знаете ли, лишило мою размеренную жизнь покоя и вдохновения. Ранее я писал для души, теперь же занят тем, что старательно избегаю встреч со знакомыми и совершенно посторонними людьми, которые стремятся сблизиться со мной, чтобы заказать портрет или же какой-нибудь сюжет, который взбрел им в голову. Признаться, я вымотан почитателями своего таланта и потому, когда Амберли загрустила по вас, я сразу же предложил приехать в Тибад. Разумеется, толкнуло нас в эту поездку желание повидаться с вами и вашими родителями, — поспешил заверить меня Элдер, — но и отдохнуть от своей популярности входило в мои намерения.

— Вы нашли лучшее место, ваше сиятельство, — ответила я. — Здесь вы под защитой дома Тенерис, и под охраной моих гвардейцев. Мы к вам никого не подпустим.

— Это лучшее, что я слышал за последнее время, — улыбнулся граф.

И пока он отдыхал от творчества, а моя матушка хлопотала над Амбер и ее двумя сыновьями, Элдер взял на себя роль нашего с батюшкой сопровождения. Однако наши поездки занимали всё больше времени – Тибад был графством большим, а потому, чем дальше продвигалась наша инспекция, тем чаще случались задержки возвращения в имение. Минуты свободы, отпущенные мне государем, уходили всё стремительней, и я желала вычерпать их с пользой до последней секунды.