"Фантастика 2024-116". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Хотя, наверное, эти самые вероятные друзья не пришли бы мне на помощь. Сейчас я понимаю, что действительно был виноват. На простой тычок зачем-то выхватил из охапки дров, что нёс, полено и со всей дури ударил им обидчика по голове. В результате из рассечённого лба мальчишки кровь струйками шустро потекла по лицу.
Да, мне определённо следовало отреагировать тогда по-другому, но слишком свежи ещё были в моей памяти воспоминания детства, проведённого на внешнем дворе. В собственную неприкосновенность я пока так и не поверил. Вот и вёл себя самым привычным способом.
– Конечно, он псих! Он бешеный. Бешеный! – завопил кто-то, довольно подпрыгивая.
–
Раненый мною нахал провёл по своему лицу рукавом, чтобы утереть кровь, и, скалясь, приказал:
– Ату его. Ату!
Мальчишки и девчонки послушно окружили меня, как стая волков добычу. Я был одним из самых младших детей на потоке, а потому легко осознал, что с такой оравой никак не справлюсь. Вот оно – конец. Ещё немного и всё. Но жизнь распорядилась иначе. Неожиданно раздался истошный девичий визг. Все мы вздрогнули и повернулись на источник звука. А там, на возвышении, стояла Эветта и прижимала к себе таз с грязной водой. На миг она замолчала, а затем поставила таз на землю и снова закричала во всю глотку, указывая на нас пальцем.
– На помощь! На помощь! Драка!
Подобное представление не могло не привлечь внимания взрослых. Поэтому окружающее меня кольцо резко утратило свою прежнюю агрессивность.
– Что здесь творится? – требовательно осведомился подоспевший мэтр и пристально поглядел на окровавленного черноволосого мальчишку.
– Ничего, – буркнул тот. – Я споткнулся и ударился головой об упавшее полено. Эта дура зря завопила.
– Так всё и было? – сурово поглядел маг на остальных.
Все как один ответили согласием. И нет. Не меня они жалели. Понимали, что тогда я расскажу про тычок, и может пострадать их товарищ.
– Простите, – абсолютно спокойно сказала подошедшая ближе Эветта. – Мне показалось, что они намерены драться. Я ошиблась.
– Ваша бдительность похвальна, – не стал ругать девочку мэтр и ткнул пальцем в ушибленного мною нахала. – Идём со мной. Ты серьёзно рассёк лоб, рану надо стянуть.
Они начали уходить, но на прощание мальчишка украдкой обернулся и смерил меня холодным змеиным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Прочие ученики тоже отправились выполнять свои обязанности. Они шушукались и с гневом косились в мою сторону. Но я не реагировал. Молча продолжил поднимать оброненные поленья.
В Чёрной Обители меня ненавидели. Все. Я знал это.
– Почему ты его ударил, Арьнен? – спросила Эветта, начиная мне помогать.
В Чёрной Обители меня ненавидели. Все. Я знал это.
… Кроме, почему-то её.
В свои нынешние годы я прекрасно понимаю, почему сблизился с этой девочкой. Она единственная была добра ко мне и принимала как есть все мои глубокие недостатки. Кроме того, она умела хорошо читать, а я от этого благоговел. Подобное казалось мне большим чудом и магией нежели то, чему я должен был научиться по итогу. Это намного позже, когда я сам начал блистать в учёбе, то с лёгкостью забыл, как только умеют забывать всё важное дети, о своём прежнем трепете. Но в первые пару лет ученичества Эветта казалась мне неким совершенством, знания которого надо впитывать. Я примерял каждое её действие и слово на себя, как чужую одежду. Повторял, пусть и коверкал всё. Менялся. А она всенепременно поддерживала и хвалила меня, невольно тем взращивая не только мои нынешние привычки, но и моё огромное самолюбие.
И всё же я до сих пор не могу понять, что её-то подтолкнуло со мной сдружиться.
Что?
Это ведь у меня не было иного выбора, кроме как полюбить её. Больше мне было некого любить.
… Больше некого было любить.
А я взял и убил её.
Точка.
– Почему ты его ударил, Арьнен? – спросила Эветта, начиная мне помогать.
– Так надо.
– Нет, ты не прав. Не надо было так.
– Не надо? – я положил поленья в специальный ящик, отряхнул руки от налипшей на них коры и удивлённо поглядел на девочку, прежде чем начал высасывать из пальца занозу.
– Они тебя за опасного безумца принимают, а потому и пытаются избавиться как могут. Веди себя спокойнее. Тогда станешь просто изгоем. Как я.
– Он толкался.
– В другой раз просто отойди в сторону и продолжи свои дела.
– Но он толкался!
– Я видела, Арьнен, – вдруг с некой жалостью ответила она и, пошарив в поясной сумке, протянула мне кусок хлеба, оставшийся у неё со вчерашнего дня. Я сразу цепко выхватил его у неё из рук. – Ужас. Ты совсем как дикий зверь.
– Я не зверь.
– Я знаю, что ты человек, – мягко улыбнулась она мне. – Ты человек. И тебе обидно. Очень.
Я был голоден, а потому с удовольствием начал жевать хлеб.
– Попробуй сделать, как я сказала. Хорошо?
Просьба показалась глупой, но Эветта дала мне поесть и предложила хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. Кроме того, пусть я выглядел сущим болваном, но на деле идиотом не был и прекрасно понимал, чем мне грозят обстоятельства. А потому решил попробовать вести себя по разумению Эветты. И, прежде всего, скажу, что это было сложно. Особенно первое время. Но постепенно в мой адрес стали слышаться лишь одинокие насмешки. Отсутствие реакции с моей стороны, строгий надзор мэтров и постоянные занятия превратили меня в некоего невидимку до поры, когда я вдруг стал одним из лучших на потоке. Только тогда на меня вновь обратили внимание. И на этот раз надо мной не смеялись. Никто и не подумал меня бить или подстрекать. Но я всё равно оставался в стороне от общества. И вскоре мои эпические задумки, непредсказуемые эксперименты, неспособность объясняться доступным языком, моя странная логика и сложившийся характер вновь заставили всех держаться от меня подальше.
И меня это более, чем устраивало! Всегда.
– А, по-моему, ты псих!
… А что, кстати? Псих это очень даже. Лишний раз к сумасшедшим не лезут. Они ведь сродни прокажённым. Особенно мирные.
Смерив задумчивым взглядом стену, в которую мне едва не довелось врезаться, я театрально произнёс:
– Я не псих. Просто я увидел землю, и она позвала меня.
Уп-с, какие глазюки-то испуганные на меня уставились!
Меж тем дорога, по которой мы шли, была тропой проторенной. И вела она к борделю. Это корявое двухэтажное здание окружал не менее корявый, но плотный и высокий забор. Женщинам запрещалось выходить за пределы двора во избежание различных неприятностей, и это простенькое правило они благоразумно не нарушали. Даже звонкий смех, иногда доносившийся оттуда, искажал лица каторжников неприятными гримасами. Мало кто из людей в действительности мог укротить животные инстинкты, и со стороны это выглядело мерзко.