"Фантастика 2024-120". Компиляция. Книги 1-24

— Отпустите-е-е-е! — плакала она, блея свои просьбы.

А я, хоть убей, не понимал: она, блин, играет — или всерьёз? Люди, когда их прижмёт, начинают порой так актёрствовать, что хоть сейчас на сцену и в кино. Вот и у Ани всё было очень натурально… И бесполезно.

— Анечка, милая, ты ведь не горшок разбила, — ласково проговорил Витя. — Не рыбку спёрла на рынке… Ты, мать твою, пыталась спереть огнестрел, сука ты тупая! Ты понимаешь, идиотка, что такое в наших условиях огнестрел?!

Он снова приблизил своё лицо к лицу девушки.

— А-а-а-а! — противно завыла пленница, пытаясь отвернуться от силовика. — А-а-а-а!

— Ты, козлина, понимаешь, что одна винтовка для всего Алтарного значит?! — надрывался Витя, брызгая на девушку слюной и вынуждая отвечать, лишь бы это прекратилось.

— Оружие!.. Дорогое! — завизжала она в ответ. — Прекрати орать!!!

— Это, мать твою, не просто дорогое оружие!!! — ревел Витя. — Это, мать твою, ядерная бомба сраного каменного века, которую ты, лядина, со своими подельниками угнать пыталась!!!

Витя неожиданно успокоился, чуть отстранился и спросил:

— Нахрена, кстати, тебе ядерная бомба, сучка? Хотела убить кого-то? Свергнуть Кукушкина?

— Бред! Говнюк! Это враньё!!! — закричала в ответ Аня. — Ты не докажешь ничего!!! Понял?! А узнают, что ты мне что-то сделал, тебе на рынке штаны спустят и опустят всей нашей группой!.. Ты понял?!

— Ай-яй-яй-яй…. Ты права! — наигранно согласился Витя. — Опустят… Если узнают.

И он так нехорошо улыбнулся, что даже мне захотелось одновременно и пи-пи, и ка-ка.

— А как они узнают? — Витя театрально обернулся к нам. Пришлось подключаться, натужно изображая веселье и мрачный хохот. — Как же они узнают? А, Анечка?

— Я скажу!.. — испуганно прошипела Аня.

— Без языка скажешь? Жестами? — удивился Витя. — А жесты без пальчиков никак не показать! Ножкой на земле напишешь? Так ты не дойдёшь без ножек. И не доползёшь без ручек.

Витя удовлетворённо откинулся, разглядывая лицо пленницы, перед которой открывались глубины ада. Того самого, в которое способно скатиться человечество, если только на секундочку отпустить вожжи власти. Силовик дал девушке три секунды, чтобы оценить перспективы…

А потом резко нагнулся к ней и начал орать в лицо:

— Ты будешь сидеть на деревянном колу и сама себя удовлетворять, пока не сдохнешь!!! Сраная сучка! Ты расскажешь мне всё! А потом будешь долго умирать! Я тебе вколю «лечилку» и посажу на кол, чтобы ты выла здесь сутки напролёт! День за днём! Чтобы чувствовала, как кол входит всё глубже и глубже! Чтобы поняла боль каждого парня и девчонки, которые могли погибнуть, потому что ты, тупая свинья, сп****ла огнестрел!!! Ты начнёшь гнить ещё живая! Ты будешь вонять, как тот хищник, и это будет твой настоящий запах, грязная падаль! Запах гнили и испражнений! А потом ты сдохнешь! И перед смертью ты будешь звать на помощь, но никто не придёт. Никто не будет тебя искать! Потому что я позабочусь о том, чтобы все твои дружки так же медленно умирали, как и ты! Каждый сраный ублюдок! Каждая б**дь, которая решила, что лучше и выше других! Каждый из них вспомнит, что, как и все мы, состоит из говна! И только говно останется после них! Вонючее удобрение для полей Кукушкина!..

Витя отстранился и удовлетворённо оглядел результат своей больной фантазии. Аня выла, глядя невидящим взором в стену пещеры. На её штанах растекалось мокрое пятно, а в воздухе распространялся удушливый запах дерьма. И даже кол не понадобился.

— Ы-ы-ы-ы-ы… — выдавала прерывистые рыдания Аня, трясясь всем телом.

А ей вторил, тихо поскуливая, Павел с другой стороны столба.

Витя молчал долго. Он сидел и смотрел на пленников, окатывая их искренним презрением. Но, как оказалось, на этом силовик не остановился. И стоило взгляду Ани обрести осмысленное выражение, Витя продолжил.

Правда, совершенно спокойным голосом:

— Ты просто кусок тупого мяса… Ты вылезла за пределы Алтарного, забыв, что только там ты вообще кому-то нужна… Ты бесполезна… Никчёмна… Глупа… Самоуверенна… Слаба… — каждое слово силовик как будто выплёвывал. — Но я — не такой! И пока ты, проб… прошмандовка, не заставила меня и пальцем тебя тронуть, я готов тебя вернуть в Алтарное, к твоему надутому индюку-братику!.. Зассанную, засранную… Но живую!..

— Д-д-да!.. Д-д-д-да! Пожалуйста!… — девушка посмотрела на Витю, на нас и жалобно повторила: — П-п-пожалуйста!

Вот теперь она плакала. По-настоящему плакала. Ноги у неё конвульсивно подёргивались, рыдания рвались из груди наружу, а дыхание сбивалось. Всё тело трясло мелкой дрожью. Значит, всё-таки в первый раз была просто игра. Попытка продавить на жалость.

Но Витины аргументы и наши серьёзные морды оказались убедительны. Смогли всё-таки сломать эту железобетонную уверенность Синицы в своей важности и исключительности. Донести мысль, что в этом мире нет неприкосновенных лиц. Есть только тела, с которыми можно делать всё, что угодно — если очень нужно.

И пусть Витя оказался актёром гораздо лучшим, чем Аня… Но даже мысль о том, что подобное где-то может стать правдой, мне не нравилась! Вот совершенно серьёзно — не нравилась… А ведь всю нашу цивилизованность отделял от звериной жестокости предков один шаг! Одно-единственное осознание, что власти больше нет! Закона нет! И морали нет!

И там, где сделают этот шаг — разверзнется ад. Не огненная геенна, не холодные пучины пустоты, а боль и унижение слабых. Холодная жестокость тех, кто оказался сильнее. Презрение к тем, кто не может тебе ответить.

Умных и слабых втопчут в кровавую кашу под ногами. Умных и сильных прирежут во сне. А честных и благородных сожрут подлость и предательство. Самоуважение женщин, весёлый смех детей и ворчание стариков исчезнут, сменившись правом сильного и властью подлеца…

И можно будет забыть о восстановлении цивилизации. Наши дети родятся среди голодных племён кроманьонцев, закутанных в шкуры и кочующих по этому опасному миру в поисках добычи.

Пройдут десятки тысяч лет, прежде чем люди снова выстрадают свой первый закон. Закон, который ограничит нашу жестокость. Закон, который снова приоткроет дверцу к цивилизации и развитию. Это потом появятся первые философы, это потом защёлкают счёты первых математиков… Это потом закон позволит надменным физикам поучать всех вокруг, а зазнавшимся гуманитариям смеяться над обществом… Потом…

А сначала воцарится право силы. И каждый умник познает мрак отчаяния и боль поражения. Каждый слабак погрузится на самое дно никчёмности. А каждый силач узнает, какова на вкус подлость.

Я вдруг понял, что мы, люди — всего через шестьдесят дней, после того как оказались одни на незнакомой планете — остановились на краю. Дальше — только мрак дикости и холод ненависти. И не Витя сделает этот шаг…

Его сделают такие, как Павел и Аня. Сделают, смеясь над слабостью поверженных врагов, глумливо издеваясь над теми, кого победили, презрительно попинывая тех, кто остался без оружия. То, чем Витя сознательно пугал пленников, ломая их волю к сопротивлению — именно это Паши с Анями внесут в нашу жизнь. В своей глупости и эгоизме они откроют настоящий ящик Пандоры.