"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Ну и чего ты сидишь такой надутый? Сердишься, что жена так срочно уехала? Так она не виновата, что в Ярославле управляющий помер и документ о передаче дел больше подписывать некому. Не сердись, возьми лучше вот этот пирог — Дарья новый придумала, с белыми грибами в молоке, специально, говорит, для Марии Иннокентьевны, мне тоже очень нравится.
— Камилла, а ты вот скажи: что ты больше всего сейчас от жизни хочешь? Точнее, не сейчас, что прямо сейчас, а вообще?
— Вообще… — Камилла закрыла глаза, покрутила головой и, проглотив кусок, уточнила: — вообще-вообще?
— Да. Совсем вообще. Например, остров в океане, чтобы сидеть на берегу и слушать шум прибоя…
— Я поняла. Остров — это хорошо, ты остров
— Ну ты и сейчас столько всего наоткрывала и напридумывала, столько людей сделала счастливыми, что и не сосчитать.
— Сосчитать. Стрептоцидом на войне излечили восемьсот сорок шесть раненых солдат, — глядя на мои непроизвольно расширившиеся глаза, Камилла тихонько прыснула в кулачок. — Я не следила, просто мне из Петербурга прислали последнюю работу Преображенского по исследованию физической антисептики, которую на Нобелевскую премию выдвинули. А он там про стрептоцид мой много написал, я ему еще в прошлом году отписывала по нему. Он в письме интересовался. Вот только стрептоцид этот придумал ты, я только сделала. И все остальное ведь ты же придумывал… хотя нет, я тоже кое-что сама придумала. Мыло "Камилла"… и снова мыло, видно кроме мыла я сама и придумать ничего не могу.
— Какое мыло?
— Вшивое, мыло ДДТ.
— Вот видишь! И вшей, кстати, в губернии — да и не только в губернии, много где — извели. Я слышал, армия заказала на этот год пятьсот тонн этого мыла?
— Да. Теперь, вместо того, чтобы придумывать что-то очень важное, я половину времени трачу на то, чтобы ДДТ был только тот, который сам разлагается. Вот вроде все всем понятно, что и как делать — а через день фабрика выдает сплошную грязь. Ты знаешь, иногда мне кажется, что мы придумали слишком много нового, ты придумал. Очень хорошего нового, но людей, которые это новое понять могут — мало, и теперь мы сами все это должны и обслуживать. Людей грамотных нет. То есть есть, но мало: весной и летом у нас химиков из Петербурга и Казани девять человек работать пришло, но четверо у Филиппа сейчас работают — а ему девять человек нужно, трое — у Лебедева — а резинщикам дюжину инженеров не хватает. Двое еще на заводе крекинга работают — а должно работать шестнадцать. Где людей взять? Антоневич из Москвы всех к себе гребет — и ругательные письма мне пишет, что я ему людей не даю. А где я их возьму? Рожу?
— Вот последняя мысль у тебя правильная. Роди, отдохни годик. Заводы наши как-никак, а работают, денежку приносят. Ну поменьше денежек принесут — нам все равно хватит. Ты в главном права: мы не можем заниматься всем сразу. А если людей нет — придется подождать пока появятся. Рабочих обучим, с университетами договоримся, чтобы именно для нас студентов подготовили. Мы уже много сделали — и можно немного передохнуть. С голодом и саранчой справились, войну вон выиграли — теперь пусть другие вперед прогресс толкают…
— Да ну тебя! Я думала, ты серьезно…
— Я серьезно. А насчет острова в Греции мне предложение понравилось.
Мышка вернулась через неделю, и вернулась она очень расстроенная:
— Сплошные невежды работают! По городу распустили слухи, что со смертью управляющего Городской банк остановит на полгода выплаты по вкладам, и все бросились вклады снимать. Наличности не хватило, пришлось специально привезти из Москвы, на это три дня ушло — а из-за этого паника еще сильнее поднялась. Так что на
полтора миллиона банк опустел, но хуже то, что и в других городах слух распространиться успел. В общем, выдали вкладов на восемь с лишним миллионов, поэтому с кредитами на новые заводы придется очень сильно подождать…— На сколько подождать?
— Водянинов подсчитал, что теперь до весны нам нужно держать в отделениях миллионов двадцать наличности, говорит, что иначе в случае чего и под банкротство попасть недолго. По текущим расходам сам у него спроси, он обещал на днях все расчеты подготовить. По текущим поступлениям выходит, что до марта можешь только новой выручкой пользоваться — из которой я, как сказала, двадцать миллионов временно изыму. У нас же кредитов роздано на семьдесят миллионов, свободных денег вовсе нет.
— А в других банках кредиты перезаложить?
— Считала уже, потеряем до десяти процентов. А ты без кредитов сейчас никак не справишься?
— Справлюсь, солнышко, справлюсь. Вот завод стекольный новый запустим — и справлюсь.
Стекольный завод запустили в ноябре. Три недели ушло на отладку всех технологических участков, и в последнюю неделю ноября по новой, только что отстроенной дороге завод стал отгружать по триста тонн оконных стекол. Забавно, что в Германию стекло отправлялось в основном морем — через Ригу. Во Францию тоже морем, но это и понятно, а в Германию ведь через Варшаву посуху было возить ближе. Я удивлялся "сумрачному тевтонскому гению" до самого Нового года — пока не узнал, что германская компания "Вольфганг Шульц АГ" восемьдесят процентов товара тут же перепродает англичанам.
А с англичанами торговля у меня шла плохо. То есть совсем не шла: ни трактора их не интересовали, ни мотоциклы. Александр Барро сунулся было на британский рынок — и высунулся тут же обратно: Британия на ввоз тракторов ввела пятидесятипроцентную пошлину. Мотоциклы же вообще были запрещены к ввозу в Англию. Правда, англичане уже выпускали сами и то, и другое, но двенадцатисильный трактор с двухтактным бензиновым двигателем производил довольно жалкое впечатление. А английский мотоцикл — полуторасильный, с ременной передачей — даже продавался в отдельном магазине в Париже, но парижане почему-то его не покупали.
Но ладно импорт — я ведь и сам купить у гордых бриттов ничего не мог. Не то, чтобы очень хотелось — но Британия запретила продажу в Россию любых станков и инструментов. А это было обидно: конверторы британские были очень неплохими. Германские тоже были хороши, но английские были раза в полтора более производительными. Что же до американских — янки все делали быстро, но их продукция во-первых была в полтора раза дороже европейской, а во-вторых не рассчитывалась на длительное применение: они искренне считали, что любое оборудование устареет лет через десять, и незачем делать его более долговечным. Я тоже так считал — но когда "недолговечный" конвертор просто прогорел во время плавки, я очень расстроился: во-первых, мне просто было жаль людей, а во-вторых очень жаль уменьшения количества и без того немногочисленных профессиональных рабочих.
Перед Рождеством снова пришлось съездить в Петербург: фон Плеве возжелал выслушать (от меня лично) доклад о "промежуточных результатах" использования ссыльных на Сахалине. Результат лично мне понравился: Евгений Алексеевич пополнил список работников Сахалинских шахт такими фамилиями, как Бронштейн, Ульянов, Цедербаум, Аксельрод… Всего из Англии и Франции люди Линорова выковыряли двадцать семь человек. Но вот из Швейцарии, от моря отдаленной, людей вытаскивать было очень трудно — и поэтому имена некоторых лиц появились не в ведомости работников сахалинских шахт, а на надгробных камнях швейцарских кладбищ. Тоже хорошие имена: Азеф, Савинков, Созонов, Боришанский, Гершуни… но все же большинство граждан отправилось перевоспитываться трудом на благо Родины.