"Фантастика 2024-150". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
— Дохлый зяблик, не знаю!
— Убьют за дело?
— Очень вкусно пахнет… Хочу моченой репы!
Ч-черт! Я призвал на помощь все свое хладнокровие.
— Убьют за дело? В бою? Как меня убьют?
— Не бойся друга умного, бойся врага глупого!
— Олник. Впереди есть мозгун или лузгавка?
Он задышал с хрипами.
— А? Откуда ты знаешь?
Значит, есть…
— Может, ты видишь, как их победить, если они привяжутся к нам?
— Будет много огня!
— Что?
— Будет много огня!
Покрытая струпьями голова начала крениться на грудь, Олник обмяк.
— Мастер Фатик, — сказала Крессинда, — шли бы вы… на… на…
Я ушел. В моем горле разгорался настоящий
— Меня убьют?
— Я не знаю, Фатик.
Однако глаза ее ответили утвердительно.
Впрочем, она знала и видела в плетении нитей моей судьбы еще что-то. И это самое что-то заставило ее ответить спокойно. Как будто она видела в моей смерти не конец, а… начало? Но какое начало может быть в смерти, яханный фонарь? Разве что — превратиться в бестолково ковыляющего паршивого зомби? Нет уж, ищите дурака! Если сдох — то сдох.
Мне было слишком паршиво, чтобы затевать расспросы, да она и не ответила бы — я выучил ее досконально. Отделалась бы парой заумных фраз, а то и вовсе — соврала бы. Эльфы не лгут, а полукровки — лгут и не краснеют, повторяю это уже в сотый, наверное, раз.
Когда я стану старым, брюзгливым и окончательно облысею, я напишу мемуары под названием «Хороших людей нет». Заметьте: я не буду называть свою книгу «Все люди — дерьмо!» или «Не могу я пить вино, потому весь мир — дерьмо!», я назову ее достаточно скромно. Сейчас весь мир людишек казался мне крайне дерьмовым, а запить свое раздражение я не мог по известной вам причине.
Я купил нам места в «Чаше», загнал уцелевший фургон во двор, прошел в зал харчевни вместе с Виджи, Тулваром и возницами Вирны — Нануком и Ванко. Маммон Колчек остался подле фургона, в котором продолжал бушевать Олник; ему что-то успокоительно говорила Крессинда.
Мы заказали нечто, что могло сойти за ранний обед или поздний завтрак.
Вместо пива я попросил воды.
Возницы Вирны — два плечистых молодца с физиями, обличавшими в них весьма серьезных ребят, слушали меня не перебивая. Тулвар поскуливал. Виджи молчала, положив руку мне на запястье.
— Честные люди — худший вариант таможенника, — сказал я. — Раньше-то тут заведовал делами лейтенант Мраузек, мой знакомец, дружище. Он имел стойкую таксу на провоз любого груза и вел дела разумно. Да я слона мог провезти контрабандой. А вот Аджог Карибдиз — совсем другое дело. Мне знакома эта порода людишек — объявляют себя честными, кичатся своей честностью, а на деле — жрут не в два даже, в три горла. Крайняя степень алчности, другими словами. Если таможенник говорит, что он честен — знайте, перед вами алчный ублюдок без малейшей чести. Сейчас Карибдиз мотыляет нас на крючке и уже почти подсек. Да, разумеется, Виджи, он играет в честность, причем делает это искусно. Полагаю, ему нужны все деньги, что у нас есть. Тогда, возможно, груз нам вернут. А может быть — и нет. Возможно, он примет взятку и сделает вид, что не получил денег. Такое тоже бывало. Бывало и так, что алчная сволочь брала деньги и, одновременно, бросала купца за решетку по обвинению в контрабанде — чтобы доказать, что никакая она не сволочь и не алчная. Сейчас мы поедим, а затем я прибью свою гордость гвоздями к стенке и отправлюсь к Карибдизу на разговор.
Так я и поступил.
Еда с трудом пролезала в распухающее горло. Я определенно заболел.
Виджи я оставил в харчевне, хотя она порывалась идти со мной даже в пекло. Однако в таможенное пекло я отправился один, резонно указав, что разговор с капитаном Карибдизом потребует известной интимности. Виджи поняла. Все-таки она здорово пропиталась миром людишек.
По дороге я заглянул к Олнику. Он все так же тяжко дышал, пребывал в беспамятстве. По глазам Крессинды я понял, что гномша в отчаянии. Я положил руку ей на плечо (никогда
бы не подумал, что смогу это сделать!) и сказал как мог проникновенно:— В Талестре мы найдем противоядие.
Услыхав мой голос, Олник вскинулся, нашарил меня взглядом.
— Фатик! Дай своей эльфке метлу! Она же ведьма, пусть летает! О-о-о, она знает, что скоро тебя убьют, знает, но не говорит! Ох, Фатик, бойся маговых машин… Они живые! Бойся кракенвагена! Эркешш махандарр, как же я хочу моченой репы! Развяжи меня, о склонная к тучности женщина гномов! Развяжи, чтобы я мог насладиться дивным вкусом моченой репы и никогда больше не видеть твоего обрюзглого лица и огромного зада! Я тебя не люблю, я тебя не хочу, я тебя ненавижу!
Крессинда спрятала лицо в ладонях и совершенно по-женски разрыдалась.
Гритт, еще бы — какой женщине понравится, когда ей скажут, что она нелюбима, имеет обрюзглое лицо и немаленький зад?
Олник привстал и выговорил полушепотом, совершенно чужим голосом:
— А еще, мнэ-э, слыхал я историю о чудном кольце, ты надеваешь его на палец и — хоп! — исчезаешь!
— Чушь, Олник, — терпеливо сказал я. — Если ты исчезнешь, то сам не сможешь видеть, ослепнешь… Даже я, неуч, знаю о преломлении света.
— Эх, ты, дважды неуч, ты исчезаешь из внешнего мира и перемещаешься в тонкий, оставаясь во внешнем. И так ты сможешь видеть истинное обличье всякого существа!
О боги! Железная логика!
Олник запел:
Бабы — дуры! Я — хорош!
И меня не проведешь!
Бабы дуры — я красавец,
Не ценю их ни на грош!
Я выметнулся из фургона, и явился на таможенный двор, и поговорил с капитаном Карибдизом. Разговор наш занял около пяти минут. Затем я вернулся в «Чашу» и увидел несколько пар вопрошающих глаз. Пока я отсутствовал, к нашей компании присоединился Самантий — был он бледен, чем-то взволнован и постоянно вытирал лицо цветастым платком.
Я откашлялся и сказал:
— Есть два типа честных людей — алчные людоеды и маньяки. Капитан — маньяк. Груз он нам не отдаст ни за какие взятки, но, поскольку мы предались в его руки добровольно, а не были пойманы на контрабандном маршруте — преследовать нас он не имеет права, я всего лишь уплатил немаленький штраф. У капитана — крайняя степень нравственной чистоты. Убил бы!
По глазам Виджи я понял, что мне — снова! — удалось ее шокировать. Возницы и Тулвар хранили разумное молчание: прекрасно знали, какая это дрянь — врожденная честность.
Я тяжело оперся о стол, звякнули опустошенные тарелки, посмотрел на Виджи и сказал:
— Как и любые крайности, излишняя честность ужасна. Это не добродетель, о нет, это порок, вот как у эльфов — неспособность ко лжи. — Я подмигнул доброй фее. — Честный человек вовсе не означает — хороший человек. Карибдиз не рассудочно честен, он болен честностью с рождения, это его врожденный порок, как косоглазие, хвост или мягкое темечко у взрослого. Такой же порок, как лень, глупость или жестокость. Как же он до чина капитана-то дослужился, интересно… Ну… Виджи, вот тебе банальный пример: от недужного необходимо скрыть, что он болен, и тогда, возможно, недуг отступит. Так бывает, и часто. Понимаешь? Но человек, страдающий честностью, на вопрос больного ответит — да, конечно, ты болен, болезнь твоя, как говорят врачи, смертельна. Что в таком случае случится с недужным, а? То-то же. Ох, Виджи, все мы по-своему ужасны, кто-то больше — кто-то меньше. Но люди, в которых нашли свои отражения любые крайности — ужасны стократ.