"Фантастика 2024-167". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Ложи-и-и-ись! — приобретенный за долгие месяцы жизни в цвете хаки животный ужас заставил меня исторгнуть из самого своего нутра дикий крик.
Далекий грохот и приближающийся вой заставляли ноги двигаться самопроизвольно, выталкивая тело из укрытия и унося его куда угодно, как можно быстрее и как можно дальше — но поддаваться этому порыву ни в коем случае было нельзя. Вжаться, зарыться в землю как можно глубже, спрятать голову, заткнуть уши и открыть рот, ждать, пока всё это, наконец, прекратится, а потом отплеваться, найти оружие и стрелять, стрелять или встречать на штык или клинок прыгающего
Ополченцы ничего этого не знали, и полезли из канавы целой толпой, поддавшись первобытному страху. Мне удалось ухватить за ногу одного из них, еще безусого, совсем мальчишку — с полными безумия глазами, и стащить его внутрь. Краем глаза я увидел, что Шпак сбил кого-то на дно канавы ударом кулака и навалился сверху, а потом разверзся ад.
Это точно были наши восьмидесятивосьмимиллиметровки. Обученный расчет выдает до двадцати выстрелов в минуту, наши наловчились до восьми. Этого хватило с головой — я успел досчитать до ста пятидесяти, и за это время свыше полусотни снарядов обрушилось на то, что раньше было поселком контрабандистов.
Какого черта они стреляли? Мы ведь не подавали сигнала! Именно об этом я думал, кашляя комьями земли и содержимым желудка; и пытаясь подняться после того, как артналет закончился, и мне удалось приподняться над склоном канавы. Картина моим глазам предстала апокалиптическая: от Корпса остались горящие обломки домишек, тлеющие воронки, куски оружия, обугленного снаряжения и человеческих тел. Десант федералистов был уничтожен и перемешан с землей, и около двух десятков риольских ополченцев, не усидевших в укрытии — тоже.
Над всем этим витал запах горелого мяса и копоти, звучали стоны раненых и умирающих.
— Перекличка! — выдавил из себя я.
Один за другим стали подавать голоса уцелевшие бойцы. Радовало то, что костяк отряда выжил: Шпак сам себе вкривь и вкось перевязывал голову, Джурай тормошил своих людей, пытаясь привести их в боеспособное состояние. Адгербалы отряхивали друг друга от земли и прочищали оружие — вот уж точно, как с гуся вода!
— Командыр! — сказал один из них, — Кораблик-то на месте!
Я глянул в сторону причала, от которого осталась дай Бог чтоб половина целых досок, и увидел паровой катер, который был изрешечен пулями в самом начале боя. Он здорово нахлебался воды и теперь стоял килем на дне.
— Пойдемте, глянем? — в любом случае нужно было зачистить руины, и для этого дела финикийцы подходили куда лучше, чем ошалевшие от первого в их жизни артналета ополченцы.
Мне еще предстояло разобраться — какой кретин вызвал огонь нашей батареи, но об этом думать было рано. Пока мы шли сквозь дым и стреляли во все, что носило феску и ментик и шевелилось. Мерзко? О да, я ненавидел себя за это. Но — санитары у нас были наперечет, и там, в канаве, практически не осталось тех, кто не был ранен. Может быть, мы с финикийцами вчетвером были единственными в этом плане. И такая грязная работа досталась нам, и это было справедливо.
Пройдя через прожеванный и выплюнутый восьмидесятивосьмимиллиметровыми орудиями поселок, мы ступили на причал. Приходилось балансировать на обломках досок, и, помогая друг другу, финикийцы первыми попрыгали на борт парового катера. Я добирался чуть дольше, и подошвы гулко ударились о металл палубы, уже когда Адгербалы скрылись в зеве дверцы палубной надстройки — полезли искать трофеи и выживших.
А я с внезапно выскочившей на лицо кретинской улыбкой
смотрел на старого знакомого, которого увидел на носу катера. Он стоял внутри наспех сооруженной огневой позиции, целый и практически невредимый в окружении хлама, раскуроченных пулеметных лент и звали его Максим.Брат-близнец того «Максима», которого я оставил у гемайнов — даже цвет кожуха и покарябанный бронещиток такой же конфигурации. Какие-то особые отношения у меня выстроились с этим пулеметом, и я с удовлетворением отметил, что среди хлама, мешков с песком и каких-то ящиков на палубе валяется и несколько коробок пулеметных лент.
Оттащив в сторону труп зуава-пулеметчика, я осмотрелся и, убедившись, что никто не пальнет мне в спину, занялся «Максимом», радуясь исправности всех его функциональных элементов. Внизу, в трюме, раздались грязные ругательства и пара выстрелов — Адгербалы нашли, чем поживиться, и кто-то им в этом мешал.
— Оружие — в общий котел! — крикнул я, надеясь, что финикийцы услышали.
К причалу подошел Шпак.
— Вашбродь, — обратился по-старорежимному он, — Нашли что полезного?
— Максимку! Теперь как его до берега допереть — ума не приложу.
— Удача! — обрадовался преторианец, — Так тут одна шлюпочка уцелела, щас мы ее подгоним и туда и погрузим. С Максимкой оно всяко веселее, чем без него. Слыхали — у Оверкилла грохнуло? Наши орудуют… Нам бы им на помощь двинуть…
Он с сомнением оглядел дырявый как решето паровой катер. На кораблике никуда «двигать» нам не светило.
— Нет уж, хватит самодеятельности. Собираем трофеи и отступаем к батарее. Там людей — с гулькин нос, да и история с этим артобстрелом… Кой черт они по нам палили, Шпак? Кто подал сигнал?
— Никто не подавал!
— Именно. А проутюжили они берег отменно, качественно…
Братья-финикийцы выбрались из трюма, груженные военным добром. Их бока и животы под одеждой странно раздувались — нахапали они барахлишка будь здоров!
Наше потрепанное и перебинтованное воинство выстроилось на пляже. Трое лежали на только что сооруженных из подручных материалов носилках, остальные были более-менее в порядке.
— Вы, ребята, герои. Вы молодцы. Мы шли сюда уничтожить десант — и зуавы вот они, мертвые. А вы — живы, — сказал я, — И город за нашими спинами — еще держится. Слышите стрельбу? Вот! Теперь нам нужно вернуться и дать по шее тем, кто начал стрелять без сигнала. Но — не смейте их винить в смерти своих товарищей!
Послышался ропот и глухие угрозы абстрактным «им».
— Наши соратники погибли в бою с зуавами — и точка! Они — настоящие герои, сразились с матерыми головорезами и победили, ясно?! — надавил голосом я.
Кому охота рассказывать вдовам и матерям погибших о том, что их кровиночка, объятый паникой, выскочил из грязной канавы и был убит снарядом, выпущенным риольской же пушкой? Они замолчали, хмуро глядя себе под ноги. Джурай скомандовал:
— Пошли… То есть — шагом марш!
И мы пошли.
— Проговорил я, глядя в бинокль на гребень холма над нашей батареей.
Рассветало. Батарея молчала. Молчали и размолоченные ее залпами что-то около сотни трупов — сплошь в полугражданской одежде, с синими (Господь с вами — ультрамариновыми!) повязками на рукавах.