"Фантастика 2024-167". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Он замолчал. Эш почесал кудрявую голову, поморщился, когда задел ссадину и сказал:
— Любов, да? У меня тоже любов била, в Гертоне. Я цветы носил ей, пионы… Я донёр ей дэлал, самый вкусный… Крыльцо шпаклевал, плитку ложил… Даже рубаи про любов читал под ее окном. Потом она говорит — уйди, Эшмуназар, ты чорний, папа сказал, чорножопий зять не нужен. А у меня жопа белий!
— Какая глупая женщина, — покачал головой Тесфайе, — Цвета совсем не различает. Ты, масса Эш, не черный, ты коричневый… Даже бежевый. Это я — черный.
Финикиец глянул на мавра странно, а тот поглядел на свои руки, пошевелил пальцами и задумчиво проговорил:
— Нет, и я не черный. Я коричневый.
Первым не выдержал Кузьма. Он загоготал неприлично громко, но заразительно. Тесфайе охотно поддержал веселье — а когда смеялся он, удержаться было невозможно. Его смех был булькающим, басовитым, раскатистым. Даже угрюмый Гоан и холодный Арис соизволили улыбнуться, а мулы так и вовсе заревели как оглашенные и рванули вперед.
— Тише, парни! Тише! Они думают, что появилось стадо гиен! — Гоан так и сказал — «стадо» вместо «стая», просто оговорился, имея в виду вполне серьезную ситуацию с напуганными мулами.
Но парни, услышав про то, что они — это «стадо гиен», ржали, как стоялые жеребцы, и останавливаться не думали. Наш возница только рукой махнул — и принялся успокаивать животных, пытаясь донести до них, что это никакие не гиены — просто пассажиры попались такие, с легким налетом кретинизма.
— Небось, и работы у тебя перед церемонией полно? — спросил Гоан у Пескателло — аппенинца, которому мы подвезли груз на фургоне.
Мы уже перетаскали паллеты со штапиками в большой сарай, где вдоль стен располагались рулоны с папиросной бумагой, мотки бечевы, мешки с корпией, сосуды с клеем и керосином.
— Город сходит с ума с этими фонариками. А я на этом наживаюсь. Я, Бурсет, Коппола… Раньше еще Лонгрен, но Лонгрен уже того… М-да… Я бы мог продать десять тысяч штук, но у меня не хватает рабочих рук. Парни ушли на войну, а девок я в своей мастерской не терпел и не потерплю…
— Послушай, — Гоан оглянулся на нас, — Я обещал парням работу, но мистер Корк опять ставит палки в колеса, не дает участок под вырубку… Я бы вернулся в Кантервиль, уладил дело — а они бы заработали у тебя монету-другую за пару дней, а потом вернулись ко мне, как раз ко вторнику. Там я или закажу лес выше по реке, или тестюшка уж соизволит поставить свою роспись под разрешением.
— М-да? — Пескателло оглядел нас критически, — А они чего не на войне?
— А они это… Ну, пациенты Синего Каскада, понимаешь? Народ работящий, но недалекий. Им на войну нельзя.
Прав был Корк — Гоан Гнор всё-таки сукин сын! Эш и Кузьма разве что огонь из ноздрей не пускали. Тес ничего не понимал, а Арису было плевать. А я что? Меня всё устраивало.
— А справятся? — засомневался фонарных дел мастер.
— Ну, ты им покажи несколько раз, как оно делается — медленно, шаг за шагом. И говори с ними громко и простыми словами. Кормить можно два раза в день, утром и вечером, спать клади всех вместе — больно они дружные, как братья прям…
— Ага, — сказал Пескателло, — Близнецы. Я заплачу по четвертаку за каждые десять исправных фонариков. Если поломают материал — вычту из стоимости. Спать положу во флигеле, столоваться будут там же. Как кончится материал — заплачу как полагается и выгоню к чертовой матери. Если согласны на такие условия — тогда по рукам.
Гоан глянул на нас и протянул руку:
— Они согласны. По рукам.
Мы полезли в фургон за пожитками, я сунул в «сидор» сверток с оставшимся шамонитом.
— Давайте уже, болезные, — помахал нам рукой Пескателло, — Шагайте за мной.
Нашему хозяину пришлось раскошелиться.
Мы склеили несколько сотен этих чертовых фонариков за два дня, и штапики закончились, и от папиросной бумаги остались только жалкие обрезки.— Может быть, останетесь у меня на постоянной основе? — спросил Пескателло, — Не обманул Гнор — вы и вправду очень работящие ребята. Обеспечу трехразовое питание, вместо флигеля выделю каждому по комнате…
— Нет, — сказал Арис, — У меня от клея пальцы слиплись.
Мы согласно покивали. Что-что, а играть роль кретинов получалось отменно. Даже усилий никаких особенных прилагать не нужно было.
— Жаль, жаль… Ну что ж, будете у нас в Лиссе — всегда добро пожаловать. Работу найдем.
Рассчитавшись, он, тем не менее, выпроводил нас за ворота.
— Командуйте, поручик! — Арис выразил общее мнение, — Вы здесь уже бывали, вам и вести.
В предвечерних сумерках я вел соратников вверх, в гору — по живописным улочкам Лисса мимо милых домиков, утопавших в тени фруктовых деревьев и магнолий, мимо уютных кофеен и сувенирных лавочек. Стараясь держаться подальше от оживленных городских артерий, чтобы не столкнуться с комендантским патрулем, который может заинтересоваться компанией крепких мужчин, мы двигались проулками и подворотнями, вдыхая ароматы цветов из палисадников, испражнений из нужников, выстиранного белья — с веревок, растянутых меж домами. Жилая застройка редела, уступая место зарослям кустарников и редким деревьям.
Кузьма по пути отбежал в сторону — и забрал целый поднос с пирогами у торговки, которая торопилась к морской набережной, туда, где собирались проводить торжественную церемонию. Ее товар точно нашел бы своего покупателя — там, где много людей, еда на вынос всегда нарасхват. Но звякнув горстью монет, которые сунул ей в ладонь преторианец, женщина довольно кивнула и пошла домой.
— Целее будет, — прокомментировал Кузьма, — Далеко еще?
У меня самого гудели ноги и спина, глаза слипались — всё-таки двое суток не разгибаясь провести с лобзиком, ножницами и кистью в руках — работенка та ещё. И вечное нервное напряжение — шамонит он и есть шамонит!
Мы прошли еще шагов семьсот по довольно крутой тропке — и Лисс внезапно закончился… Он остался внизу, вытянулся вдоль побережья, огибая бухту полумесяцем. Как и большая часть городов нынешней Федерации — Лисс в первую очередь был портом, гаванью для парусных судов. Именно здесь, в этой обители карнавалов, веселья, прекрасных девушек и искусных мастеров строили и ремонтировали лучшие парусники в мире — по крайней мере, лиссцы были в этом уверены, хотя и лаймы из Альянса, и каталанцы из Руссильона, пожалуй, могли бы с ними поспорить. Лиссцы спорить не любили. Они любили веселиться, получать приятные впечатления и эмоции. Даже в те минуты, когда следовало грустить, они предпочитали делать это красиво.
Воды во фляги мы набрали из горных талых ручейков, бежавших по камням с обеих сторон тропы. Она была чистая, как слеза, холодная и, кажется, сладкая. Вид на гавань открывался замечательный, и нам оставалось только ждать. «Гекатонхейр» должен был прибыть ближе к полуночи — так что пироги пришлись как нельзя кстати.
Я с внутренней дрожью всматривался в тонкую линию огней на набережной Лисса. Ветер доносил звуки оркестра.
— А ты, Кузьма? У тебя любов биль? — спросил вдруг Эш.
— Ась? Кого бил? А-а-а-а… Да. Была жена. Очень хорошая. Ее уполномоченные за ноги повесили как контрреволюционный элемент, пока я с тевтонами на фронте резался, — преторианец дернул головой, — А любовь там или не любовь… Бог знает. Я не женюсь больше — вот это твердо решил.