"Фантастика 2024-176". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Я не выпендривался и в Минске со всеми говорил по-русски, даже с Ольгой и Машей, если присутствовал кто-то ещё.
— Удобно. Мы планируем ей братика или сестричку, когда Оля закончит бакалавриат. Американский университет — не минский иняз, там впахивать приходится с утра до ночи. Никто, конечно, не заставляет. Ты вправе переносить предметы на следующую сессию, учиться вместо трёх четыре или пять лет, грант от правительства США всё покрывает, нам его по блату выделили. Но наша Ольга с первого месяца закусила удила, когда одногруппники начали её дразнить восточной дикаркой. Сейчас уделывает их по большинству предметов. А ещё четырежды в неделю ходит на каратэ, заодно водит Машу.
— Хорошо устроились. Рада за вас.
Никакой радости в голосе, естественно, не подмешалось. Как и другого. Ноль эмоций. Некоторая усталость, лёгкое разочарование в жизни. А ведь ей всего двадцать шесть, расцвет молодости. Или это психическое расстройство влияет? Естественно, ничего не сказал из услышанного от Оли. Зачем ссорить их, и так ровно относятся друг к дружке лишь с явным усилием.
— А ты?
— Замуж не вышла. Как-то жизнь устаканилась, остались здесь три бабы да маленький мальчик, он быстро вырастет. Ничего не хочу менять.
Две пенсии и тысяча из Грузии. Хватает, пока рубль не рухнул в пропасть.
— Всё само изменится.
— Твои пророчества не сбываются.
— Все сбываются. Чернобыль взорвался. В Казахстане начались национальные волнения. Горбачёв допустил частное предпринимательство, в следующем году у частников появятся наёмные работники. Капитализьм, детка, наступает. Наслаждайся последними двумя-тремя годами старого мира.
— Или двумя-тремя десятками лет. НЭП уже был в истории СССР. Ничего не случилось.
— Ладно, сама убедишься. Затворничаешь, никакой личной жизни? Ни Гоши, ни какого-то другого бойфрэнда?
— Гоша уехал. Не простил, что в прошлом апреле вернулась к тебе. Сама… Когда прижмёт, хожу на танцы в ближайший пансионат. Мужики без жён приезжают. Жениться не торопятся, а ночку скоротать — ни один не отказал.
Невольно вспомнился старый детский анекдот про Петьку и Василия Ивановича, раздобывших шепелявый граммофон с заедающей пластинкой: «Шлюха… Шлюха… Шлюхай товарищ, война начинается…»
Впрочем, её личное дело. Плевать. Лишь бы Ваня не страдал, а он под присмотром двух бабушек.
Мама рассказала, что регулярные походы за потрахушками были далеко не самой странной девиацией её поведения. Вика задолбала и свою мать, и бывшую свекруху патологическим консерватизмом. Носила одни и те же вещи, пока не стыдно было их одевать, многие — ещё купленные в браке со мной, взамен приобретала только точно такие же или максимально близкие, не считаясь с изменениями моды, что для молодой да с деньгами — полный нонсенс. Готовит исключительно одно и то же. Ваню, наверно, кормила бы детским питанием для годовалых, если бы не протест бабушек, и причитала — лучше всегда оставайся маленьким, а то вырастет и бросит её как Маша. Наверно, будет ездить на «Ниве», пока та не сгниёт и не рассыплется на куски.
— Валер! — спросила ма, когда Вика точно не могла слышать. — А у Ольги-то хоть всё нормально с головой?
— Пока не жалуюсь. Все мы чуть-чуть психи. Посмотри на Евгения или отставного генерала Щеглова.
Первый возглавил кружок большевиков-ленинцев при домоуправлении, борцов с оппортунизмом Горбачёва (с супругой), второй с такими же военными пенсионерами устроил пикет с лозунгами «Нет предательству СССР!», «Нет соглашениям с США!» и прочими нетленными изречениями. Годом раньше их бы прижали обоих, сейчас такое входило в норму жизни. Генерал Соколов, с которым откровенничали в Москве в ожидании нашего рейса в Минск, нехотя признал: прогнозы Госдепа (на самом деле — моё послезнание) оправдываются с пугающей точностью.
Экс- и будущая тёща, чем-то
отдалённо напоминавшая в этом старшую дочь, судорожно цеплялась за осколки прошлого, мыслила прежними категориями, что простительно по возрасту.— Дети! А там, в Америке, у вас тоже свой дом?
— Пришлось переехать из Калифорнии на Восток, Валера продал, — не без грусти сообщила Оля, слишком хорошо помнившая обстоятельства отъезда. — Теперь снимаем апартаменты.
— То есть своего ни кола, ни двора… Что за апартаменты? Большие?
— Не особо. Чуть больше вашей на Пулихова и внизу гараж для «кадиллака». В Нью-Джерси дорого всё. Даже с нашими доходами.
— И сколько вы платите в месяц? — допытывалась неугомонная.
Мы сидели на веранде, ма так глубоко не колупалась в нашей экономике, Ольга с безучастным видом возилась с Ваней. Я сделал страшные глаза: не надо цифр при Вике, той снова моча в голову стукнет про алименты. Поэтому младшая призналась шёпотом:
— У нас годовая ставка. В месяц выходит три с половиной тысячи долларов.
— Ой! Это же почти две с половиной тысячи наших рублей…
Мы с Олей не сдержали хи-хи, ма постаралась отвернуться, чтоб не обидеть Алевтину Павловну. На чёрном московском рынке, реальном, а не «официальный курс», валюта начала расти, точнее — рубль обесцениваться. То есть за съёмную квартиру в пригороде Нью-Йорка мы отдавали в месяц больше двадцати тысяч советских деревянных, в самом Минске за столько можно купить кооперативную той же площади в собственность.
Ольгу распирало, но она сдержалась и не похвасталась, что сама подняла около миллиона, когда Алевтина Павловна заботливо расспрашивала — хватает ли ей стипендии, нормально ли я даю денег на Машу. Только заявила: мы вместе с Валерой оплачиваем расходы семьи, и закруглила тему.
В конце восьмидесятых пропасть между благосостоянием американцев, даже средних, а мы жили куда выше среднего уровня, и благосостоянием советских граждан росла с угрожающей скоростью. Я смотрел на Ждановичи, словно на машине времени попал в Помпеи за пару лет до извержения вулкана.
И всё равно возвращение в США далось через силу. Дом обладает магнетической притягательностью. Вернусь в Беларусь, непременно отстрою ещё один, не в Ждановичах, конечно. Не раньше самого конца девяностых, когда в стране наведётся маломальский порядок. Тогда же там появится интернет со скоростью, позволяющей работать со Штатами и другими баблостроительными площадками планеты.
Пока же я управлял финансами в самом дедовском режиме, получая от «Вышнего» указания не реже раза в день, он давал команду купить или продать акции, я ретранслировал приказы их по телефону. Поскольку весь профит от сделок оставался у инвестиционной компании, сумма первого взноса обещала за год удвоиться, так пришелец наберёт миллиард и без моих боксёрских заработков. Он требовал всё равно ещё и ещё, но не контролировал столь плотно, как грозился.
К осени я привлёк вторую компанию, на этот раз зарегистрированную в Ирландии, и тоже стал накачивать её миллионами. Инопланетянин, на мой взгляд, действовал грамотно и осторожно, не складывая яйца в одну корзину, предпочитал сделки с пакетами ценных бумаг на сумму не более пяти-семи миллионов, просто пыль для фондового рынка США, ни на что не влияющая и не привлекающая внимания.
Ольга десятки раз замечала, как я внезапно, обычно по утрам, вдруг впадаю в лёгкий ступор, втыкаюсь взглядом во что-то ей невидимое под потолком, бросаю непонятные и бессвязные реплики, потом снимаю телефонную трубку и отдаю гениальные команды брокерам. Однажды, это уже был октябрь, спросила за утренним кофе, я только отлип от телефона и уминал глазунью с беконом: