"Фантастика 2024-18". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Приоткрылась дверь, заглянуло необычно белое лицо Сацуки.
— Пойдемте, Юджин-сан.
Варламов встал и с вздохом глянул на свой юката. Но не надевать же брюки, тогда надо и ботинки… Он вышел в коридор и повернул в комнату Сацуки.
Комната была, как у него, но в неярком свете фонариков казалась больше. Впрочем, было не до разглядывания. На полу перед ним распростерлась Сацуки. Видно было только сложную прическу с цветами в волосах, яркий узор на кимоно и широкий белый пояс.
Варламов застыл, не зная, что делать: поднимать девушку, или самому стать на колени? Но Сацуки поднялась грациозным движением, просеменила к двери и заперла ее на задвижку, в его комнате такой не было.
— Чтобы нам не помешали, — слегка улыбнулась Сацуки.
Лицо ее было набелено,
— К сожалению, некому играть на сямисене. Зато есть это, — Сацуки коснулась устройства, похожего на портативный саундбар. Послышалась необычная музыка, сопровождаемая тихими звенящими ударами. Ей аккомпанировал мелодичный женский голос. Стена-экран осветилась, снова перенеся их в цветущий розовый сад.
— Я буду танцевать для вас, как на китано одори.
В правой руке Сацуки появился распущенный веер. Она взмахнула им и покачала левой рукой, как и в первый раз. Протянула к Варламову обе руки, потом прикрыла лицо веером и плавно закружилась, сопровождая движение взмахами веера. Взмахи становились все утонченнее, словно порхала бабочка. Перестав кружиться, помахала веером перед собой, словно отталкивая, а затем привлекая Варламова. Опустилась на колени и стала играть с веером, раскрывая и закрывая его. Медленно поднялась — веер как птица улетал от нее и опять льнул к рукам. Сацуки снова стала кружиться, и показалось, что удаляется, хотя не сходила с места. Теперь, грациозно двигаясь, она будто отрешенно любовалась веером. Опустилась на колени, положила веер и поклонилась, почти коснувшись прической пола. Музыка, все это время уносившая Варламова из комнаты в цветущий сад и куда-то еще дальше, постепенно стихла…
— Здорово, — чуть охрипшим голосом сказал он. — Вы замечательно танцуете, Сацуки.
Та встала — слитным грациозным движением, и слегка улыбнулась.
— Рада, что вам понравилось. Еще лучше, когда танцуют настоящие гейши и их несколько. Движения как бы перетекают от одной к другой. Потом станцую еще, а пока угощу чаем с рисовыми лепешками. Плотно кормить не буду.
Но прежде налила Варламову чашку саке — опять мутноватого и с необычным вкусом. Потом стала разливать чай.
— Расскажите немного о себе, — попросила она. — Я знаю, вы томитесь вдали от семьи. Но я чувствую, что вы вернетесь в Канаду независимо оттого, что придумают эти цзин (слово прозвучало как плевок). И я вас больше никогда не увижу. Расскажите о том, что хотели бы вспомнить.
Варламов улыбнулся, чувство удивительной свободы овладело им.
— Вы знаете, Сацуки, я впервые увидел свою будущую жену и цзин в один и тот же день. Точнее, я видел ее и раньше, но в таком необычном свете увидел только тогда…
Он стал рассказывать, как познакомился с Джанет, а Сацуки слушала, иногда кивая и плавными движениями подливая чай. Когда Варламов прервался, она слабо улыбнулась.
— Вам повезло. Вы увидели свет Хёрая — сада вечности. Рассказывают, что это необычайный свет — поразительно ясный, но очень мягкий. Жаль, что мне никогда не увидеть его.
— Почему же?.. — удивился Варламов. Снова стало жаль Сацуки. Вспомнилось, как нес ее в растерзанном кимоно, и та, дрожа, прижималась к нему. Он коснулся плеча девушки: скользкий податливый шелк. — Наверное, рано или поздно все видят его.
Сацуки вздохнула.
— Басё написал так:
«Бабочкой никогда Она уже не станет… Напрасно дрожит Червяк на осеннем ветру».Она положила руку на колено Варламова, прикрытое юката. Все же он почувствовал тепло ее ладони. Сацуки легонько сжала колено.
— Теперь я станцую еще.
На этот раз танцевала без веера. Присаживалась и плавно поднималась, играла длинными рукавами, грациозно двигая пальцами, словно разговаривала на языке, который
Варламову был незнаком. Смотрела отрешенно — как будто сквозь него. Напоследок распустила рукава, будто улетающая птица, впервые пристально поглядела на Варламова, встала на колени и склонилась лицом до пола.Ощущение сладкой тоски и сожаления нарастало в душе Варламова. Звуки струн и печальный женский голос продолжали звучать в голове. На этот раз Сацуки не вставала, видны были только ее темные волосы, украшенные цветами. Повинуясь невольному порыву, Варламов попытался поднять девушку. Не вставая с колен, Сацуки легко качнулась назад, и Варламов не удержался сам. Он тоже упал на колени, и Сацуки вдруг целиком оказалась в его объятиях: шелковое кимоно и часто дышащая грудь под ним, плавный изгиб спины… Тонкий аромат проник в ноздри, и Варламов не мог надышаться им. Он был не в силах выпустить девушку из объятий.
Через некоторое время Сацуки отстранила голову, до того прижатую к груди Варламова. Глаза под изысканными дугами бровей были полны слез.
— А теперь оставьте меня. Я жду вас через двадцать минут. Пожалуйста, приходите.
Варламов не запомнил, как оказался в своей комнате. К счастью, на стене были часы — первое время он гадал, показывают они время дня или ночи? Он присел, не отрывая взгляда от стрелки. Стороной прошла мысль — правильно ли он поступает? — и бесследно исчезла.
Время прошло. Варламов вышел в пустой коридор и открыл дверь Сацуки. Сразу задвинул щеколду. Экран был выключен, в комнате полумрак. Свет исходил только от двух фонариков на полу. В нем виднелся белый овал лица и изгиб плеч Сацуки, остальное скрывала простыня, темная в красноватом свете.
У Варламова сладко потянуло внутри. Он подошел и встал на колени, не зная, что делать дальше. Белые руки Сацуки вскинулись, обхватили за шею и увлекли в ее мир…
Вначале было, как морская зыбь у берега — ласкающая тело, трогающая холмиками волн (или то были груди Сацуки?), влекущая в трепетную глубину. Потом глубже — вода плотнее охватывает тело, с удивительной силой притягивают руки Сацуки, и движения возможны только медленные, но проникающие в такие глубины, о которых он и не подозревал. Мерная зыбь постепенно переходит в волны, их сила все нарастает, предвещая цунами. Наконец небывало мощная волна подхватывает его, и он летит на гребне, захлебываясь то ли от пены, то ли от собственного крика… Тишина, мягкие касания, будто волны напоследок ласкают тело; темнота, чуть пронизанная красноватым свечением…
Потом с трудом вспоминались события этой недели. Да событий и не было, только объятия Сацуки. Днем и ночью, на фоне огромного города или цветения сакуры, они любили друг друга. Ласки Сацуки были изысканны и дерзки, и порой возникало смутное ощущение, что никогда больше не испытает такого. О них он запретит себе вспоминать, иначе обыденная жизнь покажется беспросветно унылой. Порой Сацуки танцевала — но танцы тоже слились в один, томительно прекрасный и все более далекий во времени. Были разговоры — Сацуки тогда сидела в строгой и одновременно изящной позе, не касаясь Варламова. Она рассказывала о самоубийствах влюбленных, вызвав на экран изображение террасы храма Киёмидзу в Киото, откуда те прыгали, взявшись за руки. Показывала достопримечательности, и при виде буддистских пагод скромно садилась на пол, запахнув кимоно и шепча что-то по-японски. Объяснила, что молится богине милосердия Канон. Рассказывала о своей семье, но мало… А потом снова был полумрак и ее тело, которое словно перетекало в объятиях Варламова — все быстрее, вплоть до ошеломительного падения в бездну.
Порой Варламов словно просыпался и думал о своем положении. Как оно странно! Пленник «призраков», в чужой стране — и одновременно ему дарят изысканные любовные наслаждения. Но мысли были отстраненными и скоро забывались. О Джанет он и вовсе не вспоминал…
Все кончилось сразу. Варламов проснулся и лежал в блаженном покое, ожидая Сацуки с завтраком (проводить ночь у себя она не разрешала).
В дверь постучали, и вошел пожилой японец с подносом. Варламов машинально натянул на себя одеяло (привык, что кроме него и Сацуки на этаже никого не бывает).