"Фантастика 2024-3". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Мы еще немного «поборолись», и вскоре он, устав, улегся рядом со мной. В задумчивости я стал поглаживать тойчика, и тот, совсем разомлев, улегся на спину и растопырил лапки, подставляя животик для почесывания. Глядя на него, я и сам сомлел, наслаждаясь тишиной и покоем. И еще пусть и маленькой, но близкой живой душой. Но счастье длилось недолго. Где-то невдалеке от нас раздался звонкий девчоночий голос:
– Гримча, ты куда делся, маленький паршивец?
Тойтерьер вскочил, настороженно прислушиваясь. Оглянулся на меня, будто проверяя, не послышалось ли ему. Голос снова позвал, и Стэфик посмотрел на меня, будто не зная, на что решиться. Потом дернулся в сторону голоса, снова оглянулся, несколько раз мотнул головой, фыркнул,
Не знаю, был ли это мой Стэфик, или меня обманула невероятная схожесть собачьих мордашек, но для меня эта встреча стала ударом. Последней каплей, соломинкой, переломившей хребет верблюду.
Я вдруг с нестерпимой ясностью понял, что я здесь один. Что я здесь навсегда и обратно на Землю я уже никогда не попаду. Что у меня отобрали все – собственное тело, родную планету, привычный мир. Все, даже радость ощущения преданности маленькой собачки. У меня больше ничего нет.
Случайная встреча? Не верю. И намек киношников очень прозрачный – вот видишь, даже твоя собака забыла родной мир и преданно служит своей новой хозяйке. И тебе пора. Сидеть рядышком, бросаться на тех, кого она укажет. И совершать подвиги во славу. Плевать на тебя, на твои чувства и желания. Ты – даже не актер, ты – реквизит, который можно в любой момент переставить, заменить, а то и просто выкинуть за ненадобностью.
День, только что солнечный и теплый, будто разом превратился в грозовые сумерки. С трудом встав, поплелся куда глаза глядят. Мысли были такими тягостными, что хотелось только одного – удавиться или напиться. Очень быстро и очень сильно. Через несколько улиц как раз была подходящая забегаловка, и я поплелся туда. Бросив хозяину золотой, потребовал лучшего вина и, усевшись в одиночестве за стол в углу, начал заливать в себя это глупое лекарство от невзгод. Ни вкуса, ни крепости я не чувствовал. Я вообще ничего не чувствовал, кроме невыносимой тоски. Вид собачонки, стремительно убегающей от меня, стал для меня неким символом, знаком, что меня бросили. Все! И у меня больше ничего нет. Ничего! Я снова и снова пытался избавиться от этого воспоминания, заливая в себя вино, но картинка снова и снова возвращалась, наполняя тоской и болью. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать, и голоса посетителей, случайно зашедших в таверну по каким-то своим делам, стали неприятным раздражающим уколом.
– Пошли вон! – рявкнул я.
То ли меня не услышали, то ли не восприняли всерьез, но один из вошедших что-то снова сказал, и вроде даже обидное для меня. Этого оказалось достаточным, чтобы я взбесился.
– Я же сказал – пошли вон! – заорал я, да еще и ударил ладонью по столу. Ударил по столу, а такое впечатление, что по воде. Из-под ладони плеснула волна и кольцами ударила в стороны. Посуду со столов, да и сами столы швырнуло на стены, оконное стекло разлетелось брызгами, а люди после короткого замешательства бросились к дверям.
Услышали наконец, удовлетворенно подумал я.
– Хозяин, еще вина!
Но тот, видимо, сбежал вместе с остальными. Пришлось вставать самому, шарить в кладовке, выбивать донышки из найденных бочонков, зачерпывать ладошкой содержимое и пробовать. В двух оказалось масло, в четырех – вино. Я было засомневался, какое выбрать – самое вкусное или самое крепкое? Хотя зачем мне вкусное? Я что, праздновать собрался? Вернувшись в зал, взгромоздил выбранный бочонок на единственный целый стол и уселся на единственный целый стул. После этого время остановилось. Я пил, пил, пил, пытаясь залить свои мысли и ни о чем не думать.
Когда рядом возникла чья-то фигура, я долго не мог сфокусировать
зрение.– Ты кто?
Фигура приблизилась вплотную.
– Это я, Верона.
Некоторое время я пытался вспомнить, кто это. Ах да, моя хозяйка. Похожа. Почему-то после всего выпитого она показалась мне самым близким человеком на свете. Подтащив ее за талию к себе, уткнулся лицом куда-то в область груди и на некоторое время притих. Верона, видимо, ожидала продолжения, а я, сразу забыв про свои проблемы, просто начал засыпать, пригревшись на ее груди. Верона начала тормошить меня:
– Гордан, ты устал. Пойдем домой, я тебя провожу.
Какой-то смысл в ее словах был. Вот только надо допить вино, чтобы не пропало. Вылив в себя и на себя все, что еще оставалось на столе, попытался галантно предложить даме руку, но чуть не упал. Верона подхватила меня, мы сделали несколько шагов… А дальше я помню урывками. Вроде мы куда-то шли. Вроде потом сидели на какой-то поляне. Потом я вроде лежал, положив голову Вероне на колени, и монотонно материл ее, Эли и весь этот долбаный мир вообще и по частям. Верона послушно соглашалась со всеми моими словами и вроде тоже что-то говорила, но таким ласковым, участливым тоном, что я от жалости к себе под конец просто захлюпал носом, уткнувшись ей в колени. Верона гладила меня по волосам и что-то говорила, говорила… Что было потом, я не помню.
Очнулся я с почти ясной головой. Огляделся по сторонам – вроде спальня моя. И одежда вся моя и на мне. И даже сапоги на мне. Попробовал сесть, и меня тут же закачало из стороны в сторону. С трудом зафиксировавшись в вертикальном положении, медленно огляделся по сторонам. Точно, спальня моя. На столике рядом с кроватью стоял кувшин, который я туда не ставил. Внутри сразу проснулась жажда, я осторожно подтянул кувшин к себе, но от непонятной, странно пахнущей жидкости меня чуть не вывернуло. Они что, отравить меня решили? Нет, похмелье надо лечить старыми, проверенными средствами. Встать удалось достаточно быстро, и, пошатываясь, я поплелся искать выпивку. В одном из подвалов я вроде видел несколько бочек.
За дверью меня поджидал Гусля. Можно было отправить за выпивкой его, но мне хотелось на свежий воздух, да и неизвестно, что он посчитает хорошим вином. Я и сам еще не определился, чего я сейчас хочу больше – то ли сухонького, то ли водки.
Встречные шарахались от меня, но сначала я списывал это на свой внешний вид. Потом на перегар. Но когда во дворе и солдаты, которых вряд ли можно напугать подобными вещами, торопливо уступили мне дорогу, поведение окружающих начало напрягать. Я и раньше не пользовался всеобщей любовью, но сегодня нежелание общаться со мной проявлялось особенно отчетливо. Все старались держаться на расстоянии и при первой же возможности исчезали. Наконец я не выдержал:
– Гусля, в чем дело? Почему люди сторонятся меня так откровенно?
– После вчерашнего, милорд.
– А что было вчера?
– Вы были пьяны.
– И что? Они видят подобное впервые?
– Да, милорд.
– Не говори загадками.
– Для начала вы разгромили таверну.
– Подумаешь, несколько чашек разбил.
– Вы разбили всю посуду и мебель, и даже стены таверны перекосило. Причем сделали это, просто стукнув ладонью по столу. Хорошо хоть люди не пострадали.
Я неопределенно пожал плечами. Что-то подобного не помню. Чашки – да. Столы вроде тоже. А вот про остальное врет.
– Когда вы покинули таверну, вы ее сломали.
– Сломал? Каким образом, интересно? Ломиком по бревнышку раскатал, что ли? – Я приготовился услышать очередную небывальщину, но Гусля ответил совершенно серьезно:
– Вы сделали странное движение рукой, и таверна поднялась в воздух, а затем обрушилась вниз перемолотыми щепками.
– Никогда не умел делать ничего подобного, – недовольно буркнул я.