"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Гвардейцы не выдержали и побежали. Их не преследовали. Вшестером это по меньшей мере безрассудно.
На Прорезной улице отряд пополнился двумя десятками студентов, пятеркой вольнодумцев и гвардейским сержантом, собственноручно сорвавшим с рукава нашивки. Подкрепление позволило им смело атаковать солдат, осаждающих доходный дом тремя кварталами ближе к Клепсидральной площади. Победа – не без помощи чародейства Абрельма, если подумать хорошенько, – вселила в повстанцев новые силы.
Толпа мчалась как на крыльях. Глаза людей светились тем ощущением свободы и уверенности в себе, которое зачастую делает простого человека неуязвимым, заставляет не замечать ран до тех пор, пока враг жив.
Когда впереди на фоне звездного
«Что ж, – со злостью подумал вельсгундец, обращаясь к правителям империи, – вы этого хотели? Получите! Народ на колени не поставишь, сладкой ложью взамен суровой правды не убедишь».
Он взмахнул мечом, который снял с убитого офицера гвардии, и скомандовал приступ.
Глава 14
Трое суток в сыром подземелье – удовольствие, которого не пожелает никто в здравом уме и трезвой памяти. В замке ландграфа Медренского роль застенка исполняла яма, перекрытая сверху замшелыми бревнами. Глубокая – даже Мудрец, встав на цыпочки, не смог дотянуться до потолка, довольно широкая – около пяти шагов в поперечнике.
Их заставили спуститься по корявой лестнице (даже не лестнице, а обаполу с прибитыми поперечинами), а потом втянули ее наверх.
Об освещении никто не задумывался. Зачем оно заключенным? Пока не ушли стражники с факелами, свет проникал сквозь решетку, перекрывающую входное отверстие, и Кирсьен разглядел потеки на стенах, хранящих еще следы зубила и кувалды. Помнится, он еще подумал, что замок-то стоит на скале и подкопом из темницы не спасешься.
Кулак глупостями голову не забивал. Первым делом высмотрел кучу подгнившей соломы. Подошел к ней, пошевелил ворох сапогом.
– Эй, там, наверху! – крикнул он, задрав голову. – А свежей охапочки не подкинете?
– Обойдешься! – грубо ответил один из стражников, наклоняясь над дырой.
– Зря грубишь! – ухмыльнулся кондотьер. – Случаи всякие бывают… Сегодня я в яме, а завтра – кто ведает? Один Триединый…
– Чего?! – зарычал охранник. Хотел просунуть древко алебарды между прутьями и ткнуть седобородого наемника, но более разумные товарищи удержали его, а потом и вовсе увели от решетки.
Кондотьер вздохнул, плюхнулся на солому.
– Не вышло. А жаль…
– Чего жаль? – удивился Кир, присаживаясь рядом. Солома была липкой и скользкой одновременно. Гнилье гнильем! Молодой человек принялся вытирать измазанную ладонь о штаны.
– Брось, – опустился рядом Мудрец. – Лучше привыкай побыстрее!
– Да как к этому можно привыкнуть?
– Человек ко всему привыкает.
– Не знаю… – Кир покачал головой и скорчил зверскую рожу, уверенный, что все равно его никто не увидит.
Так и вышло. Кулак зевнул, крякнул и замер, вытянув ноги. Очевидно решил, что, пока суд да дело, нужно выспаться. Не так часто ему выпадают мгновения отдыха. Война, походы, марши… Хоть в темнице никто не дергает.
Мудрец мурлыкал какую-то песенку, мотива которой Кирсьен не узнал. И не мудрено – долговязый наемник не слишком-то дружил с музыкой. Как говорится, медведь на ухо наступил. Хотя петь любил, а на дружеские подначки Мелкого только улыбался.
– Почему Кулак злил охрану? – спросил парень, не сомневаясь, что Мудрец его слышит.
– Хотел оружием разжиться, – по обыкновению немногословно отозвался верзила.
– Не понял…
– А что тут понимать? Его алебардой стукнуть попытаются, а он ее заберет.
– А зачем? – Кирсьен пожал плечами. – Ведь не вылезешь.
– Не вылезешь, – легко согласился Мудрец. – Но уважать будут больше.
– Вот уж
не думаю. Расстреляют сверху, и вся недолга.– Хотели бы убить, уже давно убили бы. Еще в воротах.
Что верно, то верно. Если Джакомо Череп узнал их, то зачем было впускать опасных гостей в ворота замка? Или, уж если пустили, почему после беседы с ландграфом не пристрелили, а вздумали разоружить и бросить в подземелье? Не на выкуп же рассчитывает Медренский? Смешно даже предполагать подобное. Значит, его светлость имеет виды на кондотьера и его спутников. Хорошо бы знать, какие именно…
Хотя, если подумать, много ли вариантов может быть?
Пожалуй, правдоподобнее всего предположить, что ландграф ведет двойную игру. Для всех он – борец за свободу Тельбии, сражается с ненавистными захватчиками, прячет латников в засаду, вовсю укрепляет Медрен, вокруг которого должны сплотиться все, кому дорога независимость родной страны. Но его светлость еще и человек, обладающий живым, цепким умом. Он не может не понимать – Тельбия обречена стать новой провинцией Сасандры. Пригласив имперские войска, король Равальян подписал смертный приговор независимости своей державы. Номинально он, возможно, и сохранит видимость управления, но на самом-то деле… Пришлют из Аксамалы вице-короля, понастроят где ни попадя фортов и укрепленных городков, установят имперские порядки – таможня, сборщики подати, суды, сыск и тому подобное. И никакие крестьянские армии, состоящие из босоты, вооруженной вилами и косами, ни отряды латников, оснащенные не в пример лучше, ни интриги отдельных дворян, даже влиятельных и богатых, не изменят ситуацию. Тех, кто оказывал открытое сопротивление, сломают мощью сасандрийского оружия. Тех, кто интриговал и злословил, перекупят или убедят другими методами – возьмут семью в заложники, например. Таким образом, Медренский не может не задумываться о своем будущем, и очень даже возможно, что желает вступить в переговоры с генералитетом Сасандры. С тем же Риттельном дель Овиллом. Только хочет вести беседу не на условиях командующего пятой пехотной «Непобедимой» армии, а на своих. Для этого ему совсем не обязательно сдаваться в плен, а, напротив, хорошо бы убедить посланцев империи выступить в роли посредников, парламентеров.
Мысленно рассуждая в этом направлении, Кир не заметил, как задремал. Хоть и сыро, и холодно, а все-таки тихо и темно. Да и неспешное монотонное мурлыканье Мудреца укачивает почище колыбельной…
Проснулся он от смешанного чувства холода и голода, к которым примешивалось острое желание справить малую нужду. Молодой человек сел, обхватил себя руками, похлопал ладонями по плечам в тщетной попытке хотя бы чуть-чуть согреться.
Мудрец продолжал тихонько напевать. Вот уж правду говорят – бодливой корове Триединый рогов не дал. Замечено, у кого ни слуха ни голоса, тот больше всех петь любит.
Кирсьен поерзал на скользкой соломе, мучаясь – вставать или не вставать. Надо бы… Но вроде как неудобно. Отхожего места в яме не предусмотрено, а парня с детства воспитывали, что только звери справляют нужду там, где спят и едят. Да и то не все, а свиньи с коровами в хлеву, кони в стойле. Подневольные, в общем-то, твари. А уважающий себя хищник всегда найдет местечко подальше от логова.
– Не ерзай! – вдруг проговорил Кулак, до этого сохранявший неподвижность, будто и в самом деле продолжал спать. – Первый раз в застенке, что ли?
– Само собой, первый… – ответил Кир. И даже обиделся слегка. Он что, похож на человека, ошивающегося по тюрьмам?
– Ничего! Лиха беда начало! – В голосе кондотьера звучала неприкрытая насмешка. – Иди к противоположной стенке, там канавка вроде как была. Я видел.
Обвыкшие в темноте глаза тьяльца смутно различили, как Кулак поднялся, потянулся, хрустнув костями, и последовал собственному совету. А веселое журчание, раздавшееся через несколько мгновений, заставило молодого человека вскочить и поспешить за командиром.