"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20

– Как ты смеешь? Да мы… Да у нас… С нами сам генерал Андруччо делла Робберо! – пискнул лейтенант.

– И что с того? – пошевелил Кулак седой косматой бровью. – Где ваша армия?

– Армия разбита! А генерал…

– Разве твой генерал не бежит вместе с прочими трусами?

– Ты как смеешь?!

– Заткнись лучше, сопляк, – беззлобно посоветовал Лопата. Он подошел, стал у правого стремени кондотьера, придерживая на сгибе локтя заряженный самострел.

– У вас был выбор, – сурово продолжал Кулак. – Вы могли умереть, но не отступить. Это страшно, но это – путь чести. Вы могли, отступая, помочь спасаться всем этим людям, защитить которых не сумели. Это – путь искупления. Но вы предпочли позорно бежать, спасая свои шкуры, разгоняя простых людей плетками. Конечно, они же не из рода делла Робберо или дель Прано! Чернь. Быдло. Грязь под ногами. И это – путь презрения.

– Неправда… – проблеял офицер.

– Правда!

– Генерал не мог сражаться!

– Ему не надо сражаться. Он должен командовать. И напоминать офицерам и солдатам о присяге. Он не захотел. Или не смог. Но это – одно и то же.

– Ты не имеешь права… Да кто ты такой? – Лейтенант едва не плакал. – Кто?!

– Я? – Кулак почти незаметно усмехнулся. Скорее даже, просто пошевелил усом. – Я – обычный кондотьер. Не знатный и не знаменитый.

– Наемник?

– Да. Но если хочешь нанять меня для охраны твоей драгоценной особы, вынужден тебя разочаровать – не выйдет. Я не наймусь к тебе даже за все деньги семьи дель Прано. Даже по личной просьбе твоего папеньки, господин лейтенант. Если не изменяет память, начальник стражи Аксамалы? Не так ли?

Русоволосый кивнул с недовольным видом:

– Отец не станет просить за меня. Мы в ссоре.

– Это ваше дело.

– Да. Это наше дело, – послушно повторил молодой офицер.

– Значит, занимайте очередь за всеми этими селянами, – подвел черту в разговоре кондотьер.

– Но генерал…

– Вот пусть он придет и попросит меня пропустить его перед стариками, женщинами и детьми. Тогда и поговорим.

Жоррес дель Прано молча развернул коня и, ссутулив плечи, шагом поехал прочь от переправы.

– Трусы! – Кир сплюнул под ноги.

– Не суди их слишком строго, Малыш, – устало проговорил кондотьер. – Дроу есть дроу. Чтобы противостоять им, нужно быть таким же злым, беспощадным и отчаянно храбрым. Граждане империи стали в последние годы слишком мягкотелы и слабы. И генералы, и лейтенанты, и солдаты… – Он вздохнул. – Не обижайся, хорошо?

– За что? – устало удивился Кир.

– За мягкотелых лейтенантов.

Предводитель наемников потянул повод, разворачивая коня. Жеребец заартачился, напуганный, скорее всего, царящей вокруг суетой. Задрал голову, показывая длинные зубы. Кондотьер ударил его шпорами, передернул трензель… и вдруг побелел и начал заваливаться набок.

Кирсьен бросился поддержать командира, но Лопата опередил его, подхватил под колено, выровнял в седле. Витторино подскочил с другой стороны, поддержал, взял коня под уздцы.

– Эй! Ты чего?

Кулак не отвечал. Смотрел на них невидящими глазами. На бороду стекла тоненькая алая струйка. Так его и довезли до сторожки – шагом, бережно поддерживая с двух сторон.

Глава 15

В воздухе ощутимо висело предчувствие беды.

Полосы облаков, подсвеченные закатным солнцем, мчались над кромкой далекого леса. Спешили туда, где угадывались в туманной дымке невидимые пики Туманных гор.

Серые воды реки рябили от мелких капель косого дождя, начавшегося ночью, слегка утихшего к обеду и вновь разошедшегося к исходу дня.

На левом берегу оставалось не больше десятка телег, и мужики рассчитывали перебраться дотемна. Особняком сгрудились армейские повозки – десяток, не больше. Их сопровождали человек пять измученных пехотинцев с перевязанными руками, ногами, головами. На передках тоже сидели легкораненые. Те, кому досталось сильнее, лежали вповалку на возах. Их даже никто не снимал на ночь. А зачем? Лишний раз раны теребить?

После крутого разговора с кондотьером солдаты не пытались силой прорваться на правый берег, не стремились и давить на жалость. Терпеливо ждали, когда иссякнет поток мирного населения.

Генерала наемники так и не увидели. Даже издали. То ли взаправду страдал от тяжелых ран и не вставал, то ли переоделся в солдатскую форму, чтобы не сразу убили, случись какая заваруха. Это предположение высказала Пустельга, относившаяся к армейскому командованию с еще большим презрением, чем Кулак.

Кондотьер отлеживался ночь и большую часть дня. Пил горячий настой шиповника и глухо ругался сквозь зубы. Антоло, как мог, пытался облегчить его страдания. Теперь уже стало очевидным – наконечник болта был подпилен и острый осколок теперь блуждает по телу наемника. А что он раньше добрался до легких, чем до сердца, лишь подарило седобородому лишние несколько дней жизни. И тем не менее студент понимал с отчаянной ясностью – Кулак обречен. Теперь ему не поможет даже самый лучший лекарь, изучавший медицину семь лет в университете и выдержавший десятичасовое противоборство с дюжиной профессоров на экзамене. Нужно было сразу извлекать из раны по возможности все куски, проверять ее чистоту, возможно, даже разрезать и вычистить.

Остальные наемники, сменяясь, чтобы хоть чуть-чуть обсохнуть и отогреться у костра, продолжали помогать на мосту. Крестьяне, перебравшись по непрочному мосту – ну, не был он рассчитан на такой поток, а потому начали разъезжаться бревна настила, шатались вбитые в глинистое дно сваи-опоры, – не всегда даже благодарили за подмогу. Просто нахлестывали вожжами замученных лошадок, стремясь убраться куда подальше. И как можно быстрее.

Люди и домашнее зверье уходили на юг, вызывая у студента навязчивое сравнение с перелетными птицами. Только гуси и утки возвращаются в привычные места по весне, а вот беженцы вернутся вряд ли. Если империя восстановит силы, сумеет показать свою мощь остроухим и убедить их оставить разбой, и то самое малое два поколения будут помнить кровавую войну, зверства и этот ужас отчаянного бегства.

Двух всадников, двигавшихся навстречу повозкам беженцев, Антоло заметил сразу. Слишком уж они выделялись. Так бросался бы в глаза кленовый лист, вздумай он полететь против ветра.

Тот, что ехал на буланом толстошеем коньке, кутался в длинный плащ. Из-под капюшона торчали только пышные, но вымокшие, а потому обвисшие усы. Его спутник, сидящий на мышастом, высоконогом жеребце, капюшон сбросил на плечи. Капли дождя блестели в темных с проседью волосах. Никакого оружия на виду они не держали, но выглядели как люди, уверенные в себе и случайных встреч не опасающиеся.

Кулак тоже заметил странную пару.

– Подозрительные… – задумчиво пробормотал он, приподнимаясь так, чтобы сидеть ровно, опираясь спиной на бревенчатую стену. Фальчион, само собой, лежал поблизости от его левой руки.

– Чем подозрительные? – удивился Антоло. – Вроде бы, ничего особенного…

– Ты считаешь в порядке вещей ехать навстречу смерти, когда все бегут от нее? – одними уголками рта усмехнулся Кулак.

– Но мы тоже едем в ту сторону, а не в эту.

– Верно. Но, согласись, у нас есть очень важная цель.

– А вдруг у них тоже есть очень важная цель?

Кондотьер помолчал. Еще раз смерил взглядом незнакомцев. Сказал с уверенностью:

– Вот это мне и подозрительно. У обычных людей какая может быть цель в землях, кишмя кишащими злобными остроухими карликами? Ведь Фальм тоже стремится на север. Мы гонимся за ним. А они – нет. Или да? Или нельзя сказать с уверенностью? Тогда почему бы нам не предположить, что они его сообщники?

Табалец пожал плечами:

– Этого все равно не проверишь.