"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Поняв, что смерть откладывается, Дёготь расшвырял кровожадное железо и латунь и встал на четвереньки. Раз жизнь продолжалась, то можно было что-то сделать.
Он знал, чем помочь «Иосифу Сталину» и взялся за дело.
Чтоб хоть как-то облегчить аппарат, пришлось прибегнуть к варварским способам первых воздухоплавателей — в распахнутый люк, в пустоту и холод зимнего неба, полетели оставшиеся на борту винтовки и пулеметы Браунинга, патроны в цинках. Такие нужные для Мировой Революции вещи пропадали внизу, словно никому бесполезный хлам. Одно примиряло с действительностью — сам корабль был куда ценнее выброшенного
Делая свое дело, он думал о французах.
Конечно ловушка. Имел ли к этому отношение товарищ Вилли, это еще неизвестно, но французы были самые настоящие. А раз так, то должны же они были предусмотреть и тот вариант, что большевики сумеют вырваться.… Не дураки же они там?
Ответ пришел даже раньше, чем он додумал мысль до конца и то, что он оказался прав, его вовсе не обрадовало. Владимир Иванович как раз вывалил вниз, на облака охапку винтовок, когда заметил краем глаза движение в пустом небе. Если б под ними была земля, но ничего бы он не разглядел, а тут…
На фоне белых облаков черный крестик, подползавший откуда-то сбоку, он разглядел легко.
…О том, что такое мирская слава и как быстро она проходит, Герман знал куда лучше других. Что с того, что совсем недавно ты был одним из лучших Германских ассов Мировой войны и на твоем счету почти три десятка побед? Что с того, что у тебя столько наград, что показывая их вместе, ты умаляешь значение каждой и смотришься опереточным персонажем? Что с того, что ты командовал лучшей эскадрильей Германского Военно-воздушного флота — «Эскадрильей Рихтхофена»? И даже что с того, что ты депутат действующего парламента?
Никто не думает об этом и не спешит принести такие нужные сведения. Приходится сидеть и ждать.
Судьбе наплевать на то, что ты знаменитый летчик и политик, один из руководителей Всегерманского восстания, а все равно — сиди и жди. И не изменить ничего, даже если ты ангел Господень.
Ангелочек стоял рядом с подсвечником, заткнутым оплывшей свечой. Геринг взял его в руку. Блестящая бело-золотая безделушка. Розовые щечки, пухлые, не знающие работы ручки, голубые глазки. За спиной сложенные крылья. Ни дать не взять прилетел откуда-то вестником и сел отдохнуть, как и положено лётчику после выполнения задания. От фигурки веяло немецкой сентиментальностью, но что-то в ангельской позе его насторожило. Машинально он взглянул на фабричное клеймо. Так и есть — «Севр». И тут проклятые лягушатники!
Хоть обвинить ангелочка в шпионаже в пользу исконного врага было нельзя, он отставил фигурку в сторону, прижав листы расходной ведомости на боеприпасы обоймой от браунинга. Пусть где-нибудь в другом месте шпионит… Взгляд его задержался на цифрах.
Патроны! Снаряды!! Оружие!!! Как оно нужно было восставшим! А ведь нет обещанного груза… Неужели большевики обманули? Неужели Адольф прав, и все это провокация?
Он заходил по комнате. Под ногами заскрипели половицы. Начавшее грузнеть тело все еще сохраняло подвижность.
Что стоит этим русским обмануть бедных немцев? Ничего! Германию и так обманули все, кто только мог — отобрали колонии, оккупировали немецкую землю и теперь навязывают что-то, словно они, немцы, не цивилизованная европейская нация, а какие-то готтентоты… Британцы, американцы, французы…
Он с ненавистью
посмотрел на ангелочка.А знаешь ли ты, французская безделушка, что нет теперь у Германии боевой авиации? Что летчикам, чтоб хоть как-то научиться летать, приходится уезжать в Россию, в далекий город Липецк? А…
Его мысли прервал скрип двери и голос.
— Товарищ Геринг! Разведчики из французского сектора телефонировали, что видели советский аппарат. Он снижался там по сигналу «две красных» ракеты…
У Геринга похолодело сердце. Он обернулся. Начальник разведки, присосавшись к котелку, жадно пил воду, проливая на грудь.
— Наш сигнал?
— Да. Наш сигнал, — подтвердил вошедший, вытирая губы рукавом. — Похоже предательство…
Вот они, неприятности… Чертовы русские! Слепые они, что ли? Глаз нет?
Он взял себя в руки. Не было у него ни права, ни времени на эмоции. Оружие нужно будет отбить. Если это в их силах. Это — первое. Нет. Оружие — это второе. Первое — это сам аппарат.
— Что с аппаратом?
Застегнув ремень, он набросил на плечи пальто.
— Наши не успели подойти ближе. Знаю только, что там была перестрелка. Потом — взрыв… А потом он взлетел…
— Взлетел? — Облегченно переспросил Геринг. Так и не застегнув ни одной пуговицы он остановился. — Где он?
— Он взлетел, — невесело повторил разведчик. — А через несколько минут следом за ними бросились четыре аэроплана.
Коммунист замолчал, но за его молчанием что-то скрывалось. Надежда? Предложение? Вера в чудо?
Геринг знал, что нет у восставших самолетов. И не потому, что не смогли их захватить или отбить. Их просто нет. Нет во всей Германии. Версальский мирный договор не оставил немцам ничего, что могло бы летать и стрелять.
Однако хоть и не было в Германии ничего, а все-таки кое-что было!
Оставались ведь где-то припрятанные по углам куски былого могущества. Прятались по сараям и коровникам и мало их было, но эти крохи все-таки где-то были…
Геринг почувствовал второе дно фразы, спросил, кивая на фарфорового шпиона.
— Есть у вас тут еще что-нибудь с крыльями, кроме этого?
Нашлось…
Этот фоккер не выглядел боевой машиной. Когда-то он, безусловно, был ей — четыре поблекших крестика на борту, обозначавших воздушные победы, ясно говорили об этом — но его время прошло. Одна из последних моделей, выпущенных в самом конце войны — об этом говорил пулемет, способный стрелять сквозь пропеллер уже не смотрелось грозной силой. Отчего-то вид его рождал в душе пилота ощущения, которые он испытывал в Дании и Швеции, когда, чтоб снискать хлеб насущный, катал любителей острых ощущений. Только делать-то было нечего. Ни другого летчика, ни другого самолета у них не было. Старье, конечно, но это добротное немецкое старьё!
Геринг поднял руку над головой.
— Контакт!
— Есть контакт! — долетело снизу.
Кто-то впереди с силой проворачивает пропеллер, и мотор заходится в знакомом кашле, который через секунду переходит в голодный звериный рев. Нет, все ж это боевая машина!
Поблекшая от времени, но еще алая ленточка, обвязанная вокруг стойки, дернулась, принимая на себя поток ледяного ветра. Взлет!
Колеса аэроплана бегут вперед, опрокинув по дороге ведерко с недоиспользованной краской — негоже идти в бой без эмблемы.