"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Этим, собственно механики и занимались.
Над ними, отрабатывая моторами «вперед-назад» висел «Степан Разин». Из-под его брюха словно паутинки, текли канаты. Механики, со вкусом поругиваясь, крепили их к рым-болтам, готовя аппарат к транспортировке.
— Спасибо, доктор…
Дёготь обернулся. Федосей с перевязанной головой и в рваном тулупе, из прорех которого торчали клочья шерсти, напоминал неряшливо починенную мягкую игрушку.
— Не знаю, чему профессор больше обрадуется — тому, что мы живы или тому, корабль сберегли?
Федосей попробовал
— А тому и другому одновременно он не может радоваться?
— Может, конечно… Только вот чему больше?
Ремонтироваться пришлось в Москве.
Она встретила их не трескучим морозцем, а слякотью. Даже небо, обычно раскрашенное дымными хвостами из заводских труб, было серым. Конец января выдался в тот год каким-то необычным. Зима словно раздумала злобствовать — она то подмораживала природу, засыпая город негустым снегом, то превращала его в холодные ручьи, наполняя улицы промозглым туманом.
В такой вот туман «Степан Разин»» и приткнулся к причальной мачте тушинского аэродрома. На поле их уже ждали специалисты ГИРДа во главе с товарищем Цандером, лично примчавшимся возглавить ремонтные работы.
Дёготь и Малюков проследили, как орава специалистов оттранспортировала «Иосифа Сталина» в ангар на краю поля и отправились в Особый отдел.
Товарищ из Особого отдела внимательно выслушал их, задал несколько формальных вопросов и отпустил минут через десять. Уже на крыльце, пораженный быстротой событий, Федосей сплюнул.
— Тьфу! Разве это дознание? Ни одного вопроса толкового не задал.
Дёготь пожал плечами.
— Разберутся.
— Да тут же предательство явное! — рубанул воздух Малюков. — Ежу ж ясно, что в пять минут в одном месте броневики не собрать. Предательство на самом верху!
Они все-таки сошли с крыльца, чтоб не мешать выходящим.
— Мне кажется, что именно поэтому нас и не расспрашивали, что сами все понимают. Наверняка кто-то из немцев постарался. Только что ж они тогда так не аккуратно-то? Времени, что ли не было?
Шагов через двадцать, словно сведя размышления к конкретному выводу, Деготь выдал мысль.
— Похоже, что прав Ульрих Федорович.
Федосей посмотрел вопросительно.
— Насчет лунного золота. Зашевелились империалисты. Видно дела у них с транспортом не ладятся и хотели они наш корабль получить.
Деготь посмотрел с удивлением.
— Так ведь и у нас не все в порядке. Дюзы…
— А кто им об этом скажет?
Ощущение радости от своей простой и понятной жизни, основой которой были труд и радость созидания, для профессора пропадало все чаще и чаще. Ежеутренне бреясь, он в такие дни разглядывая лицо в зеркале, ловил себя на мысли, что из-за амальгированного стекла на него смотрит совершенно чужой человек — более счастливый, более уверенный в себе, более успешный.
Началось все с малого, но на протяжении нескольких
недель это ощущение чужеродности нарастало снежным комом, толкая на поход к доктору. Он держался, надеясь побороть хандру, объясняя её переутомлением, и тысячью других причин и оказался прав.В одно утро все кончилось.
Это случилось ночью.
Почти два часа после этого он приводил себя в порядок, ловя разбегающиеся мысли немца Вохербрума и сводя воедино две личности, два опыта, два мировоззрения, составляя из них профессора Кравченко..
Он все вспомнил и понял. Кто он. Где он. Вспомнил организацию, Парижский цирк, разговор с доктором…
Но следующая мысль смела все. Золото! Лунное золото!
Страх прокатился и остался дрожью в руках. В тех руках, которыми он сам дал большевикам возможность дотянуться до Луны! Своими руками он вырыл могилу для Запада. Это ведь его силами, его руками большевики стоят в двух шагах от золотых россыпей Луны!
До боли в скулах он закусил одеяло. Он хуже варвара, хуже Атилы и гуннов!
Профессор сжал кулаки, замычал бессильно от стыда и беспомощности.
Нет. Надо собраться.
Сбрасывая наваливающуюся безысходность, он встал с постели. За окном непроглядную ночь пробивали точки фонарей. Он несколько раз вдохнул-выдохнул, возвращая себе самообладание и твердость духа. Ничего. Может быть не все так плохо. Может быть не все потеряно. Надо все взвесить, разобраться…
Главное ничем не выдать себя….
Он вернулся к кровати. Серое одеяло верблюжьей шерсти отвратительным комком лежало на полу. Вся его жизнь тут как это вот одеяло. Он ощутил решимость довести дело до конца, почувствовал, что есть выход!
Лунная программа. Если он её начал, то он и поставит на ней крест.
Только вот сделать это можно будет только тогда, когда думая и чувствуя как Кравченко, он сумеет оставить на виду внешнюю оболочку Вохербрума. И самое заметное из неё — акцент. Без этого ничего не получится. Ничего.
В прошлый раз, он это помнил, после превращения из немца в русского его акцент пропал куда-то.
Он перекрестился. Бог был рядом. Или ангел Господень!
На его счастье тех, кто мог распознать его превращение в первые же минуты, сейчас на площадке не было. Оба большевика отбыли куда-то с секретной миссией. Ну и, слава Богу! Сколько-то временили у него было. Придется теперь проявить рвение и показно начать учить родной язык — спрашивать у всех как говорить то, а как это… И делать ошеломляющие успехи.
Он усмехнулся.
Тут, к счастью, уже привыкли к его гениальности и это съедят как одну из граней таланта.
Профессор встал у окна, прижавшись лбом к стеклу.
А решая эту проблему, нужно будет параллельно думать о том, что делать дальше.
К несчастью большевики смогли решить вопрос с металлом. Новые дюзы, по слухам, должны были выдержать чудовищную мощность его нового двигателя. Их обещали прислать со дня на день…. Это означало, что из теоретической, лунная экспедиция становилась частью реальной жизни.