"Фантастика 2024-67". Компиляция. Книги 1-22

Ирграм покорно склонил голову.

И заговорил.

О том, как уходил. И встретил наемников. О разговоре. Об остальном.

– Значит, вот он куда исчез, мой братец, - барон не выдержал. – Извини. Мне сказали, что он сбежал и сгинул в подземельях. Может, крысы сожрали.

– Я сожрал, - признался Ирграм. – Мне надо было.

Барона слегка передернуло. Но проклинать он не стал, как и грозиться карами. Задумался только. И стоял, молча, пока Ирграм рассказывал.

– Стало быть, вот как, - он потер шею и руку с меча снял. – Надо магам показать эту штуку. И… почему ты к ним сразу не пошел?

– Она… моя, - выдавил Ирграм, испытывая огромное желание вырвать свою драгоценность из чужих рук. Только осознание того, что клятва не позволит, и сдерживало. – Она… моя…

– Что это вообще за… - барон потянулся к пластине, но девочка поспешно сунула её Ирграму и сказала.

– Не трогать. Ты живой. Тебе опасно.

– А тебе, значит, нет?

– Нет, - она подняла руку и кончики пальцев вспыхнули золотом. Оно поползло ниже. Коснулось ногтей, пустила нити по коже, пробираясь по складкам в ней, словно по руслам ручьев. Золото стерло эти складки, как и линии на ладони.

А потом исчезло.

– Что это за… - барон запнулся. – Извини. Ты магичка?

Девочка покачала головой.

– Тогда это потому, что ты из мешеков?

– Не знать. Да. Или нет.

Ирграм сглотнул.

Золото? Да он и не прикасаясь к этому гребаному живому золоту ощутил, до чего оно горячее.

– И об этом тоже надо сказать. И… и если он прав, а я думаю, что прав, потому как наставник тоже искал эту дрянь, то она где-то здесь.

Ирграм провел ладонью по пластине, а потом не удержался и прижал к щеке. Теплая. И силой тянет.

Хорошо.

Не испортили. Но больше он никому не позволит к ней прикоснуться.

– Только как её найти, - мальчишка почесал голову рукоятью клинка, который держал в руке. И смутился. А смутившись, отправил клинок в ножны. – Был бы тот наемник живой, можно было бы по запаху попробовать. У отца неплохие псарни.

– Псарни? – Ирграм встрепенулся.

Конечно.

И почему такая чудесная мысль не пришла ему в голову.

– Что, у тебя тоже нюх хороший?

– Не у меня, - он почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. – Не у меня… госпожа. Мне нужно будет спуститься.

А еще заручиться поддержкой магов, потому что рытвеннику люди не обрадуются.

Глава 37

Глава 37

Верховный

Мекатл сидел на пятках, глядя перед собой. Руки его обвисли, и пальцы касались камня. Спина выгнулась под тяжестью плеч. А голова повисла. Смотрел он на клинок, что лежал тут же.

Священный обсидиановый нож был чист.

Что за…

Спросить Верховный не успел, ибо жрец встрепенулся, словно сбрасывая оковы сна. И поднялась голова, вздулись мышцы шеи. Губы скривились, словно Мекатл готов был расплакаться. Но нет, они шевельнулись.

– Вы пришли, господин.

– Да.

Солнце стояло высоко. А распятый на камне человек лежал, глядя на светило мертвыми глазами. Над ними уже роились мухи, но хуже всего то, что грудь жертвы была цела.

И губы богов не окрасились свежей кровью.

Верховный наклонился, чтобы поднять клинок.

Теплый. Успел нагреться. Ему донесли, что Мекатл поднялся, но не спустился. А рабов, которых послали за телом, прогнал. И ведь не сразу сказали. Вон, полдень уже.

И солнце вот-вот устремиться к земле, завершая путь.

– Он умер.

– Я виже.

Верховный обошел Мекатла и, перехватив нож обеими руками, вогнал в тело. Какое неудобное, неподатливое. А он справлялся прежде как-то.

– Зачем?

– Не стоит плодить слухи, - плоть шла туго, но разрез ширился. – Встань. Помоги.

Он поднялся. А ведь он выше. Шире. И способен свернуть шею одним движением руки. Но нет, теплые ладони накрывают руки Верховного, и сила Мекатла приходит на помощь.

Разрез.

Мертвое сердце.

Оно ложится на блюдо. А клинок возвращается в чашу. Слухи, конечно, пойдут, но осторожные. Очень осторожные.

– Иногда… случается непредвиденное, - Верховный устало опустился на камни. Подумалось, что, возможно, в его случае смерть была бы спасением.

Он ведь устал.

И не только он.

– Он был сильным. И сердце его стучало в груди. А потом он посмотрел на меня. Кое-что сказал. И умер.

– И что же произнес он такого, что душа твоя пришла в смятение?

– Боюсь, что душа моя давно уж пребывает в смятении, - Мекатл опустился рядом. – Простите, господин.

– Пред ликом небес все мы равны. Так что случилось?

– Не знаю. Почему-то… это ведь зря, верно? Он умер. Но солнце не остановило своего шествия. Вон оно, - Мекатл протянул руку, указывая на светило. – Движется. Скоро достигнет края земли и исчезнет за ним, чтобы утром вернуться к началу. И тогда… зачем? Чего ради?

– Жертвы?

– Все это… вы не спрашивали меня. Почему? Вы ведь слышали, что она сказала. И взяли мою жизнь. Вы могли бы потребовать ответов.

– От людей нет смысла требовать ответов, когда они к ним не готовы.

– Стало быть, я был не готов?

Верховный чуть склонил голову.

– Жрецов много, - заговорил он. – Взгляни…

Вид с вершины и вправду открывался поразительный.

– Храм велик. При нем состоят семь тысяч рабов, пять тысяч послушников, не считая мальчиков, что слишком малы, чтобы начать свой путь. Три тысячи младших жрецов. И несколько сотен тех, кто сумел возвыситься.

– Я читал…

– Читать и видеть – разное. Так вот, отчего же среди этих тысяч не нашлось никого, кто пожелал бы сменить тебя?

– Не знаю.

– Когда я был юн… давно. Очень давно. Я рос при храме. Меня оставили у ворот его, как это случается.

– Как и меня…

– И многих иных. И может, это к лучшему. Человек, что вырос в этих стенах, не ведает иной родни.

И не пытается ей угодить, как сие случилось с Охтли.

– Наш храм был куда меньше этого. Дюжина жрецов, пара сотен рабов, послушники. И мы. Мы, мечтавшие однажды подняться на вершину пирамиды и принести жертву, восславить богов и дать солнцу силы. И настал день, когда мечты исполнились. Один за другим мы поднимались. А потом спускались. И те, кто прошел посвящение, несли на ликах своих печать крови. Но…