"Фантастика 2024-68". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— И что же это? — Она совершенно точно не верила, но правила игры приняла.
— Помнишь… — мне стоило большого труда говорить через одышку и боль, но оно того определённо стоило, — как я всё обещал рассказать тебе про свои умения?
— Ты немало обещаешь, Ланс Скичира!
Она усмехнулась, как не умел больше никто во всём Тиаме — чуть саркастично, но без злобы. Замерла на перекрёстке коридоров, совсем ненадолго (даже джи-там в системе потолочных динамиков подсказать не успел), и сориентировалась по настенным надписям. Которые, судя по всему, уже научилась расшифровывать.
— Сапфир успела мне кратенько поведать
— Ага, от других это звучит странно, — то ли хохотнул, то ли булькнул я. Снова ощутил неизбежный медный привкус. — Просто самому пояснить не подворачивалось подходящего момента.
— Ха-х, Ланс! Ты же знаешь, как говорят в Бонжуре? Если долго ждать подхо… осторожнее! — Мои ноги снова чуть не заплелись, но девушка удержала от падения. Продолжила с фальшивым оптимизмом, за которым почти не пряталась подступающая паника: — Если долго ждать подходящего момента подкатить к интересной самочке, в один прекрасный день можно встретить её в окружении выводка крысят от совсем другого парнишки.
Я рассмеялся-всхлипнул, в очередной раз поражаясь, как быстро Ч’айя впитывала культуры, на постижение которых у меня самого ушёл не один год. А ещё накатило осознание, что мне бесконечно приятно опираться на её плечо… Хоть и столь же бесконечно ненавистно ощущать себя настолько беспомощным.
Ч’айя будто уловила перемену настроения. Извернулась, заглядывая в лицо:
— Ну, джадуга, так ты, наконец, расскажешь?
— О, детка, расскажу… только не смеяться, уговор? В общем, это такой волшебный стих. Я читаю его чу-ха, а затем приказываю делать всё, как велю. Если хочешь, я прочитаю его тебе и заставлю думать, что у тебя утроились силы… или ты вообще можешь нести меня на руках.
Она негромко рассмеялась. Приятно, мелодично, но излишне нервно. Будто через подступающие слёзы.
— Что ж, давай, родной, нам сейчас любая помощь пригодится…
Мы снова свернули. Девушка открыла ещё одну дверь на кодовом замке.
Пока её пальцы танцевали по местному аналогу клавиатона, я умудрился-таки выдернуть из кармана неприятно-облегчённую флягу. Покачал над ухом и убедился, что Благодетельная Когане Но даёт мне возможность насладиться ещё одним глотком не самой дурной паймы.
И вдруг бросил через плечо. Не глядя, не оборачиваясь и не комментируя.
По коридору, помогая гулким ударным потолочный музыки, прокатилось жестяное эхо отскочившей фляги. Девушка под моей рукой вздрогнула, но промолчала. А я набрал в лёгкие как можно больше воздуха (стараясь не морщиться и не кашлять кровью), и неспешно, хоть и совсем не попадая в ритмы и басы «низкого писка», начал читать.
— Девять крохотных мышат,
Сговорились не дышать…
Один вдруг затих не шурша,
Осталось лишь восемь мышат…
За следующей дверью нас определённо ждало что-то лекарское. Это ощущалось и в настенных символах, и в изгибах мебели. Не перебивая, но и не мешкая, Ч’айя потащила меня через приёмные покои.
— Задохнулся второй насовсем,
И мышаток осталось семь.
У третьего лопнул глаз,
И шесть уже мышек сейчас.
Четвёртой не устоять,
И вот уж мышей только пять…
Автоматизированные двери расступались перед нами, и в какой-то момент я ощутил себя в просторном зале, разделённом на полупрозрачные кабины, назначение которых не вызывало никаких сомнений.
Музыка осталась за порогом, стихла, умерла в потолочных динамиках.
— Не вынесла пятая мышка,
Но четверо так и не дышат!
Шестая мышка сердцем вышла,
Три упорных будто не слышат.
Седьмая горло когтями скребёт,
Триумф лишь двоих победителей ждёт…
Ч’айя затащила меня в ближайшую камеру-отсечку, и та сразу откликнулась — зажёгся свет, причём и на дополнительных боковых софитах. В стенках щёлкнуло, над узкой кушеткой в центре запорхали выдвижные приспособления вполне определённого характера и столь же угрожающего вида.
Не позволив себе ни напугаться, ни отвлечься, я наконец закончил:
— Спросила тогда мышь у мыши:
Подруга, а ты вообще дышишь?
А та захлебнулась слюной,
Победу оставив одной.
Отречение.
Я выждал несколько бесконечных секунд, готовый глупо пошутить, как вдруг Ч’айя негромко подтвердила:
— Отречение.
Не позволяя свинцовой тьме навалиться на веки, я как можно увереннее запечатал формулу фонетическим фиксатором:
— Бесцветная относительность переплывает горизонт радости.
— Бесцветная относительность переплывает горизонт радости, — послушно повторила подруга, заставив окончательно ошалеть.
Я осознал себя заваленным на удобное ложе, охотно принимающее изгибы тела (и никаких углублений под выпирающую жопу, никаких отверстий для хвостов!). Ч’айя деловито сдёргивала с меня ботинки, в глазах её появилось что-то матовое.
— Сейчас ты перестанешь паниковать, — приказал я, проклиная себя за порывы влажного кашля и сбивчивость речи. — Спокойно изучишь инструкции местной техники. Подберёшь необходимые препараты и настроишь операционную программу. Ты меня поняла?
— Конечно, — она кивнула, с оглушительным стуком отбрасывая второй ботинок. — Я тебя поняла.
Сосредоточенная, отступила к панели управления кабинетом, активировала несколько дисплеев, отчасти похожих на свето-струнные. Но даже несмотря на боль и волны приближающегося забытья я всё равно подмечал, как расслабились острые плечи, как из движений и походки пропали рваность и несобранность.
Что ж, весьма своевременно. Ведь её паника всё больше пугала и самого Ланса фер Скичиру…
— Теперь ты знаешь, — пробормотал я, позволяя затылку приятно утонуть в упругой мягкости вспухшего подголовника. — Это и есть моё волшебство. Талант бледношкурого джадуга, которого так боится и любит Бонжур…