"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— Хорошо, — одними губами, не слышно, выговорил малыш.
— Есть и другие. Те, которым ничего от тебя не нужно. У кого сердце болит за нашу Родину, кому за Державу обидно и кто горд тем, что рожден под этим небом. Этаких вот нужно прижимать к груди. Этим помогать и направлять, дабы, буде они ума невеликого, не натворили они страшного от горячности сердец. С этими дружи и за ошибки прощай. Но и им не верь. Пламя отличных, благозвучных и справедливых идей — равно и ординарному огню — все равно жжет. И не дай тебе Господь, мой маленький государь, вспыхнуть от того пламени, распалить вместе с ними пожар по всей державе.
— Я… — пискнул Александр, прочистил горло, и уверенно продолжил. — Я клянусь.
— Один ты, — кивнул я. — У всех на виду аки Алесандров Столп на дворцовой площади. А людей вкруг — тьма. Разных. Бедных и богатых, благородных и низких. Умоляющих и угрожающих, пылающих пламенем и вязких, как болотная тина. И лишь ты — судья им и слово твое — Закон. А по сему — холоден должен быть твой разум и горячее сердце. Чтоб мог ты жалеть убогих и ненавидеть подлых, но вердикт выносить по Справедливости и Правде, а не в гневе или скорби. Для того и твержу тебе одно — не верь никому.
— А вам? — с надеждой блеснул глазами принц. — Вам можно верить?
— Мне можно, — хмыкнул я.
— Почему?
— Нет у меня к тебе корысти, — потянулся, и кончиками пальцев пригладил непокорно торчащие в сторону вихры на голове мальчика. — И огонь в сердце уже еле тлеет. Я еще пыхчу и пускаю дым из трубы, как старый усталый пароход. Но пожар распалить уже не в силах.
— А вашему сыну? Герману? Ему можно верить?
— Сие мне не ведомо, — честно признался я. — Это лишь тебе самому надобно решить. Одно лишь скажу: преисполнен надежды, что Герману тако же, как и мне, ничего от вас, ваше императорское величество, не нужно.
— Верните мне его, — вдруг совершенно иным тоном, на грани между приказом и просьбой, воскликнул Александр. И пребольно вцепился мне в руку ногтями. — Верните Германа. Я исполню все, о чем ныне клялся, Герман Густавович. И помнить о том буду до смертного одра. Однако и вы мне помогите. Верните мне вашего сына!
— Я постараюсь, — разочарованно выговорил я. Честно говоря, горько было осознавать, что весь этот разговор будущий император затеял с одной единственной целью — вернуть в Зимний дворец друга. Никакими вышними замыслами здесь и не пахло. Но пришлось согласиться, хотя ни единой мысли, как такую операцию провернуть, в голове не содержалось.
— Полагаюсь в том на вас, — малыш ослабил хватку, и я поторопился высвободить руки из его опасных, пышущих жаром ладоней. — А я вас за то графом сделаю. Хотите? Я узнавал, на то и теперь у меня право имеется…
— Нет, — вздохнул я. — Не хочу. Батюшка ваш, покойный Николай Александрович, уже дал мне этот титул. Так я и тогда не хотел. А вот Милютина, вашего военного министра — можно и в графы. Дмитрий Алексеевич этого давным-давно заслужил.
— Вернете мне Германа, быть Милютину графом, — выпятил грудь принц.
— Вот как? — скривился я. — Рядиться изволите, ваше императорское величество? Так я сына на торги не выставлял. Бесценный он у меня. Любимый. Помочь вам, как сыну друга. Пытаться выполнить вашу просьбу — это одно. Обмен устраивать — совершенно иное.
— Я не хотел вас обидеть, — надул губы малыш. Похоже, моя гневная отповедь зацепила его куда больше всех предыдущих проповедей. — И выторговывать вашего сына тоже не хотел. Просто…
—
Просто, плохо быть одному, — понимающе кивнул я.— Да, — кивнул принц, и скромно улыбнулся. — Я побегу? Должно быть, меня уже ищут.
Александр торопливо скрылся в сумраке плохо освещенных пустынных переходов дворца, а я, так и не придумав чего-нибудь хоть сколько-нибудь путного, неторопливо вернулся в свой кабинет.
Секретаря уже не застал, так что бумаги, призванные решить маленькую проблему будущего царя, пришлось писать самому. Во-первых, составил прошение на высочайшее имя императрицы Марии Федоровны, уделить мне несколько своих драгоценных минут для решения дел государственной важности. А что? Я — первый министр, она — член Регентского совета. Почему бы нам и не обсудить что-нибудь в ее покоях? Не к себе же ее вызывать.
Дату и время встречи не указал. Оставил место, чтоб вписать позже. Когда мои помощники, согласно второй бумаге, выяснят расписание занятий малолетнего императора. Потому как, посетить вдовствующую императрицу я был намерен именно во время, как принц будет занят науками.
Наденька, слава Богу, благополучно отбыла все дагмаровские посиделки. Посыльный прибежал передать лишь, что ее светлость, графиня Лерхе ожидает в экипаже у Театрального подъезда. Оставил собственноручно начертанные бумаги на столе у секретаря, оделся и поспешил присоединиться к супруге.
В дороге так и этак крутил в голове разговор с будущим царем. Проговаривал про себя слова, доводы, которые, как всегда, не приходят в голову вовремя. Корил себя даже. За то, большей частью, что не сумел произвести на малыша должное впечатление. Не смог внушить, что я — единственный наставник и советчик временно задвинутого в сумрачный угол малыша. И который уже раз решил, что непременно постараюсь вернуть Александру друга. А то, что это мой собственный старший сын, так на то воля Божия, а не чьи-то происки.
Следующим же днем выяснилось, что операцию по возвращению Германа в учебные классы Зимнего дворца придется отложить, по меньшей мере, на пару недель. Преподаватели дисциплин для царевича были в, так сказать, временном отпуске. Сначала, по причине болезни императора. После — похороны, чехарда с Регентским советом. Теперь — весенние церковные праздники. В любом случае, до воскресенья тринадцатого — Светлого Христово Воскресенья расписание занятий не составлялось. В общем, недрогнувшей рукой, вписал в прошение об аудиенции дату — четырнадцатое апреля — и занялся, пока, своими делами.
Была возможность обсудить с Дагмар идею с возвращением сына в компанию к Александру, на приеме в честь посла японского императора, и в ознаменование подписания исторического договора между двумя империями. Но, после мучительных размышлений, решил вдовствующую императрицу до времени не беспокоить.
А договор с Мэйдзи, кстати, и взаправду был экстраординарным. В шестьдесят восьмом на островах состоялась так называемая — реставрация Мэйдзи, в ходе которой был ликвидирован сёгунат, и в стране было восстановлено прямое Императорское правление. Столица, следом за монаршей резиденцией и двором, переехала из Киото в Токио. И если бы не конституция, определяющая пределы самодержавной власти, император, почти как в древние времена, стал представлять собой высшую политическую и религиозную власть в Японии.