"Фантастика 2025-1". Книги 1-30
Шрифт:
— Вот, гляди, три концы, из кожи плетены, на конце гирьки, каменны или железны. Отмахнешь волку по голове — пробьешь до мозга.
Илюха покрутил плетку, передал ее Затоке, тот — Акиму…
Потом парились, выгоняя жаром стылый холод, пробравший их в дороге до костей, потом угощали друг друга — посадник красной да белой рыбой, дичью, а Илюха московскими настоечками, потом слушали былины местного бахаря и сказание об Иване Ольельковиче, сыне новгородском, будто бы ходившем Студеным морем в мурманы, в немецкий конец, и даже во франки.
Уже перед самым отправлением посадник предложил меняться
Там же сдали Ставроса зимовавшему монаху Соловецкого монастыря, послушали морских знатцев о ходах в Студеном море, даже записали малость, да и поворотили оглобли.
Плетки показали себя во всей красе — дважды до Шенкурского посада пришлось пускать их в дело и оба раза волки предпочли рвать своих убитых сородичей, нежели соваться под смертельные удары. А уже за посадом, на том же самом поле, поредевший караван встретила та же самая стая.
Впрочем, и волков было заметно меньше — всего десятка полтора, но на трое саней и этого хватило бы с лихвой, не будь у Илюхи с присными волкобоек.
Подпалый вожак ощерил пасть, обнажая блестящие от слюны клыки.
— Смотри-ко, словно старым знакомым радуется! — весело крикнул Затока Ноздрев.
— Ага, надо бы недоделанное закончить, — несколько невпопад ответил Аким, накладывая стрелу на тетиву.
Стая тем временем догоняла и обкладывала их с двух сторон, Аким первыми же выстрелами сбил двоих, но вожак упрямо вел своих в сугон, словно тоже намеревался завершить прежние счеты.
Возница на передних санях, где ехал Ноздрев, испуганно крутил головой и его состяние передавалось лошадям, отчего они сбивались с хода и не могли разогнаться в полную силу.
Крупный переярок прыгнул на лошадь, не дожидаясь остальных, но Затока изловчился ахнуть его плетью прямо на лету, отчего волк завизжал и свалился под ноги стае, со вторых саней в кучу-малу успел всадить стрелу Аким, а Илюха добавил плетью, с хрустом проломившей кости зверю.
Вожак зарычал, присел на задние лапы, цапнул ближайшего к нему матерого за загривок, восстановил порядок и снова повел стаю, легко догнав караван.
Илюха встал, держась за спину скорчившегося возницы и сжал плетку, выбирая миг для удара.
Прыжок!
Головня успел отмахнуть поперек, по горлу и, судя по звуку, пробил его насквозь — волк издал хрип, но мощная жизненная сила не давала ему остановиться, пока Илюха не врезал наотмашь.
С глухим стуком гирька пробила череп, на снег плеснул волчий мозг.
За спиной еще раз свистнула тетива и поодаль забился прибылой волчонок, пытаясь выкусить пронзившую его стрелу.
— Добивай! — заорал Илюха, кидаясь с плетью на волков, оторопевших от потери вожака.
Затока и остальные, с плетками и сулицами, рванулись к стае.
В короткой сшибке зарезали и убили еще троих, остальные волки, пожав хвосты, разбежались, причем за двумя тянулся кровавый след.
— Что, съели, сволочи? — радостно прокричал Головня. — Нас так просто не возьмешь!
Глава 16
Аппаратные
игрыМитрополит Иона, переживший зимой сильную хворь (уже думали, что отдаст богу душу), к весне оклемался и тут же, несмотря на слабость, занялся церковным собором. Особых причин торопиться не было, но мне показалось, что Иона чувствовал близкую смерть и хотел уйти, оставив все дела в порядке.
Как минимум, поставив нового Сарского епископа и учредив Псковскую епархию, что стало бы достойным завершением земных трудов владыки. А еще хотелось хоть немного упорядочить тот несусветный бардак, что творился в оставшейся под Литвой и Польшей части митрополии — формально еще Киевской, но фактически все больше и больше Московской. Ну и как максимум, разгрести накопившиеся богослужебные, финансовые, землевладельческие и даже судебные вопросы.
Иона делал что мог, но слабость после болезни не давала ему трудиться в полную силу и вся оргработа свалилась на меня и на епископа рязанского Николая, сиречь Никулу.
— Ныне кафедры в Пинске, Холме и Перемышле праздны стоят, — вводил в курс дел на западе мой учитель. — Епископы же Волынский Даниил и Луцкий Феодосий безвестны пребывают…
— То есть как безвестны?
— Не ведаем, что с ними, два лета уж не пишут, молимся, чтобы живы были…
Блин, и ведь не пошлешь никого проверить — там драка идет, то Шемяка колотит ляхов, то ляхи с литвинами его гоняют. А как поляки Жигмотовича сковырнули, так вообще хаос и война всех против всех. И в этой круговерти каждый старается погреть руки — и панские отряды, и татары Седи-Ахматовы и которые сами по себе, а еще Корибутович, немцы, бояры разгромленных княжеств, вольные ватаги. Посольскому человеку нет хуже через такую войну пробираться: если всего лишь ограбят, то, считай, легко отделался. Но смерть епископа по нынешним временам событие значительное, даже в летописи при всей экономии чернил да пергамента попадает, помри кто из иерархов — так или иначе дошла бы весточка. Зуб даю — Даниил да Феодосий затихарились, засели в дальних обителях, пережидают смутное время.
— Григорий, архимандрит Святониколаевского монастыря в Хелме на Москву прибег, Борисоглебский игумен Варлаам из Турова також.
— Мнишь во епископы поставить?
— Отцы в православии крепкие, — подтвердил Никула, — благочестивые и богобоязненные. Глас свой супротив латинян поднять не убоялись, с братом твоим Дмитрием в ладу.
Значит, проверенные кандидатуры, так и запишем.
— Поговорить бы с ними, келейно, без прочих.
Никула согласно кивнул, поставил отметку в своих записях и продолжил:
— Сарская епархия осиротела прошлым летом, надобно урядить.
— Так поставить нового епископа, в чем беда?
— Зело умалилась, коли так пойдет, погаснет свеча православия в Сарае.
Н-да… Но если мы собираемся Волгу под себя брать, то форпост в низовьях нам нужен позарез. Даже не по военной надобности, надо просто иметь сведения с мест, чтобы понимать, что там происходит.
— А что Пермь да Новгород? — эти епархии, пользуясь удаленностью, обычно присылали свое согласие на все решения собора, но что-то мне подсказывало, что золотые пояса Нова Города в этот раз не рискнут отсидеться.