"Фантастика 2025-101". Компиляция. Книги 1-34
Шрифт:
— Алексей, проводи нашу гостью и помоги Татьяне Андреевне поймать извозчика, — велела матушка, и мы с Луговой отправились на выход.
— Алексей Филиппович, — тихо заговорила Луговая, когда мы спускались по лестнице, — у меня к вам будет просьба...
Я с должным вниманием повернул голову в сторону собеседницы, но продолжила она не сразу.
— От того же лица я узнала о смерти Евдокии Ломской, — ещё тише сказала Луговая. — Я понимаю, самоубийц на кладбищах не хоронят, но... Я бы хотела узнать, где её могила.
И зачем ей это? — подумал я, но вслух сказал другое:
— Хорошо, Татьяна Андреевна. Я узнаю. Думаю, к концу будущей седмицы уже буду готов вам сказать.
Ну а что, от меня не убудет. Шаболдин, думаю, упираться не станет, расскажет,
— Я, наверное, прийти не смогу, — извинительно улыбнулась Луговая. — Поэтому пришлю к вам служанку, которой доверяю. Она передаст вам записку от меня, вы же узнаете мой почерк? — я согласно кивнул. Расписка уже сожжена, но почерк я помнил и смог бы сравнить. — Вы, Алексей Филиппович, передайте, пожалуйста, ответ через неё, — попросила Татьяна Андреевна.
— Непременно, — пообещал я, и принялся отлавливать извозчика. Удалось мне это довольно скоро, я помог гостье занять место в коляске и вернулся к себе.
Так-так-так... И с чего бы вдруг госпоже Луговой так заботиться о месте погребения Ломской? Нет, я понимаю, конечно, что с дочерью Ломская Луговую очень сильно выручила, но всё равно выглядело поведение Татьяны Андреевны как-то слишком уж непонятным. Какая-то привязанность к Ломской у неё была, это я заметил, вот только какая? Разве что... Повертев так и этак пришедшую в голову шальную мысль, я со вздохом её отбросил. Матерью Татьяны Луговой Ломская почти наверняка не была. Да, видел я Ломскую всего однажды и недолго, но то, какой я помнил её наружность, с обликом Луговой увязать у меня не выходило. Да и разница в возрасте не та — получалось, что Ломская родила в тринадцать лет. Вероятно, конечно, и такое, как и то, что возраст Ломской не соответствовал записанному по бумагам, но... Во-первых, две незаконных дочери с пристройством в другие семьи в одном деле — это уже слишком, такие совпадения только в книжках бывают, и то не во всех. Во-вторых, разница между записанным и действительным возрастом получалась тут не меньше двух, а то и трёх лет, а в Москве, где, как я помнил, родилась Ломская, такое провернуть почти что невозможно. Тем не менее, какая-то связь между Ломской и Луговой имелась, и скорее всего, обе знали друг дружку ещё до рождения Александры. Не просто так Ломская взялась пристраивать дочь Луговой в семью её отца, ох и не просто... Самое тут неприятное для меня заключалось в том, что проверить возможную связь между дворянкой и целительницей-мещанкой можно было только через Шаболдина, а ему начальство прямо запретило предпринимать в отношении Луговой любые розыскные действия. И ладно бы одно только начальство, тут же ещё и Палата тайных дел замешана, а с ними ссориться и мне-то не особо хотелось, и Шаболдин тем более не пожелает. Однако же связь была и связь весьма прочная — не зря же Ломская не только устроила жизнь дочери Луговой, но и приняла на себя последовавшие за тем неприятности. Хотя... Думал я уже, помнится, о тех неприятностях и пришёл тогда к выводу, что не такими уж и страшными оказались они для целительницы, хотя часть своей клиентуры она всё-таки потеряла, а с ними и немалые деньги.
Да-да. Только вот чего я не видел тут раньше, так это того, что неприятности Ломской устроили не Бельские как таковые, а лично княгиня Елена Фёдоровна Бельская. Оно и понятно — я же не знал тогда, что князь прекрасно понимал, что за девочку они берут в семью, а вот княгиня почти наверняка нет. Не возьмусь утверждать, что Елена Фёдоровна до сих пор пребывает в неведении, но это теперь...
На этом месте я отложил свои размышления в сторону, подошёл к зеркалу, состроил самую злобную морду, какую смог, и покрутил пальцем у виска. Я дурак. Дурак, идиот и не знаю даже, кто ещё. Как же я мог такое пропустить?!
Впрочем, приступ острой самокритики быстро прошёл, и мой разум, получив столь болезненный толчок, резко повысил напряжение своей работы. Через полчаса я уже смог выстроить в уме стройную и непротиворечивую картину событий, и пусть некоторые места в ней вместо фактов занимали чистые умопостроения, я мог поручиться за то,
что они единственно только и возможны в имеющихся условиях. Но вот общая картина получилась безрадостной и пугающей, а когда я представил себе последствия всего, о чём додумался, испугался уже по-настоящему...[1] Гласный — депутат (устар.)
Глава 31. Решение
— Вина, Алексей Филипович? — предложил князь Бельский. Пропустить по бокалу стало у нас с ним уже традицией, которую мы неизменно соблюдали при моих визитах. Уж больно хорошее вино делают в кавказских виноградниках князя, должен признать.
— Благодарю, Дмитрий Сергеевич, было бы к месту, — немного рассеянно ответил я.
— Что-то случилось? — рассеянность мою князь заметил и поспешил проявить дежурную вежливость. А я ведь сейчас отвечу. Отвечу так, что ему не понравится...
— Случилось, Дмитрий Сергеевич, случилось, — признал я. — Только случилось оно два года тому назад. Вы тогда убили Петра Бабурова. Зарезали. Как я понимаю, кинжалом.
— И до этого добрались, — вздохнул князь. — Откуда вы узнали?
— Из этого вашего вопроса, — ответил я. — До сего момента всё основывалось исключительно на умственных построениях.
— Знаете, Алексей Филиппович, — задумчиво произнёс князь после некоторой паузы. — Было время, я считал страшным человеком себя. Но тогда я не был знаком с вами.
Ну вот, опять я страшный человек. Кто же меня так последний раз называл-то? Не помню, но вроде бы майор Лахвостев. И что такого страшного он и князь во мне углядели?
— Если не возражаете, Дмитрий Сергеевич, я расскажу вам, как я всё это вижу, а вы меня поправите, если в чём ошибусь, — предложил я.
— Не возражаю, Алексей Филиппович, — князь отсалютовал мне бокалом, и мы выпили. Что я пью с человеком, которого обвиняю в убийстве, мне было уже как-то безразлично. Я, в конце-то концов не ловить его пришёл, а пригласить к совместному поиску решения.
— Когда поймали бесчестного вымогателя Малецкого, — начал я, — один из его подручных, Бабуров, решил попытать счастья в деле вымогательства сам. Порочащие сведения, за неразглашение коих Малецкий вымогал со своих жертв деньги, добывал для него доктор Ломский, супруг известной вам Евдокии Ломской. Бабуров раньше служил в доме Ломских, оставался вхож туда и далее, вот однажды он и обокрал своих бывших хозяев, утащив часть бумаг, те самые сведения содержавших. В том числе и расписку, которую вы не так давно сожгли. Почему он начал именно с вас, теперь уже не узнать, но не столь оно и существенно. Как я понимаю, получив письмо с требованием денег за молчание о происхождении Александры, вы сразу и увязали это с тем, что её мать оставила расписку в получении денег от, как вы думали, Ломской.
Князь Бельский согласно кивнул, и я продолжил:
— Вы пошли к Ломской и потребовали объяснений. Тогда она и рассказала вам о бывшем слуге, укравшем расписку. О том, что он устроился служить у Эйнема в лавке, она тоже рассказала, как и о том, где того Петьку искать. Бабурова вы зарезали, но расписку не нашли. Впрочем, смерть вымогателя вас успокоила. Но когда спустя полтора года вы снова получили письмо с требованием денег, помочь вам найти вымогателя Ломская уже не смогла, потому что не знала, кто это. Вот тут вы забеспокоились и решили обезопасить себя, выдав Александру за племянника будущего старосты Боярской Думы.
Князь долго молчал, затем долил оба бокала почти до краёв и приглашающе поднял свой. Выпили мы их до дна.
— Знаете, Алексей Филиппович, — заговорил, наконец, князь, — я на службу в Стремянной Гренадёрский поступил... А потом на Кавказ по своей воле перевёлся, — говорить князю, что я о том знаю, я не стал, раз уж сам начал про Кавказ, пусть дальше расскажет, — хотел проверить себя в настоящем деле. Да и жизненные мои обстоятельства тогда были такие, что я, по правде сказать, пресытился и московской жизнью, и службой стремянного гренадёра, да и много чем ещё. А тут война, дикие горцы, опасность... Затянуло.