"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

Первым, по моему знаку, к столу подошел немолодой уже граф Евлашев. Лицо его было спокойно, но в глазах читалась горечь. Он быстро, почти не глядя, подписал бумагу. Потом повернулся и подошел ко мне. Я сам взял у Никитина ножницы. Тяжелые, острые. Подошел к графу. Его седая, аккуратно заплетенная коса — символ его прежней жизни, его статуса — лежала на плече. Я поднял ее. Она показалась мне невесомой — такой же эфемерной, как и выдуманные обществом сословные барьеры. Взглянул в глаза графу. Он кивнул. Резкое движение — и коса упала на пол. Символ прошлого был отсечен.

Потом потянулись остальные. Один за другим. Подходили, подписывали, теряли косы. Кто-то делал это с видимым облегчением, кто-то — с трудом сдерживая слезы или злость. Женщины просто подписывали. Им косы резать было не нужно — те, что они носили, к общественному положению отношения не имели.

Я смотрел на это действо. Зрелище было сильное. Ломалась эпоха. Рушился старый мир. На его обломках предстояло строить новый. Работа предстояла адская. Но сегодня был сделан важный шаг. Символический, но важный. Люди, стоявшие передо мной, делали свой выбор. Они отказывались от прошлого ради будущего. Пусть вынужденно, пусть со страхом, но делали. И это давало надежду. Надежду на то, что мы сможем. Что все мы, русские люди, сможем научиться жить вместе…

Глава 16

Болгарская деревенька Малая Кайнарджа на правом берегу Дуная была и впрямь маленькой — смотреть не на что. Жители, щеголявшие в синих чалмах, сперва прятались по домам, но за год пообвыкли — лагерь-то главного русского сераскира находился совсем рядом. Соседство с северными братьям даже оказалось не лишенным приятности и пользы. Те сперва косились, а когда распознали в селянах славян, прониклись, пожалели и даже кое в чем помогали в обмен на вино и прочие мелкие радости военного человека.

— Мучает вас турка недорезанный, чалму заставляет на башку цеплять. А мы уйдем, совсем вам беда, — часто говаривали здоровенные усачи-гренадеры, принимая подношение.

В последний месяц разговоры об уходе русских усилились. Так и до дела дошло.

Первыми через Дунай переправились полки генерал-поручика Юрия Долгорукова, сменившего на посту командира корпуса убитого казаком Потемкина. Хотя почивший генерал ума был пребольшого, но в военных науках не силен. Оттого корпус был расстроен, и в армии его прозвали мертвым капиталом. Полному тезке основателя Москвы так и не удалось довести полки до кондиции. Румянцев выпер их первым эшелоном, не без оснований полагая, что корпус будет тормозить всю армию в ее марше на Москву.

Следом по понтонным мостам двинулись остальные части кроме половины кавалерии и корпуса генерал-поручика Каменского, победителя турок при Колузжде. Ему в задачу было вменено добиться, наконец, подписания мирного договора.

— На, Михайла Федотыч, почитай, — Румянцев сунул генералу копию своего письма верховному визирю Мусун Заде Мегмет-паше.

«О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю, есть ли хотите миру, то пришлите полномочных, чтоб заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено, и доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не престанут», — прочитал нисколько не удивленный генерал.

Турки так замучали своими вихляниями на переговорах, что пришла пора прижать их к стенке. Знали, шельмы, что в России неспокойно. Возможно, догадывались, что русские резко заторопились, понукаемые из Петербурга. Вот и тянули время. Уже были согласованы все пункты — осталось только подписать сам договор. А делегаты Высокой Порты не ехали и не ехали. Слали мелких или средних представителей, но не лицо, полномочное поставить точку в войне, бросившей великих османов в пыль под ногами неверных пришельцев с Севера.

— И что визирь?

— Прислал весточку, что выехал. Так что примешь его, попугаешь для порядку да и покончишь ладком с последней нашей военной кампанией. Жди великую награду от государыни. А мне поспешат след на Москву. Безумец Пугачев в мечтании своем не токмо в сердце, но громким гласом речет о престоле российском.

Сердце Каменского запело. Великая честь — лично войну завершить. Теперь он точно обставит этого выскочку Суворова. Их соперничество длилось годами и особенно усилилось, когда оба получили в командование один корпус. Каменский был старше и первенствовал. Но после суворовского броска на Царьград пальма первенства склонилась в пользу соперника. Ан, нет: Бог не Ерошка, видит немножко. Месяца не пройдет — и имя Каменского будет у всей России на устах.

Румянцев убыл с армией. Турки приехали. Остановились в Большой Кайнардже. Прислали своих представителей Ресми-Ахмед-эфенди и реис-эфенди Ибраим-Мюниба с огромной толпой рабов и большой поклажей. Пока два важных турецких сановника согласовывали с Каменским детали протокола приема верховного визиря, слуги разбивали лагерь. Устанавливали парадный шатер, разбивали походную кухню — без пилава и кофе верховному визирю никак нельзя договор подписать. Как и без длинных чубуков, набитых ароматным табаком.

А на чем сидеть столь важному лицу? Конечно, на шитых золотом подушках.

А если вздумается ему вздремнуть? К его услугам мягкая постель с пологом от москитов. Верблюд привез на своем горбу от самого киоска сановника на Босфоре — великолепного дворца, обрамленного черными кипарисами.

На чем обедать, когда придет черед удовольствий для рта? Все предусмотрено: и золотая посуда, и красивые блюда, чтобы выложить на них гору шафранового риса. Про чашечки для кофе и упоминать смешно — какой турок отправится в поездку без кофейного набора?

Эти и множество других важных мелочей готовили чернокожие и светлые рабы, не отвлекаясь на глазение. На что им смотреть? На страшных урусов в пыльных мундирах, постоянно перемещавшихся по лагерю? На их грозные пушки? На их пробитые пулями и картечью знамена? На их нарядную кавалерию, которая нарезала круги вокруг лагеря?

Слугам верховного визиря было невдомек, что Каменский специально приказал войскам постоянно находиться в движении. Таким нехитрым приемом думал обмануть делегацию, заставив поверить, что войск очень много и они полны решимости. В яростной храбрости русских не сомневался уже последний бедняк на Гранд-Базаре — про отход основной армии доложили соглядатаи. Но все равно! Мир решено заключить. Как ни умоляли татары не бросать их на съедение гяурам, партия противников войны восторжествовала, и ее представители явились в Кучук Кайнарджу, непреклонно настроенные закончить дело. Урус Обрезков не просит ни гроша, а лишь самостоятельности для татар, уверяли они всех и каждого. Он говорит нам: «Доколе пребывают крымчаки под вашей властью, нам нельзя спокойно у себя жить: надеясь на вашу защиту, они всегда готовы причинить нам вред». Иншаллах, да будет так. Эти татары всем надоели.

Эти константинопольские миротворцы решительно приврали: русские требовали семь с половиной миллионов пиастров в качестве контрибуции, да и многие земли оставляли за собой. Правда, принадлежали они «татарской нации» — не жалко. А деньги? Кто на Востоке решает дела без денег? Не даром говорят: «денег не берет — дело не пойдет».

— От нас, генерал-паша, подписи поставим я и реис-эфенди Ибраим-Мюниб, — втолковывал упрямому русскому генералу Ресми-Ахмед-эфенди. — Но на глазах верховного визиря, да продлятся его дни! У нас так принято!