"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
— Получите головешку, лягушатники! — крикнул капитан-поручик Гройнару.
Глава 8
В кабацкой избе у целовальничихи Косого Брода дым коромыслом. Начали с поминок, да разогрелись, и понеслось. Большой человек угощал, хоть годами и юн — первый вернувшийся в деревню в Самоцветных горах герой в орденах, ажно цельный ахфицер. Язык не ворочается по-старинке его Васюткой обозвать. Рыпнулся один из деревенских, да только бросился ему в глаза крест на шее да начищенный горжет, пасть сама собой и захлопнулась.
На побывку в родные места прибыл прапорщик Василий Гаврилович Щегарь. Первым делом, как прибыл, поклонился в пояс церкви, родному порогу, обнял мать с отцом, да и отправился в дом бабушки Лукерьи передать гостинчик от внука, боевого товарища и командира. Спина прямая, челюсть вздернута, рука на эфесе тесака, штуцер за плечом, четко печатают шаг короткие сапоги. Знай, Косой Брод, егерей!
Браво дошагал по пыли деревенской до нужного дома, а там — беда. Померла бабушка, не дождалась внучка, не порадовалась его успеху. Одна-одинешенька отдала богу душу. Спасибо похоронным старушкам — покойницу обмыли, обрядили да на погост проводили.
— Они же лукерьино обзаведение по рукам расхватали, — пояснил сосед. — Встретишь Сеньку Пименова, так и передай: не от сладкой жизни так приключилось, пусть не серчает.
— Нету больше Сеньки. Был Сенька, да вышел полковник Арсений Петрович! Сами царем не раз награжденный! — обиделся за друга бравый прапорщик.
— Вона оно как… — протянул сосед и, лукаво прищурясь, добавил. — Бабушку-то на погост проводили, а поминки не справили.
Васятка почесал в затылке. Что делать-то? Деньги остались, куды их пристроить? Думал-думал и решился.
— Собирай, сосед, народ в кабацкую избу. Проводим бабушку по-людски.
Рукой махнул Василий Гаврилыч, а сам думает: «Не заведет на меня Сенька худой думки. Помянем бабушку Лукерью, как полагается. А осерчает, что серебро потратил, верну ему из своего жалования. 178 рублей мне теперь положено в год — огроменные деньжищи».
Собрались.
В уважении и благолепии помянули покойницу. Да не к стыду деревенских сказать, не о почившей односельчанке они нонче гадали — интерес живой у опчества был к делам державным да к тому, что приключилось с отроками, записавшимися в армию.
— Вы, Василий Гаврилыч прошлым годом, как от нас уходили, сказывали, что охота у вас до новых мест. Посмотрели?
— Да уж нагляделся!
Как начал заливать, у народа глаза повылазили. Где это видано, чтобы кособродовский парень в Швециях оказался? Конечно, все слыхали про немцев, про хранцузев, а тех же шведов старики живьем видали, когда их в Сибирь последний раз гнали при государыне Елизавете. Но чтоб самим туды — да по доброй воле?
— Не по воле, а по военной надобности! Понимать надоть сию разницу! — строго глянул прапорщик Щегарь на собравшихся — Сами набежали к нам, ну мы им и выдали…
Иные заробели, а один возьми да брякни:
— Вишь, как оно вышло. Повоевали шведа, значица?
— Неприятель от нас дрожит. В нашем деле главное натиск: нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет. Всех
побьем, повалим, в полон возьмем. Так нам в словесном поучении генерал Суворов указал.— Сбегет таперича вся юность деревенская в армию. Уж больно пример заразительный, — вздохнул староста. — Ты лучше, Василь Гаврилыч, заместо речей смущательных, поведай нам, как оно в Расее живется. Как столицы? Стоят?
— Куда ж им деваться? Стоят, прихорашиваются — особливо Москва, как невеста к венчанию. Был я там проездом и в прошлом годе, и в этом. Разница преогромная. Все поизрыто — не пройти, не проехать. Не сосчитать, сколько в ямы кувыркнулся, зазевавшись!
— Что ж они все копают?
— А кто его знат? И дворцы строят, и места присутственные, и целый город в городе для чиновного люда. А еще… — Щегарь состроил хитрую моську, — а еще для говна!
— Брешешь! Где ж это видано такое?
— А вот и не брешу! Клоакой то сооружение прозывается.
Мужики ошеломленно примолкли. Хлопнули по стаканчику и продолжили расспросы.
— Небось, окрестные опчества хорошую копейку имеют?
— Это — да! На стройках страсть как людей не хватает. А в тех селах, где глина хорошая, самодельный кирпич лепят и жгут. Ежели достойный, покупают у них приемщики-перекупщики и в Москву везут. А бабы ейные на пошиве одежды сидят — и для армии, и для мирян. Деньга у народа завалялась! У входов в меняльные банки толпа. Меняют старые деньги на золото, да на новые ассигнации…
Опять зашумели мужечки.
— Так тож наше золото, уральское! У нас, почитай, полдеревни артелками на лето за хребет уходило на прииски. Платят хорошо. А кто и в вольные старатели подался… Эх, зажила Расея, проснулся в ней дух старинный, богатство само к рукам липнет.
— Я вам еще таку сказку расскажу. Когда ехали мы до Москвы в прошлом годе, досталось нам старое корыто. Горя хлебнули, думали, не доедем. А обратно возвращался — лепота! Барка колесная, машиной ведомая — шлеп, шлеп колесами по воде, а я уже дома!
— Так то пароход, — не удивились мужики. — Навидались уже у уральских порогов. Приплывал к нам.
Выходило, пароход им не невидаль, а у Василия Гаврилыча случай тот все из головы не шел. Все никак не мог успокоиться, сравнивая свои прошлогодние страхи с нынешними восторгами.
— Господин офицер! — тронула прапорщика за рука целовальница. — выйди во двор, там до тебя пришли.
Щегарь удивился, но спорить не стал. Выглянул — на крыльце стоит девка, в платок закутанная.
— Ты чья будешь, красна девица?
— Аленка я, горного мастера дочка.
Вася взметнул руки к двууголке. Обрадовался.
— Обожди чуток, подарок у меня для тебя.
Бросился обратно в кабак, подхватил оставленный узелок, вернулся обратно, сунул его девушке.
— Арсений Петрович наказали вам передать. Ботиночки с пряжками шведской работы. Таких у нас не найдете.
— Ты про Сеньку что ль?
— Про него самого!
— Как поживает ваш товарищ? Скоро ли, как вы, к нам на побывку? — с наигранным равнодушием спросила Аленка, покраснела и нервно затеребила неразвязанный узелок.