"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

И вот этот скромный шик, и оставался пока пределом для него, истосковавшегося по шумным гулянкам. Конечно имелись и тихие дачи, с любвеобильными хозяйками, и генеральские охоты, но хотелось не втихаря, а именно шумно, с пробками в потолок, и цыганским хором.

По совету кого-то из друзей, он пригласил к себе модного художника, и тот за вполне серьёзные деньги – десять тысяч, сделал парадный портрет для гостиной.

Портрет вышел красивым, богатым, но… скучным. На холсте он одетый в серый костюм, стоял опираясь на невысокую колонну, на фоне драпировок из тканей. Да, вполне в духе социалистического реализма, но так уныло, что сводило зубы.

О чём он и пожаловался старому знакомому, директору образцово-показательного универмага не сходившего с доски почёта Мосторга вот уже пять лет. И вот теперь этот знакомый сам напомнил о том разговоре, наверняка имея в виду решение вопроса.

Без одной минуты три, в зал вошёл Кульчинский, ведя с собой совсем молодого, хорошо одетого парнишку лет четырнадцати, и неся под мышкой бумажный рулон.

Мужчины тепло поздоровались, и после пары вступительных фраз, директор гастронома развернул рулон, и на Сабурова остро глянул с портрета настоящий теневой хозяин района, с едва уловимой улыбкой на губах.

– Это… ты рисовал? – Сказать, что директор торга удивился, значило не сказать ничего. Он поражённо вглядывался в двухцветный карандашный портрет, отыскивая разные мелкие детали, как например напряжённые пальцы правой руки, лежавшие на навершие трости сделанной в виде головы грифа.

– А б а л д е т ь! – Подвёл итог Валентин Егорович, свернул портрет и отдал Кульчинскому. – Сколько берёшь за работу?

– Пока ничего не взял. – Подросток улыбнулся.
– Олег Геннадьевич, мне уже стольким помог, что я, наверное, ещё должен остался.

«Умный парень. Цену себе не набивает.» - подумал Сабуров.

– А сколько времени тебе нужно на такой портрет?

– Час – два. – Никита снова улыбнулся. – Но у меня с собой ни бумаги, ни карандашей.

– О, господи. – Мужчины рассмеялись. – Да этого добра в любой конторе хоть лопатой грузи. – Директор торга хлопнул ладонью по столу. – Так. Мальчишку я у тебя забираю, а тебе рекомендую здесь поужинать. – И жестом подозвал официанта. – Сергуня, предложи моему гостю, наше особое меню. Счёт запиши на меня.

– Будет сделано Валентин Егорович.
– Мужчина в строгих чётных брюках, белой рубашке и длиннополом пиджаке, поклонился.

Двадцать четвёртая Волга, Сабурова стояла прямо у входа в ресторан, и стоило им сесть и закрыть двери как машина плавно тронулась, рыча мощным, совсем не серийным двигателем.

– Куда сейчас, Валентин Егорович? – спросил водитель.

– Давай в магазин. Где там продают ватман, карандаши всякие, что там ещё надо.

– Это, наверное, нужно в универмаг культторга. – Предположил шофёр. – На Остоженке который.

– Вези. – Скомандовал директор торга и повернулся к Никите. – Ну а теперь расскажи о себе. Кто папа, кто мама, как сам?

– Да нечего рассказывать. Папа – военный лётчик погиб в бою. Сбил троих, а четвёртый сбил его. Мама погибла от травм после наезда грузовика. Меня вот только успела родить, и там же ушла. А я рос дебилом до четырнадцати лет, и вот, как-то то ли ударился, то ли ещё что случилось, но словно проснулся. Инвалидность сняли, и даже в нормальную школу устроился. А рисовать и не пробовал до сегодняшнего дня. А тут как-то вдруг понадобилось, и всё пошло.

– Н-да… Сабуров покачал головой. – Жизнь удивительнее любой сказки. Расскажешь кому – не поверят.

Купив всё что выбрал Никита, они поехали в здание Главторга на Пятницкой, и когда хозяин привёл его в свой кабинет обвёл рукой помещение.

– Устраивайся где тебе удобнее.

– Да я вот в уголке присяду. – Никита положил на кресло ватман и коробку с карандашами, стал накалывать лист на подрамник. – Вы на меня внимания не обращайте Валентин Егорович. Занимайтесь своими делами, а я тут потихоньку поработаю.

И в самом деле, отрешившись от всего внешнего, парень стал быстрыми едва заметными штрихами размечать лист. Цветными карандашами он ещё не работал, но почему-то был уверен, что всё получится.

Через полчаса, Сабуров уже не замечал юного художника что-то там рисовавшего на листе бумаги, и влился в рабочий процесс. Кого-то распекал, кото-то хвалил, просматривал документы и вообще руководил крупнейшим торговым объединением Москвы и области, управлявшим промторгом, пищеторгом, стройторгом, культторгом и сетью магазинов Детский Мир. Товары для продажи поступали из тысяч мест всей страны и зарубежья, и труднее всего было соблюдать баланс между вещами дорогими, и доступными, но качественными для всех, включая самые малообеспеченные слои. За этим строго следила Партия и местные Советы, способные испортить жизнь чиновнику любого уровня. Конечно присутствовали и неучтённые партии разных товаров, произведённые без уплаты налогов, но совсем немного. Смысла в этом особо не имелось, разве что в самом начале деятельности, когда денег совсем нет.

Посетители кабинета начальника даже не все замечали скромно пристроившегося в углу человека, так как Никита почти скрывался за прямоугольником подрамника, и выглядывал из-за него, для уточнения той или иной детали лица.

Без пятнадцати минут пять, он дождался, когда очередной посетитель уйдёт, и негромко произнёс:

– Валентин Егорович, я закончил. – И дождавшись, когда хозяин кабинета подойдёт ближе, повернул картину к нему.

На фоне синего неба в разрывах серых облаков, чуть в сторону от зрителя, летела тройка могучих лошадей, явно находящихся не в себе, сдерживаемые вожжами, которые тянул на себя левой рукой Сабуров, одетый во фрак, подпоясанный широким поясом, а в правой, опущенной вниз держал двуствольный пистолет с колесцовым замком. И видно было что пустит в ход его в любой момент, без малейшего сожаления. Но на лице застыло не напряжение, а широкая улыбка, явное наслаждение бешеной скачкой, непокорными лошадьми, и жизнью в целом.

Минут десять, Валентин Егорович вглядывался в картину, подробную словно фотография. Видны были даже подковы на поднятых ногах лошади, испуганное женское лицо за стеклом кареты и бешенные, на выкате лошадиные глаза, зубы закусившие удила и губы с розовой пеной.

– Однако. – Сабуров с трудом оторвал взгляд от картины, словно проваливаясь в то время и в тот мир и перевёл взгляд на Никиту. Парень явно не понимал цену своему таланту, но это не беда. Не дадим в обиду. Он снова перевёл взгляд на картину и снова едва сумел оторвать взгляд. Да, такое можно повесить хоть и в кабинет. Не выспренно - хвастливое, а вполне серьёзное и взрослое произведение, много говорящее о хозяине лучше любых слов.

Он распахнул дверь в приёмную, и не входя негромко обронил: - Катя, зайди.

– Да, Валентин Егорович. – Стройная ухоженная женщина, одетая по последней советской моде, в платье из китайского шёлка, но по французским лекалам, вошла держа в руках блокнот.

– Сестра вот этого молодого юноши, насколько я помню, Калашникова Варвара Анатольевна сейчас дома, по адресу Улица Гвардейская…

– Дом пять, квартира тридцать пять. – Никита чуть нахмурился. – А, зачем…?

– Могу заплатить наличными, но это опасно. Такая куча денег, а у вас сто процентов, дома картонная дверь. И нужно тебе спать на вулкане? – Спокойно объяснил директор главторга. – А так, сейчас Катенька поедет, прихватит твою сестру, и откроет ей сберкнижку, по которой только хозяйка сможет получить деньги. А чтобы она не переживала, ты поедешь с ней, и всё объяснишь. – Сабуров подошёл к сейфу, и набрав номер на замке, распахнул тяжёлую дверцу. – Портрет который мне не понравился обошёлся мне в десять тысяч. Да, знаю, что дорого, но вот такие в Москве цены на парадные портреты. А тебе я заплачу двадцать. Не спорь, здесь я решаю, что и сколько стоит. Что ещё очень важно – эта планка теперь будет во многом определять твой гонорар, так что не продешеви. – Он положил пачку денег на стол, и нагнувшись к своему писчему прибору, вытащил визитку. – А это совсем личное. Звони если будут проблемы. Катенька, запомнишь юношу?