"Фантастика 2025-22". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
К вечеру он был уже слишком далеко, чтобы оборачиваться напрасно. Зная дорогу и не тратя время, он мог управиться за три дня и послезавтра ночью стоять на пороге родного дома. От этого в груди сжималось, натягивая невидимые струны до боли. Он прижал ладонь к сердцу, ощущая его бешеный стук. Отчего-то было тревожно и горько, тянуло обратно в школу. Кента заставил себя не думать об этом и свернул с дороги в небольшой лесок, за которым, как он помнил, жила престарелая пара, приютившая его на ночь год назад. Он обещал отблагодарить их позже, и вот выпал случай.
Миновав лес и поле, он добрался до края участка с одинокой хижиной. Несмотря на поздний час,
И он уже знал – тут никого, совсем.
Кента опустил меч и перешагнул порог. Запах сырости неприятно защекотал ноздри. Холодный очаг давно не разводили, углы затянуло паутиной, пыль покрывала все поверхности. Кента опустился на колени, растерянный, обездвиженный печальным открытием. Его благодарность опоздала, он был далеко и понятия об этом не имел, ведь что год для молодого, а что – для пары стариков?
Так больно, так грустно…
Он помолился за них и, отряхнув штаны, принялся за уборку. Казалось важным создать хотя бы видимость жизни, прежде чем вновь воспользоваться гостеприимством этого жилища. Он закончил совсем поздно и, опустившись на пол возле потрескивающего пламени в углублении ирори [163] , достал то, что взял на перекус по привычке. Снаружи поднялся ветер, шурша соломой на крыше, что-то стучало и скрипело, наполняя дом зловещими звуками. Кенте давно не приходилось ночевать одному, и, укладываясь тут же, у огня, он постарался представить, что рядом, руку протяни – пытается найти идеальную позу Хизаши, а воздух дрожит от храпа Джуна. Если подумать об Учиде, то тот во сне, насколько запомнилось, совсем не шевелится, и его присутствие едва заметно. И так, перебирая в памяти воспоминания, Кента заснул.
163
Ирори – традиционный японский очаг, представляет собой деревянное углубление в полу с песком для защиты от возгорания с подвешенным над ним крюком для чайника/котелка и т. д.
Но только робкая дрема сменилась темнотой глубокого сна, как что-то будто вытолкнуло Кенту на поверхность, и он мгновенно схватил лежащие рядом ножны и выставил перед собой, упираясь чужаку в горло. И только после этого открыл глаза.
– Мне это не нравится, – сдавленно сообщил Мацумото, нависая над ним. Кончики его волос щекотали щеку.
– Хизаши? Что ты здесь делаешь?
Кента подождал, когда тот выпрямится и с гордым видом скрестит руки на груди, и сел, ладонью стирая с лица остатки сна. Судя по тому, что огонь уже почти угас, ночь подбиралась к часу Быка. Отложив ножны с Имой, Кента сосредоточил заспанный взгляд на друге. Тот держал оскорбленную мину и даже потер горло, будто там мог остаться след.
– Что ты забыл так далеко от школы, да еще ночью? – повторил вопрос Кента и понял: – Там что-то случилось? Надо вернуться?
– Ничего там не случилось. А если бы и случилось, без тебя бы точно обошлись.
Хизаши сел у очага и принялся раздувать пламя. Стало светлее, и Кента перестал щуриться.
– Тогда я не понимаю.
– Морикава отправил меня за тобой. На всякий случай, –
ответил Хизаши, глядя в сторону. На его лице играли отблески огня, и Кента на миг увидел в нем те пугающие, но прекрасные черты, что открылись ему в пещере с горячими источниками.– Я же еду не на задание.
– Ты знаешь Морикаву. Я и сам не горел желанием срываться с места из-за тебя, – проворчал Хизаши, наконец оборачиваясь. Вдали от Дзисин он снова ослабил контроль, как решил для себя Кента, и змеиный желтый глаз просвечивал сквозь падавшую на него челку. Никто до сих пор так и не заметил подвоха, так что Кента просто смирился, что это он такой особенный.
– На что ты уставился?
– Я… ни на что, – виновато улыбнулся он и пригладил взъерошенные волосы. – Вернемся, обязательно поблагодарю сэнсэя за заботу.
– Э, не стоит. Он наверняка уже об этом позабудет.
Кента не мог доказать, но с какого-то момента, он и не понял какого, стал понимать Мацумото гораздо лучше, пусть и не до конца, и видел, когда он лгал. А лгал он часто и виртуозно, ведь иного и не ждешь от ёкая, который уже год водит за нос величайшую школу оммёдо, дурачит простых людей и ничуть не меньше – своих товарищей. Улыбка Кенты померкла, когда он снова подумал об этом.
– Я рад, что ты будешь со мной, – признался он.
– Расскажешь?
Хизаши сел напротив, и теперь они смотрели друг на друга сквозь дым и вспыхивающие рыжие языки над очагом. Кента вздохнул и опустил взгляд на ножны Имы.
– Отец вернулся домой, – сказал он тихо. – Я не видел его с детства, мама сказала, он ушел сделать одно важное дело, но годы сменялись годами, и я так и не понял, что настолько важное заставило его бросить нас с мамой одних. Должно быть, это что-то сравнимое со спасением мира. – Он усмехнулся. – Но мы просто скромная семья из лесной деревни, кого и от чего мы можем спасти?
– Но ты же спасаешь, – возразил Хизаши, щурясь от жара, который так любил.
– Юрико-химэ мертва, бабушка Сачико прыгнула со скалы, Тору из Янаги больше нет, целая деревня чужих, но все-таки людей, лишилась жизней в один миг, потому что я решил, будто творю благое дело. Скажи мне, Хизаши-кун, кого я спас?
Мацумото молчал, и Кента с самого начала знал, что ему будет нечего ответить, оттого горько усмехнулся.
– Даже этот дом. Я обещал отблагодарить его хозяев за доброту, но смог только прибраться после их смерти.
– Думаешь, один такой? – вдруг зло бросил Хизаши. – Один несешь груз вины? Возомнил себя центром мира, от которого все зависит?
– Нет, я…
– Люди… Люди постоянно, сплошь и рядом, делают неправильный выбор, и что? Почему тогда ты все еще хватаешься за ножны?
Он отчитывал Кенту не впервые, но именно сейчас показалось, что он не просто говорит о Кенте, а понимает его, чувствует так, будто был в его шкуре. Дым, тянущийся в дыру над очагом, мешал поймать взгляд Хизаши, все смазывалось, теряло четкость – и реальность.
– Потому что я не могу сдаться, – ответил он первое, что пришло на ум.
– Тогда просто перестань уже ныть.
И Кента расхохотался. Смеялся так громко и долго, что заболел живот, а на глазах выступили слезы. В основном над собой, своей очевидной глупостью, но и немного над тем, каким ворчливым, стариковским тоном заговорил Хизаши.
– Хорошо, – наконец затихнув, сказал он и смахнул слезы. – Больше не буду.
– Безумный какой-то, – буркнул Мацумото. – Угораздило же с таким связаться.