"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Граф Маллэ недоверчиво покачал головой:
— Вряд ли убийца стал бы намеренно компрометировать свой Орден. Вероятнее всего, этот знак предназначался просто для отвода глаз.
Экстерриор Рафиано протянул с задумчивым видом:
— Негодяй, кажется, кричал, что был исповедником матери Моники? Помнится, она тайная эсператистка, граф?
— Именно так, — подтвердил Вейсдорн. — Первое письмо, которое убийца передал королю, было подлинным. Остальное – подделки, переложенные пустыми листами.
И государственный секретарь выложил кипу бумаг: весь верхний листок покрывали пятна крови. Сильвестр
— Так что вы думаете, граф: это дело рук фанатика или нет? — спросил он, пробегая глазами письмо.
— Увы, нет, — отозвался Вейсдорн и пояснил, заметив удивлённые лица членов Совета. — Фанатик не думает о бегстве заранее. Он сосредоточен на совершении преступления, поскольку мнит его миссией самого Создателя. Однако наш убийца сбежал, и это не случайность. Взгляните: его ряса сшита так, что её можно легко распороть и скрыться. Маршрут короля был известен, и все знали, что его величество прослушает службу в Соборе Святой Октавии. Господа, покушение было тщательно спланировано, и преступники заранее продумали отступление.
— То есть, это не религиозный, а политический заговор, — резюмировал Сильвестр. — Но чей?
— Чей угодно, ваше высокопреосвященство, — отозвался Вейсдорн. — В нынешних обстоятельствах смерть его величества выгодна очень многим.
Сильвестр забарабанил пальцами по груди. Это его недосмотр. Его вина! До казни королевы Фердинанда следовало охранять как зеницу ока… Но кто же всё-таки бросил Талигу вызов? Гайифа? Дриксен? Агарисские истинники? А может, эпинские мятежники в союзе со Святым престолом?..
В отличие от Сильвестра Генерального прокурора интересовала не политика, а судебное расследование.
— Что вы намерены предпринять? — спросил он у Вейсдорна.
— Объявить, что за покушением стоят эсператисты, разумеется, — отозвался Государственный секретарь. — После Октавианской ночи в их среде постоянно зреет недовольство. Нужно воспользоваться предлогом и уничтожить очаг смуты.
— Но если убийца вовсе не эсператист?
— Тем лучше: он будет думать, что сбил нас со следа, — ответил Вейсдорн. — Вы сами знаете, маркиз: пока не доказано обратное, следует опираться на существующие улики.
— Тем более, — вставил супрем, — что народ уже назвал виновников. Когда мы возвращались во дворец, из толпы кричали: «Смерть подлым эсператистам!». А вы знаете, господа: Vox populi vox Dei[1].
Экстерриор Рафиано мрачно хмурился.
— Только религиозной смуты нам сейчас и не хватало! — в сердцах сказал он. — Вы уверены в том, что говорите, господин Гольдштейн?
— Совершенно! — твёрдо ответил супрем. — Криков, правда, было немного, но их не услышал бы только глухой.
— Я тоже их слышал, — подтвердил Государственный секретарь.
Рафиано подошёл к окну и отворил его. Сюда шум со двора долетал как глухой прибой: грозный, но невнятный. Граф внимательно вслушивался в течение нескольких минут, но разобрать, что кричат, из Малой опочивальни было невозможно.
— Я пошлю прознатчиков в город, — шепнул Вейсдорн
Сильвестру. — Вполне вероятно, что Лига покойного Авнира опять собирается поднять голову. Фанатикам нужен только повод.Сильвестр в раздражении и тревоге кусал губы: покушение произошло на глазах у сотен свидетелей, и слухи – как водится, преувеличенные – распространятся по городу, как пожар. Кардинал ощущал, как от дурного предчувствия у него ноет сердце.
— Хорошо, — коротко согласился он. — И ещё… Отправьте своего человека ко мне в особняк. Мне нужен Агний.
Дверь в Малую опочивальню приоткрылась.
— Ваши милости, — пролепетал камердинер короля, — Господин первый медик зовёт вас…
Врачи потерпели неудачу. Мэтр Марон сделал всё, что мог, но остановить внутреннее кровотечение было не в его силах. Судороги боли пробегали по телу короля, и несчастный Фердинанд понимал, что это означает. Бледный, весь покрытый холодным потом, он слабо стонал и просил позвать к себе исповедника, отца Урбана, в миру Джанкарло Латини.
Франсуа Марон подошёл к кардиналу, желая дать отчёт в своих действиях, но Сильвестр почти не слушал его. Роковое происшествие перевернуло все его планы. Смерть Фердинанда II, такая несвоевременная, поставила судьбу Талига на грань катастрофы. Нужно было принимать срочные меры, и кардинал понял: сейчас или никогда!
Однако тессорий опередил его.
— Какие распоряжения вашему величеству угодно отдать на случай смерти? — почтительно осведомился он, преклонив колени перед ложем умирающего короля.
— Позовите духовника! Позовите моего духовника! — шептал король одними губами.
— Но прежде всего, — напомнил кардинал громко, — вы должны подписать манифест о признании детей Катарины Ариго незаконными!
Это требование оказало на короля удивительное действие: только что бессильно распростёртый на постели, он внезапно приподнялся на локтях и воскликнул голосом, почти обретшим прежнюю силу:
— Что?! Вы хотите, чтобы я карал и казнил тогда, когда сам молю Создателя о милости? Нет! Этого не будет! Я прощаю всех – и мою жену, и детей!
Поражённые члены Тайного Совета переглянулись. А как же суд в Атрэ-Сорорес? А его последствия для престолонаследия?..
— Тогда ваше величество должны назначить регента, — произнёс тессорий, быстро сориентировавшись.
— По закону регентом может стать только герцог Алва, — мгновенно ответил Сильвестр.
— Нет, — прошептал король, падая обратно на подушки. — Нет. Кузен Алва отрёкся.
— Что?! — переспросил Сильвестр, решив, что он ослышался. — Что?!
Подобное сочетание слов было просто немыслимым!
— Духовника, духовника! — бормотал король, беспокойно мечась по постели. — Неужели вы хотите, чтобы я умер без покаяния?
Кардиналу и впрямь было не церковных таинств: будь Фердинанд чуть покрепче, а главное, не будь в опочивальне свидетелей, Сильвестр силой вытряс бы из него объяснение фразы об отречении. Но, должно быть, несчастного услышал сам Создатель. Во всяком случае отец Урбан, духовник его величества, вбежал в комнату именно в эту минуту. Увидев пепельно-серое, мокрое от слёз и пота лицо короля, он со всех ног кинулся к ложу и упал перед ним на колени. Король шумно выдохнул от облегчения: