"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21

Ричард задумался, кивнул и сделал усилие, чтобы приподняться, хватаясь за рукоятку меча. Рокэ не позволил ему этого: он сам подхватил юношу за плечи и посадил, крепко прижимая к себе.

— Меч! — выдохнул Ричард.

Рокэ подал Дику оружие рукояткой вперёд. Неловкими, слабыми пальцами тот попытался вставить камень обратно в отверстие, из которого он выпал когда-то. Рокэ осторожно положил свою руку поверх руки юноши и аккуратно направил его движения. Он так крепко сжал ослабевшую оправу, что она сошлась вокруг караса надёжно, как никогда.

Едва камень встал на прежнее место, как в его холодной коричневой глубине зажглись тёплые солнечные блики, хотя солнце было плотно скрыто за завесой туч.

Карас ожил.

От вида его золотого блеска Ричард словно бы взбодрился и окреп.

— Эр Рокэ… — шепнул он Алве. — Вы написали Левию… что я больше не ваш оруженосец. Но если… Если я снова попрошусь на службу… Вы примете меня?..

Рокэ не стал говорить, что давнее письмо к Левию было отправлено им в порыве раздражения. Теперь это уже не имело значения. Вместо объяснений, похожих на оправдания, он ответил просто:

— Да.

Ричард улыбнулся, но уже через минуту нахмурился и бросил на Рокэ жалобный взгляд.

— Я не помню клятвы, — признался он еле слышным покаянным шёпотом. — Помню только про честь и про бой.

— Клятв не нужно, — ответил Рокэ искренне. — Я принимаю вашу службу, герцог Окделл.

Пошёл дождь.

Зимний ливень, холодный и чистый, зашумел над Гальтарой, гася последние очаги магического пожара и наполняя воздух влажной свежестью. Казалось, он смывает с усталого мира пот и грязь, даруя обновление и возрождение.

Ричард, запрокинув голову на плечо Рокэ, ловил потрескавшимися губами прозрачную воду. Рокэ тоже ощутил чудовищную жажду. Он подставил под ливень ладони и набирал пригоршню за пригоршней, давая напиться попеременно то Ричарду, то себе. Затем закутал юношу во все тряпки, какие только нашлись под рукой, и крепко обнял, чтобы уберечь от холода.

— А Робер?.. — шёпотом спросил Дик — С ним всё в порядке?

С Эпинэ, несомненно, всё было в порядке: смерть Повелителя Молний Рокэ почувствовал бы сразу. Он мысленно потянулся к своему вассалу и уже в следующую минуту получил ответ: Робер хлопотал о Суавесе и лошадях, которые едва не погибли во время урагана, пожара и землетрясения.

— Он скоро найдёт нас, — сообщил Рокэ. — Я позвал его на Холм.

Ричард удовлетворённо кивнул и что-то невнятно пробурчал. Тут же выяснилось, однако, что бурчал не он, а его желудок. Рокэ вопросительно приподнял одну бровь, внутренне забавляясь, и Повелитель Скал мгновенно сконфузился.

— Мне хочется есть, — объяснил он смущённо, но тут же добавил, слабо улыбнувшись: — А в клятве не говорится: «обед моего эра – мой обед»?

— Да вы наглец, юноша! — делано возмутился Рокэ. — Нет у меня никакого обеда. Впрочем, когда кончится дождь, я поищу для вас какие-нибудь птичьи яйца. Давненько я не разорял гнёзд!

Ричард уткнулся носом ему в плечо.

— Внизу, под камнями, — доверчиво сообщил он, — есть черепаха. Я её чувствую: она прячется там, где сухо.

Рокэ негромко засмеялся, теснее прижимая к себе своего новообретённого оруженосца.

— Будет вам черепаха, — пообещал он. — Хотя я верю в таланты моего домоправителя. Подождите рея Суавеса, юноша, и может быть, нам перепадёт что-нибудь поприличнее, чем ваша неосторожная тортилла.

Рокэ не знал, цел ли Хуан и в состоянии он позаботиться хотя бы о самом себе. Но он чувствовал всем существом: всё прежнее прошло. Они миновали самый страшный рубеж, и смерть ещё долго не коснётся их.

Этот Излом будет длиться ещё десять лет, но они справятся со всеми его тяготами. Впереди их ждала целая жизнь – новый Круг, который начинался сегодня.

Татьяна Корсакова Девушка с серебряной кровью

Солнце катилось по выбеленному небу огненным шаром, брызгало жаром, от которого не спасали даже вековые сосны, выпаривало из задубевшей кожи остатки влаги, сжигало. И внутри у Федора тоже было солнце, такое же беспощадное, как и то, что на небе. Иногда ему казалось, что он сам и есть солнце, но остатки сознания, те крохи, которые еще позволяли ему не рассыпаться прахом, шептали – это не солнце, это жар. А еще голод и жажда…

Сколько дней он блуждает по лесу? Федор не знал. Сначала пытался вести счет, но очень скоро сбился, и теперь ему казалось, что прошла целая вечность. Его кожа пошла трещинами и сочилась сукровицей, на которую слетался гнус. Он облеплял Федора черной мантией, забивался в глаза, ел поедом. Все мысли были о воде. Холодной. Нет, ледяной! Чтобы нырнуть в нее с головой и пить, пить…

Воды не было. Ни реки, ни ручья, ни дождя. А напиться вдосталь росой не получалось, как не получалось наесться незнакомыми, кислыми до оскомины ягодами, которые иногда попадались на пути. О мясе Федор даже не мечтал. В этом враждебном мире он был чужаком, не охотником, но жертвой. То, что он до сих пор жив, казалось чудом. Вот только верить в чудеса уже не получалось.

А ведь когда-то он верил!

Дурак, безнадежный идеалист… И куда привела его эта вера? На каторгу?..

Он не желал дурного ни своему народу, ни своему отечеству. Наоборот, он думал, что все можно изменить мирным путем, без крови. Он, потомственный дворянин, верил, что миру пришла пора меняться. Нужна лишь самая малость. Нужно лишь дать народу то, что его по праву, проникнуться его страданиями, прислушаться к его стонам.

Так говорила Сашенька Эпштейн, черноглазая, коротко стриженная, стремительная. Сашенька курила сигареты, смотрела на Федора с насмешливо-снисходительным прищуром и неизменно называла графом Шумилиным. А ему хотелось, чтобы Феденькой. Но эти мечты были глупыми и никоим образом не касались отчизны и народа, поэтому Федор злился на себя, а Сашеньке дерзил. Мало было чести в такой дерзости, и он тут же краснел и терялся, вел себя как безусый юнец. В свои-то почти двадцать два года.

И когда он уже почти отчаялся обрести душевный покой, Сашенька сказала:

– Федя, а приходите на собрание! Обещаю, будет очень интересно. – И посмотрела не так, как раньше, насмешливо, а очень серьезно. Глазищами своими черными прожгла дыру в его бедном сердце.

Федор пришел, на крыльях прилетел в глухой, неприметный переулок. Когда он подавал сигнал условным стуком, сердце его билось в унисон, грозилось выскочить из груди. Сашенька встретила его лично, протянула руку для рукопожатия, а он, дурак, поцеловал тонкие пальчики с коротко обрезанными ноготками. Поцеловал и тут же смутился, потому что всякие реверансы и этикеты – это буржуазность и пережиток. Сашенька не раз об этом говорила. А она рассмеялась, потрепала по щеке, поманила за собой в просторную, скудно освещенную комнату, полную незнакомых людей. Эти люди не были похожи ни на самого Федора, ни на Сашеньку. И даже с народом, о котором они все радели, у них не замечалось ничего общего. Они напоминали бандитов с большой дороги – матерые, с волчьими взглядами. Некоторые из них были вооружены, и Федор вдруг испугался.

Всеобщее благоденствие и путь, который непременно к благоденствию приведет, виделись ему иначе – светлее и радостнее. Они не смердели табаком и прокисшим потом, не прятались в комнатах с плотно занавешенными окнами. Наверное, Федор ушел бы, если бы Сашенька не взяла его за руку и не улыбнулась бы ободряюще. Сашенька нисколько не боялась этих мрачных людей, и он не станет бояться!

Его приняли как равного, налили стопку, предложили сигарету. И Федор впервые в жизни закурил. Он опрокинул в себя стопку, а потом курил, вдыхал вонючий дым и думал лишь о том, чтобы не закашляться, не показаться неопытным щенком перед этими матерыми волчищами. Ему думалось, что все в комнате смотрят только на него, что он вот прямо сейчас сдает какой-то очень важный экзамен, проходит посвящение, о котором его не предупредили заранее.