"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Из дома с подойником в руке вышла Евдокия, с той же бдительностью, что и кот, обвела взглядом двор и скрылась в сарае. Через мгновение мычание из недовольного сделалось радостно-нетерпеливым, и кот сменил дислокацию, переместился поближе к сараю. А Федор занялся утренним туалетом. Остывшая за ночь вода приятно бодрила, возвращала ясность мыслям. Когда Евдокия вышла из сарая, он был чист, готов к будущему и по-прежнему голоден.
Евдокия поставила доверху наполненный подойник на крыльцо, железной кружкой зачерпнула из него молока, плеснула в стоящую здесь же плошку, пополнила кружку снова и протянула Федору:
– Пей, племянничек.
Он и забыл, когда в последний раз пил
– Следующий раз возьму кувшин, а то кое у кого пузо, что ненасытная прорва.
Получилось не особо ласково, но даже в этой неласковости Федору почудилось обещание. И это было так прекрасно, что он улыбнулся. Одноглазый кот тоже улыбался и урчал громко, как паровой двигатель. Рыжик махал хвостом и пританцовывал перед хозяйкой на задних лапах, и, кажется, даже бестолковые куры смотрели на нее с обожанием. В своем маленьком царстве Евдокия была царицей и силу своей власти ощущала в полной мере.
– Все голодные. Эх вы, черти, – сказала она в своей любимой манере и даже махнула на кур рукой, а потом велела Федору: – Ступай в дом, некогда мне тут с тобой возиться. Будем завтракать.
На стол она накрыла быстро, от помощи отмахнулась, сказала что-то, что Федор не расслышал, шикнула на прокравшегося в дом кота. Кот нисколько не испугался, наоборот, запрыгнул к Федору на колени, снова заурчал.
Завтракали перловой кашей, такой вкусной, что Федор не удержался, попросил добавки. И молока выпил еще две кружки, и большой кусок хлеба съел, а наевшись, понял, что Евдокия не поставила для себя даже тарелки.
– А как же вы? – спросил он с запоздалым чувством вины.
– Я уже поела. Так поздно, дорогой мой, завтракают только баре.
Это был камень в его огород. Сколько их там уже валялось, этих камней! Одним больше, одним меньше.
– В контору пойдем сегодня. – Евдокия принялась убирать со стола. – Ты мне теперь хоть и племянник, но за постой все равно будешь платить. Мне еще один захребетник не нужен.
Одноглазый кот согласно мяукнул. Уж себя-то он захребетником точно не считал. Да и относилась к нему хозяйка не в пример лучше, чем к новообретенному племяннику.
– Утром заходила Лещиниха, – сказала Евдокия.
– Кто такая Лещиниха?
– Та еще змеюка. – В голосе Евдокии ему почудилось злорадство. – Я сказала ей, что ты контуженный. Получил по башке в драке.
– Зачем? – удивился Федор.
– Затем, что ты ничего не знаешь о нашей жизни, ты чужак! – Она отвернулась от печи, уперла кулаки в бока. – Если станут расспрашивать, что ты расскажешь?
Она была права, и крыть Федору было нечем, он даже отвечать не стал.
– А с контуженного какой спрос? Ты многого не помнишь, и вообще немного того.
– Чего – того? – Хорошее настроение враз испортилось. Начинать новую жизнь под личиной деревенского дурачка Федору ох как не хотелось. Да и что это будет за жизнь!
– Чего скис? – усмехнулась Евдокия. – Я ведь не сказала Лещинихе, что ты идиот, так… слегка припадочный.
– Припадочный?..
– Если начинаешь очень волноваться, у тебя приключаются корчи, но нечасто, а то сильно припадочного кто ж на работу возьмет?
– Вот спасибо вам, тетушка, за заботу! – Федор поклонился до земли, борясь с желанием под землю же и провалиться. – Идиот с корчами! Я ведь о таком счастье и мечтать не смел! Как же мне подфартило-то!
– А тебе и подфартило, племянничек! – Евдокия вперила в него тяжелый взгляд. – Если бы не Айви, никто с тобой не стал бы возиться, спихнули бы обратно в озеро – и концы в воду.
– Спасибо,
что не спихнули. – Он столкнул недовольно мяукнувшего кота на пол, выбежал из дому.День выдался пасмурный и хмурый, под стать настроению. Кипящая в Федоре злость требовала незамедлительного выхода. Это было чистой воды ребячество, когда он завязывал узлом лежавший на верстаке ржавый железный прут, но поделать с собой он ничего не мог. Не управлял он собою в этот момент, даже вышедшую следом Евдокию не сразу заметил.
– Полегчало? – спросила Евдокия, косясь на закрученный кренделем прут.
А Федору ведь и в самом деле полегчало, злость схлынула, оставляя после себя растерянное недоумение и дрожь в руках.
– Простите, – только и сумел он сказать.
– Ничего, – усмехнулась Евдокия. – Зато теперь ты понимаешь, что я пыталась тебе сказать. Все твои нынешние странности, вот эту силушку твою, – она кивнула на прут, – нужно людям как-то объяснить, чтобы лишних вопросов задавать не стали. Да ты не переживай так, племянничек. Как научишься со всем этим управляться, так про контузию твою быстро забудут. Народ у нас незлобивый.
– Простите. – Федор сел на чурбан, сжал виски руками.
Евдокия ничего не ответила, положила прут обратно на верстак.
– Я исправлю. – Он потянулся было за прутом, но она хлопнула его по руке.
– Потом, – сказала резко, но тут же добавила уже спокойнее: – Я на остров, а ты здесь пока сиди, за ворота не суйся. В контору после обеда пойдем. После обеда Гришка Епифанцев сердцем добрее.
Кто такой этот Гришка Епифанцев, Евдокия уточнять не стала. Федор и сам понял, что это человек, от которого зависит, возьмут ли его, контуженного и бесноватого Федьку Леднева, в ремонтную мастерскую.
Евдокия, как и обещала, вернулась к обеду, накрыла на стол, но сама есть не стала, вышла. К ее немногословности и неприветливости Федор привык, поэтому смущаться не стал, принялся за еду. Но хозяйка неожиданно быстро вернулась.
– Это тебе. – Она положила на лавку рядом с Федором стопку чистой одежды. – Переоденься после обеда.
Он не стал спрашивать, чья это одежда, догадался, что Степушки, просто молча кивнул.
Пока Евдокия прибиралась в кухне, он успел побриться и переодеться. Рубаха немного жала в плечах, то ли была меньшего размера, то ли за время, проведенное на острове, Федор изрядно возмужал. А вот сапоги, наоборот, оказались великоваты и грозились натереть мозоли. Картину завершал картуз. Федору казалось, что именно картуз делал его по-настоящему похожим на заводского рабочего.
Евдокия окинула племянничка внимательным взглядом, удовлетворенно кивнула.
– Много не болтай, – сказала строго. – Говори по делу, только если спросят. Аким Петрович считает тебя рукастым и головастым. Не знаю, с чего он это взял, но надеюсь, так оно и есть. У Гришки самого язык без костей, но болтунов он не жалует. – Просто расскажи ему, что ты можешь.
– Я многое могу, – сказал Федор не без гордости, а сам подумал, что может и умеет куда как больше какого-то там Гришки.
– Вот как раз много сразу не надо, – осадила его Евдокия. – Я сказала, что ты учился в техническом училище. Не в академии, племянничек, а в училище. Запомни это. Человек ты отныне грамотный, но не шибко. К шибко грамотным всегда имеются вопросы, а тебе лишние вопросы ни к чему. Поработаешь в мастерской, пооботрешься, а уже потом можешь потихонечку свои умения показывать. Брат мой, царствие ему небесное, толковый был мужик и руки имел золотые. Пусть думают, что ты такой разумный в него пошел. Его на заводе еще помнят, да и мое слово какой-никакой вес имеет. Ты понял меня, Федор?