"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Гордей, кто говорил? – Показалось вдруг, что не нужно ей в Кутасовскую усадьбу, что ответы на свои вопросы она сумеет найти прямо тут, у блаженного. Надо только правильно сформулировать вопросы, а потом интерпретировать ответы.
– Крови было много… Все руки в крови… – Горыныч посмотрел на свои широкие, в мозолях ладони. – Я виноват! – выкрикнул он вдруг так громко, что со старой сосны с истеричным карканьем сорвалась в небо стая воронья. – Это я его убил…
– Гордей…
– Виноват! Виноват!! Виноват!!!
…И снова золота стало больше, оно растопило, почти полностью поглотило бирюзу. Ева не могла оторвать взгляда
Кровь собиралась в Горынычевой ладони, как в чаше, а в самом центре этой чаши торчало что-то острое и ржавое. Ева не сразу сообразила, что это острое и ржавое пригвоздило руку Горыныча к деревянным перилам пристани. Нет, не пригвоздило! Это рука Горыныча со всего размаху напоролась на торчащий из доски гвоздь. Хватило одного неосторожного, но сильного взмаха.
– Господи… – сказала Ева шепотом. – Гордей, ты не волнуйся… Просто немножко потерпи, я что-нибудь придумаю…
Гера с детства учил ее никогда не давать несбыточных обещаний. А она, выходит, не усвоила, если обещает что-нибудь придумать с рукой, пригвожденной к перилам.
– Это ты не волнуйся. – Улыбка Горыныча оставалась безмятежной. На тонкую струйку крови, стекающей по ладони на манжет рубашки, он смотрел с легким интересом. – Мне не больно. Я же тебе говорил.
И это движение Ева тоже не заметила. Кажется, Горыныч просто снова взмахнул рукой. Во все стороны полетели кровавые брызги, щекам и лбу вдруг сделалось сначала горячо, а потом холодно, а Горыныч уже все с тем же интересом разглядывал гвоздь, который только что без малейшего усилия выдернул из своей ладони.
– Видишь? – спросил доверительным шепотом, от которого по коже побежали мурашки. – Совсем не больно. И никогда больно не было. Не надо за меня бояться.
Вот только Ева боялась уже не за него. Ева боялась за себя, за то горячее, а потом холодное – чужое! – что перепачкало ее лицо. Вот уж где впору заорать в голос.
Только отчего-то не оралось. Даже странно. Дрожащей, неуверенной рукой Ева достала из рюкзака упаковку влажных салфеток, как могла тщательно стерла с лица кровь и только потом осторожно положила упаковку на перила.
– Вытри, – не сказала, а просипела, мысленно удивляясь собственной стойкости и героизму.
– Ай, само пройдет! На мне, как на собаке! – Вместо того чтобы взять салфетки, Горыныч присел на корточки, сунул пораненную руку в озерную воду. Кишащую микробами воду… Еву снова передернуло. Она наблюдала за тем, как белая пена окрашивается розовым, и пыталась проглотить колючий ком, что застрял в горле.
– Испугалась, да? – А Горыныч уже вынул руку из воды, вытер о грязную штанину. – Многие пугаются, а для меня это тьфу! – Он сплюнул себе под ноги. – Мне не больно. Если бы мне было больно, я бы со змеем не смог… И он бы не смог… Вообще бы ничего не вышло. Хотя иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы тогда, в самый первый раз, ничего не вышло. – Он задумчиво запустил пятерню в волосы. – А потом я думаю, что это даже хорошо, что все получилось! Ведь правда же? – И в глаза заглянул прямо с собачьей какой-то надеждой.
Сумасшедший. Несчастный городской сумасшедший, который даже боли не чувствует… Подумалось вдруг – а вот бы и ей такое счастье! Чтобы ничего не чувствовать – ни боли,
ни простых прикосновений.– Мне пора, – сказала Ева, пятясь от Горыныча. – У меня в городе дела. А ты Амалии свою руку покажи. Тебе, наверное, теперь прививка нужна от столбняка.
– Не надо мне никаких прививок, я, знаешь, какой здоровый?! Это с виду я только такой… никчемушный. – Последнее обидное слово он произнес без грусти и без сожаления, просто констатировал факт.
Ей бы сказать что-нибудь ободряющее, но Ева не стала, поняла, что не нужны ему ободрения. У него свой мир, настолько отличный от других, что даже ей с ее собственными тараканами в этом мире покажется неуютно. Впрочем, говорить ничего не пришлось, от дома к пристани, размахивая руками, уже бежала тетя Люся. По ее озабоченному лицу было видно, что за Еву она опасается. Или не за Еву, а ее комфорт.
– Отойди! Отойди, окаянный! – закричала тетя Люся еще издалека. – Сколько тебе говорить, не трогай гостей! Не приближайся даже!
А Горыныч испугался, втянул голову в плечи, прижал пораненную руку к груди, оставляя на и без того несвежей рубашке кровавые разводы.
– Батюшки! – Тетя Люся замерла, словно натолкнулась на невидимую преграду. – С вами все хорошо? – И попробовала кинуться к Еве с утешениями. Пришлось отстраниться, почти отпрыгнуть в сторону.
– Все нормально! – сказала Ева, зорко следя одновременно за поварихой и Горынычем. – Это не моя кровь, это Гордей поранился. Вы бы отвели его в дом, обработали рану.
– Опять?.. – Кажется, тетя Люся вздохнула с облегчением. – Горе ты луковое, Горыныч! – Не было в ее голосе ни злости, ни жалости, лишь вялое, застарелое раздражение.
– Укололся, – сказал Горыныч смущенно и так же смущенно улыбнулся. – Нечаянно.
– За нечаянно бьют отчаянно! – Повариха крепкой рукой ухватила его за запястье, повернула руку ладонью вверх, осмотрела рану, покачала головой: – Зеленкой надо помазать, чтобы не загноилось.
– Он говорит, что ему не больно. – Подходить поближе Ева не планировала, так и осталась стоять в сторонке. – Но рана такая…
– Не больно, – кивнула тетя Люся. – С самого детства ему не больно. Аномалия у него такая – не чувствует совсем боли. Однажды с поломанной рукой две недели проходил, пока мы с Амалией дурное не заподозрили да в больницу на рентген не отвезли. Там уже и кость начала неправильно срастаться, ломать по новой пришлось. Да вы не волнуйтесь за него, рану мы ему обработаем. Делов-то! А Амалии я все равно расскажу, что ты к постояльцам пристаешь! – Она погрозилась Горынычу пальцем. – Вот как прогонит она тебя с острова, куда ты потом пойдешь?
– Амалия не прогонит. Амалия не такая. – Горыныч взмахнул раненой рукой, и во все стороны снова полетели кровавые брызги. Хорошо, что Ева стояла далеко.
– Такая не такая, а совесть все равно нужно иметь! – проворчала тетя Люся и, схватив его за рукав рубашки, потащила за собой в сторону дома. – Кормят тебя, поят, а ты тут устраиваешь представления!
Ева сдвинулась с места, лишь когда эти двое отошли на безопасное расстояние, еще раз на всякий случай протерла лицо влажной салфеткой, а потом сделала мысленную зарубку: с Горынычем нужно непременно поговорить. Он наверняка что-то знает, просто не может толком объяснить. Кровь на руках… он что-то говорил про кровь и собственную виновность как раз перед тем, как напоролся на гвоздь.