"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Да что ты несёшь?! — дракон тоже схватился за голову: ему казалось, она сейчас треснет в попытках осмыслить кульбиты и перепрыги логических умозаключений Йеруша.
Этот эльф, кажется, торопился даже думать, и другие не поспевали за ним.
Играющие неподалёку подростки взмякивали и хохотали, из-за чего в голове Илидора всё ещё больше перемешивалось.
— Ну, скажи мне! — надрывался Найло. — Скажи мне, как ты это видишь, давай! Ну! Когда ты знаешь, что все мы, все мы, ёрпыльная кочерга, кого ты знаешь сейчас, и наши потомки, и потомки наших потомков превратятся в истлевшие кучки шпынявых костей, а ты ещё не будешь даже достаточно взрослым для дракона! А, Илидор? Потому ты запросто можешь взять и придушить какого-нибудь
И тут Йеруш осёкся, что с ним в состоянии увлечённой ярости бывало отнюдь нечасто: дракон стоял перед ним белый, как снежная вершина горы Иенматаль, от подножия которой Илидор когда-то по милости Йеруша ехал в цепях, в клетке и полуголым аж до самого Донкернаса. И что-то похожее на чувство вины омрачило злой обвинительный запал Йеруша Найло — то ли при воспоминании о том случае, то ли от внезапно пришедшего озарения, что Илидор, вероятно, думал о том, каково это: знать, что переживёшь всех, кто шевелится и дышит вокруг тебя сегодня.
Илидор наверняка думал об этом, потому сейчас он стоит перед Йерушем такой смертельно бледный, сжимающий зубы до хруста и не знающий ответов. А Йеруш Найло иногда — идиот.
Потому что, вполне возможно, золотой дракон даже довольно много думал о том, что он будет делать, когда все, кого он знает сегодня, примутся понемногу стареть, утрачивать задорный пыл и свободу движений, когда они постепенно растеряют какие бы то ни было желания, утратят ясность разума, когда они перестанут хоть сколько-нибудь походить на себя прежних, а всё, что связывало их с золотым драконом, останется только в памяти самого дракона — да, сначала умрёт всё тёплое, важное и незримое, что связывало постаревших эльфов, гномов и людей с вечно молодым драконом, а потом уже не станет тел этих эльфов, гномов и людей. И, кто знает, может быть, смерть их тел будет для дракона даже облегчением: что хуже — когда физически ушёл тот, кто был когда-то тебе дорог, или когда в его состарившемся теле ты находишь кого-то совершенно другого, незнакомого и ненужного тебе?
Очень даже возможно, что Илидор неоднократно и очень живо представлял, что это такое — дружить с кем-то столь недолговечным или любить кого-то столь недолговечного, или просто быть знакомым с кучей существ, которые, прав Йеруш, превратятся в прах задолго до того, как ты достигнешь хотя бы возраста зрелости. И с той же скоростью превратятся в прах другие, которые придут после них. Все другие. Все-все-все другие, кого ты знаешь и любишь, кого ты узнаешь и кого ты полюбишь, и это нельзя отменить, это нельзя остановить, это нельзя замедлить сегодня и нельзя будет остановить или замедлить никогда.
И, вполне вероятно, что Илидор, думая об этом, не находил ответа на вопрос, как же можно научиться справляться со всем этим и продолжать быть. Его любопытная, созидательная золотодраконья натура не совместима с решениями вроде «Просто ни к кому не привязывайся, Илидор» или «Забейся в нору и не окружай себя этими непрочными краткожителями, Илидор». И, сообразил Йеруш, если дракон об этом задумывался — а он, похоже, об этом задумывался, то вполне мог прийти к мысли, что на этой дороге его довольно быстро встретит путевой камень с единственной надписью: «Безысходность».
А другой дороги у него, собственно, и нет.
Потому что золотой дракон, мутант, которого никогда не любили сородичи, не мог даже изредка возвращаться в лоно драконьей семьи и переводить дух в обществе существ, которые живут с ним в одном ритме, которые хотя бы понимают его — потому что им самим приходится раз за разом переживать всех, кого они любят, кого они знают, с кем они дружат, ведут дела и говорят пустяшные разговоры сегодня. Ведь только другие драконы знают,
каково это — раз за разом вырывать из своего сердца тех, к кому был когда-то привязан и с кем разделял кусочки своей жизни. Другие драконы знают, как это — жить с мыслью, что людей, эльфов или гномов, которые были тебе дороги, которые помогали ткать полотно твоей повседневности, да которые хотя бы просто окружали тебя, создавая фон этого полотна, — этих людей, эльфов и гномов больше нет. Снова. Как прежде до них не стало других. Как в будущем не станет следующих. Этот процесс не замедляется никогда. И его нельзя остановить.Другие драконы знают, что узоры и фоны на полотне твоей жизни будут вечно меняться, и тебе раз за разом придётся откуда-то брать силы, чтобы снова заговаривать с существами, чей век краток. Снова запоминать имена и лица, кого-то не любить и к кому-то привязываться — даже если ты не захочешь снова запоминать и привязываться, а ты, конечно же, больше не захочешь, но куда ты, в кочергу, денешься. Ты снова и снова будешь впускать в свою жизнь людей, гномов и эльфов, их лица, имена, голоса и прилагаемые обстоятельства, снова и снова будешь знать, что через ничтожно малый промежуток времени в несколько десятков лет эти имена, голоса и обстоятельства присоединятся к бесконечной череде теней, воспоминаний, призраков, которые продолжают жить только в твоей памяти, и даже там понемногу стираются, чтобы в конце концов окончательно рассыпаться прахом.
Как говаривал старейшина снящих ужас Оссналор: «Мы летим сквозь тысячелетия, а существа, живущие кратко, слагают легенды про наш бесконечный путь».
Золотой дракон не сможет разделить свою боль утраты с другими драконами, ведь золотой дракон не принадлежит ни к какому драконьему семейству, и никакое семейство не пожелает его принять. Его голос и его магия слишком бестолковы и одновременно слишком сильны для них. Он ничей.
Как золотому дракону научиться справляться со всем этим и продолжать быть?
Как ему справляться со всем этим и продолжать быть собой?
Илидор смотрел на Йеруша ледяными глазами, бледно-серебристыми с тусклыми оранжевыми бликами.
— Найло, — произнёс он почти по слогам и совсем без эмоций, хотя это был тот редкий случай, когда Йеруш бы предпочёл, чтоб на него наорали. — Я не знаю, каково это. У меня нет такого опыта, какого хрена я могу тебе ответить сегодня? Спроси меня снова лет через двести, тупой эльф.
Развернулся, громко хлопнув крыльями перед носом Найло, и пошёл прочь.
***
– И на что тебе потребовалось трогать это мерзкое драконище, – приговаривала Рохильда, выхаживая вокруг Йеруша.
Он сидел на ящике, скрестив ноги, держал на коленях свои записи. Рядом стоял маленький дорожный рюкзак с раззявленной пастью. Из рюкзака торчал угол красного замшевого конверта, на который Йеруш поглядывал сердито и опасливо, словно на привязанную, но весьма недружелюбную псину.
– Вот он и показал, каков есть, вот и показал, какое драконище гадкое! – шипела Рохильда. – Ты дал бы ему придушить того кота, невелика потеря! А зато все сразу бы поняли, что это за мерзость змейская, то драконище! Сразу бы все поняли и разназвали бы его другом Храма! То позорище для детей солнца – звать другом дракона!
– Расскажи, почему, – в сотый раз попросил Йеруш, и в сотый раз Рохильда замотала головой.
– Отчего не веришь моим словам? Мы в старолесье знаем, каковы драконы! Знаем! Отчего не веришь?
– Я хочу понять, – вкрадчиво и очень терпеливо пояснял Йеруш. – Понять, а не просто поверить.
Бой-жрица фыркнула.
– Чего тебе понимать ещё! Сам видел, какое драконище вероломное! Сам видел, что он летал у вырубки!
Найло зажмурился.
– Да-да! – Рохильда упёрла руки в бока. – Я не сказала никомушеньки, посколь ты рядом с ним был, а я не хочу, чтобы тень лживости на тебя упала, но она ведь уже падает! Уже падает на тебя мрак его тварьскости, а ты всё не отходишь, всё рядом с ним идёшь, словно с другом! Но не можна называть другом дракона! Знаешь что бывает от этого?