"Фантастика 2025-43". Компиляция. Книги 1-33

— Да не обидел, — постав крынку с квасом, девчонка послушно присела рядом. — Переживаю. Наши-то на озеро крючки проверить ушли. Олька, Леньки, холопа твово, сестрица, да с ней еще одна девица — Катерина, да два парня малые, Костька да Кузема. Игнатко тож собирался, да не пошел, ногу натер. Давненько ушли-то, ага. И до сих пор не вернулись! А уж, господине, ночь на дворе.

— Вижу, что ночь, — отпив квасу, Никита почесал ус. — Шушун у тебя добрый.

— Подарили… — Серафима зарделась, аж глаза опустила — фу-ты, ну ты — зазноба не подступись! Как будто и не с ней Никита Петрович вот только что… С обоюдным, надо сказать, удовольствием. Впрочем — да, приличия-то соблюдать надо.

— А про ребят так скажу, — поставив крынку, ухмыльнулся помещик. — Ленька-то должен заскочить на озерко, проверить. Коли заплутали, так…

Вдруг оба вздрогнули. Вроде как где-то в лесу заржала лошадь. Бутурлин вскочил на ноги:

— Показалось? Иль ты тоже слышала?

— Ага, слыхала, — закивала ключница. — Скачет кто-то. Может, он — Ленька?

— Да уж ему бы пора.

Оба вновь замолкли, прислушались. И впрямь — вскоре донесся и стук копыт. Кто-то гнал лошадь галопом, рискуя сломать себе шею. Вот уже шевельнулись кусты, и на опушке показался всадник… Даже не один, а два — на одной лошади.

— Желька, — признал лошадь Бутурлин.

Да и всадника уже стало можно разглядеть — в седле сидел Ленька! Ну, кому же еще-то? Давно бы пора. За Ленькой держался на крупе еще один отрок лет двенадцати, белобрысый Кузема.

Осадив лошадь у ворот, всадники спрыгнули наземь, и Ленька, завидев у крыльца своего помещика-господина, тотчас подбежал с поклоном, доложил, судорожно хватая ртом воздух:

— Беда, господине! Хомякинские людишки девок наших Ольку да Катерину, да с ними Костьку, у озерца имали, примучили. Кузема все видел, упасся едва.

— Говори! — глянув на мальца, строго приказал помещик.

Отрок бросился на колени:

— Тако сладилось, батюшко! Стали мы крючки проверять, рыбу в мешок да на куканы… Как, откель ни возьмись — хомякинские. Мужики да парни. Выскочили из ельника, налетели — я под можжевеловым кустом схоронился, тако и уцелел.

На одном дыхании выпалив всю фразу, мальчишка остановился — перевести дух.

— Дальше, дальше рассказывай, хороняка! — нетерпеливо подогнал парня Бутурлин. — Что там с девами, с Костькой? Повели их куда?

— С девами… — парнишка шмыгнул носом. — С девами, господине, хомякинские непотребство сотворили. Одежку сорвав, толоки устроили. Опосля на усадьбу повели. Сказали, там потешутся да повесят — для острастки. Мол, озерцо-то — их, а девки наши — тати!

— Сволочи! — сплюнув, выругался Ленька. Тонкие губы его побелели, в глазах сверкнула ненависть.

— Повесят, говоришь? — Никита Петрович недобро прищурился. — А ну, поднимай всех ратников! Семку, Ферапонта, Силантия. Игнатку тоже возьмем — пусть зарядит пистоли.

— Так ты, батюшко… — осунувшиеся лицо Леньки вдруг озарилось самой радостною улыбкою. — Так ты…

— Собираемся! Ослобоним всех! — поднимаясь в дом, хмуро обернулся помещик. — Ужо посчитаемся с гадами. Ишь, удумали — людей моих хватать. Их озерцо, говорят? А вот не выйдет! Колонтарь мне! Пистолеты, шпагу…

Надев доспех, Бутурлин прицепил к перевязи шпагу и, сунув в седельные кобуры пару заряженных пистолетов, сурово оглядел выстроившееся воинство. Рыжеватый веснушчатый Ленька, как и хозяин, вооружился шпагою, здоровущий чернявый Семен держал на плече увесистую дубину — ослоп, сорокалетние «старички» — Ферапонт с Силантием, прихватили по рогатине и по паре саадаков с луком да стрелами, а молодой Игнатко — короткий рейтарский карабин и сабельку.

Прямо скажем, не ахти какое вооружение. Ну, уж что есть. Лошадей тоже на всех не хватало. Сам Бутурлин уселся на быстроногую Жельку, Ленька — на каурого конька, да еще Ферапонт с Силантием оказались при лошадях. Семка же с Игнаткою — пеши.

— Ты, Семен — к Ферапонту на лошадь подсядь, хотя… — с сомнением оглядев чахлых, далеко не первой молодости лошадок, коих в ином месте непременно признали бы клячами, Никита Петрович махнул рукой. — Эх… Да уж, пожалуй, быстрее — пешими.

— Мы, господине, бегом побежим!

— Да с такими коняками и шага хватит.

Напутствуемое Серафимой и ночным сторожем дедом Митяем воинство спешно выбралось за ворота и, свернув на лесную дорожку, направилось в сторону хомякинской усадьбы, до которой было эдак верст десять с гаком. Так что раненько утречком уже должны были быть…

— Значит так, — сквозь зубы инструктировал на ходу Бутурлин. — Хомякинских намного больше, да и вооружены они лучше. Потому нам — тайно пробраться, внезапно налететь… Отбить своих… а там — посмотрим… Эй, Леньша, что там у тебя булькает?

— Так водка же, господине! Две баклажки. Я ж ее сперва выменял… а уж потом на озерцо заглянул…

— Водка, говоришь? — Никита покусал ус. — Это хорошо, это славно. Одначе потом будем пить. После победы.

Вот именно так он и выразился — после победы, ибо уже считал боярина Хомякина и его людишек своими личными врагами. Так и как не считать? Девок снасильничали, схватили, повесить хотят. Без суда и следствия! Это как так-то? Живу в лесу, что хочу, то и ворочу? Так получается? Однако — врешь! Не выйдет.

Несмотря на сумрачную ночную полутьму, двигались ходко — дорожка-то была хорошо знакомой. По ней возили снопы, по ней за грибами-ягодами хаживали и вот, на озерко — за рыбой. По обеим сторонам дороги тянулись осины да перемежающиеся орешником ивы, царапали небо сосны, махали сине-зелеными лапами сумрачные высокие ели. Пахло хвоей, клевером, еще чем-то таким, сладким, наверное — с ближнего луга. Где-то над головами забила вдруг крыльями какая-то ночная птица, невдалеке, на болотце, истошно закричала выпь.

Когда путники подобрались к вражеской усадьбе, уже начинало светать. Край неба над дальним лесом окрасился алой полоской рассвета, по краю дороги стелился утренний белесый туман.

— Спешиться, — углядев раскинувшиеся впереди, на невысоком холме, строения, тихо приказал Бутурлин.

Привязав лошадей, дальше пошли пешком. Недолго — затаились в росшем на самой опушке орешнике. Оттуда уже до усадьбы — рукой подать. Хорошо были видны крепкие запертые ворота с надвратной башенкой, частокол. На башенке маячила чья-то фигура. Караульный! Не спал, собака.