"Фантастика 2025-43". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
Потерев руки, Акинфий довольно хмыкнул, глянул вокруг… И тут же серое, вытянутое, как у снулой кобылы, лицо его озарилось вдруг самой широкой улыбкой. Обнажились щербатые зубы, реденькая бороденка задрожала от счастья. Еще бы — за рядками, на Большой Проезжей улице, показался знакомый возок, обитый темно-синим сукном. Перед возком гарцевали на сытых конях трое всадников, в зеленых кафтанах, с саблями и плетьми — разгоняли зазевавшийся народец:
— А ну, посторонись! А ну, дор-рогу! Не видно — боярин-батюшка ехать изволит! Дор-рогу, кому говорю!
Позади возка тоже хватало оружных — военные холопы.
— Ой, батюшко! — не добежав до возка, Акинфий бухнулся на колени в пыль, выкатил слезившиеся глаза. — Милостивец наш… Приехал! Дождалися.
Один из конников — молодой парень в татарской квадратной шапке — подскочив, уже занес было плеть… Хорошо, другой — постарше — окликнул:
— Не бей, Ерема! Это тиун наш, Худяков Акинфий.
— Что там еще? — высунулась из возка жирная свиная рожа с маленькими глазками и светло-рыжей бородою, кокетливо заплетенной в две косички.
— Батюшка наш, Анкудей Иваныч! — завидев боярина, заблажил тиун. — Подобру ли добралися?
— А! Акишко, — узнав, Хомякин ухмыльнулся, щеки его расплылись, глаза еще больше сузились. — Ну, что там на усадьбе? Да хватит уже в пылище валяться! Вставай, да беги рядом с возком… Докладывай!
В тот же миг управитель вскочил на ноги, пристроился к возку, побежал, несмело держась за дверцу. Не очень-то удобно вышло бежать — возок-то ехал не так-то и быстро… но и не очень медленно. Идти — отстанешь, бежать — вперед убежишь. Вот и перебирал тиун ногами, как бычок-трехлеток на случке.
Надо отдать должное, Худяков все ж оказался ловок! Пока возок с боярином катил к снятым хоромам, тиун успел обсказать все, особенно — про нападение бутурлинских.
— Мало того, милостивец, что озерцо ваше они своим считают… Так ведь еще, шпыни, целый разбой учинили! Вон в руку поранили, ага…
— За руку получишь, — нахмурясь, пообещал Анкудей Иваныч. — А шпыней этих… Ужо! Ужо…
Обрадованный господской милостью, управитель попытался было поцеловать боярину руку, да не смог — неудобно оказалось, не дотянуться.
Впрочем, Хомякин был настроен по-деловому, сразу же уточнив, ессь по разбойному делу видоки-свидетели?
— Да как же не быть, батюшко Анкудей Иванович! — чмокнув губами, радостно заверил Акинфий. — Полно видоков! И наших, и… Вот как раз посейчас шпыня бутурлинского имали. Я велел в хоромы гостевые тащить…
— То верно, — боярин одобрительно кивнул. — Пущай пока в подполе посидит… А уж опосля… Самолично пытать стану! А как все выложит, целовальников кликнем! Да гонца — в Разрядный приказ!
— Ой, батюшко… Ой, солнце наше! — едва не споткнувшись, тиун умильно прищурился и замедлил шаг — возок поворачивал к хоромам.
Славно ехал боярин! Четверка лошадей — цугом, кучер осанистый… Да и сам-то Анкудей свет Иванович дородством обижен не был! Руки мягкие, белые, а живот — вдвоем не охватишь. И одет, ах, как одет! То-то все и оглядывались! Кафтан нарядный летний, тонкого заморского сукна, цвета изумрудно-зеленого, да поверх него желтая, с золотым шитьем, ферязь с длинными, завязанными позади, рукавами.
Поверх ферязи еще б и соболью, крытою парчой, шубу — да жарко нынче, шубу боярин скинул. И так молодец хоть куда!
Завидев кавалькаду всадников и богато украшенный возок, местные служки бросились
отворять ворота. Распахнули, встали по сторонам, кланялись. Сам хозяин в лучшем своем кафтане вышел встречать дорогого гостя. Низкого росточка, коренастенький, с черной квадратной бородою, он чем-то напоминал крепенький такой гриб боровичок. Рядом с «боровичком» держала хлеб-соль юная девица-красавица, в синем, поверх белой рубахи, сарафане, в кокошнике, с нарумяненными щеками и сурьмеными бровьми. Такая уж тогда была мода, по мнению Бутурлина, к слову сказать, не очень-то и красивая. Барышни юные — и не очень — прежде, чем выйти куда, лица белили, ровно как штукатурку накладывали, затем — поверх белил — румяна, да — брови и ресницы — сурьмой. Еще зубы отбеливали… тоже какой-то дрянью, зубы после того чернели, портились. Да от сурьмы да белил — вред один женскому здоровью… а ежели учесть что рожали лет с четырнадцати и каждый год — так годам к тридцати — старуха! Опущение матки, букет женских болезней и скорая смерть. Долго тогда не жили. Особенно — женщины.— Ай, Анкудей Иванович! Гость-то какой, гостюшко! — кланяясь, растекся в елейной улыбке хозяин хором. — Ой, мне, худородному, честь-то какая! Ой, честюшко. Обед уж спроворили, когда отведать желаете?
— Отведаю, — Хомякин выбирался из возка с помощью слуг. Мог бы и сам — не развалился бы — но то было невместно. Боярин он, али кто?
— Хлеб-соль, батюшко! — кланяясь, запоздало промолвила дева.
Анкудей Иваныч обернулся, тут же оценив и юность, и красоту, и тугую грудь. Усмехнулся:
— Что ж, можно и хлеб-соль…
Отломил каравай, пожевал… Расцеловался с девой троекратно, да, скосив глаза, шепнул стоявшему рядом «боровичку»:
— Тимоша, эта сударушка твоя али дщерь?
— Челядинка, господине! Настена.
— Ты после обеда ее ко мне в опочивальню пришли.
— Пришлю, Анкудей Иванович. Как скажешь.
Тимоша — Тимофей Куровлев сын — поспешно опустил глаза. С Настеной он и сам жил — пользовал… А тут — и хозяин восхотел! Ну, так и что с того? От девки-то, чай, не убудет…
Тимофей еще раз поклонился боярину и, забежав вперед, повел дорогого гостя в хоромы. Вообще-то хоромы эти раньше принадлежали Куровлеву, но давно уже были заложены Хомякину за долги, так что Тимоша исполнял здесь роль управителя — подвизался, без особой надежды хоть когда-нибудь выкупить свое имущество. Несколько бревенчатых срубов: горница, светлица, сени еще и крытая — вкруг всех хором — галерея. Смотрелось все неплохо, правда, кое-где подгнило и требовало ремонта. Вот о ремонте-то Тимофей и собирался поговорить, лишь выбирал момент… Хотя чего его выбирать-то?
— Скрипят, батюшко, половицы-то… Артель бы нанять, плотников.
— Артель? — задержавшись на пороге, боярин неприятно насупился. — А сколь у вас артельщики просят?
— Дак, батюшко… кажному по копейке в день!
— Хо! По копейке? Это как на Москве, что ль? Дешевше ищи!
Управитель понуро опустил плечи и вздохнул:
— Да где ж их, батюшко, дешевше найдешь-то?
— А ты поищи, Тимоша! И это… обед уже вели подавать… В церкву-то на службу все одно опоздали.
Гулко захохотав, гость… а вернее сказать — истинный хозяин, прошел в горницу и, с помощью слуг скинув ферязь, развалился на покрытой медвежьей шкурою лавке.