"Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
– Колин, распорядись, чтобы с этого указа были сняты три копии – две пусть доставят в Конгресс и в «Вечернюю звезду», чтобы напечатали в сегодняшнем номере, а третью ты лично отдашь в руки генералу Говарду, причем как можно скорее.
Тимоти Майкл Хили, корреспондент газеты «The Nation», Дублин
Вокруг меня сидели полторы дюжины корифеев пера – тут были и Сэмюэл Клеменс, великий писатель и журналист от бога, главный редактор «Южного креста», и мой соотечественник Уильям Говард Расселл, прославившийся своими репортажами с полей боевых действий и представляющий
Еще недавно я работал на Северо-Восточной железной дороге в английском Ньюкасле-апон-Тайн. Время от времени я писал небольшие заметки, которые мой дядя, Тимоти Дэниел Салливан, печатал в принадлежащей ему же дублинской «The Nation». Но в январе всех ирландских католиков неожиданно уволили с железной дороги за неблагонадежность, и я на последние деньги каким-то чудом добрался до родного Изумрудного острова. И не успел я сойти с корабля в Данлири у Дублина, как меня схватили и отправили в тюрьму Киллмейнхем как подозрительного элемента, где я сумел каким-то чудом выжить. После того как нас в апреле освободили Ирландские королевские стрелки, дядя Тим попросил меня написать цикл статей о пережитом. После чего меня зачислили в штат газеты, превратившейся – в том числе, по словам дяди, из-за моих статей – в самую авторитетную во всей Ирландии.
Потом были приятные моменты – как, например, коронация нашего любимого короля, Виктора I, – и такие, как Дублинский трибунал, заставивший меня вновь пережить то ужасное время. На трибунале я сдружился с Сэмом Клеменсом, который и убедил моего дядю послать меня на Бермуды. «Мистер Салливан, племянник ваш сейчас играет пятую скрипку в команде на Дублинском трибунале, а на Бермудах он сможет себя показать. И, поверьте мне, он справится».
Я в этом был не столь уверен – мне впервые приходилось освещать события самостоятельно, причем уже в одиннадцать часов вечера мои материалы должны быть готовы, чтобы уйти по телеграфу в Дублин. Сердце моё билось часто-часто, и я, чтобы хоть как-нибудь отвлечься, крутил в руках подаренную югороссами шариковую ручку и смотрел по сторонам. Пульт оратора, длинный стол со стульями, какие-то непонятные приспособления, стоявшие на нем, и странное белое полотно в металлической рамке, висевшее на стене – как будто кто-то вывесил огромный кусок холста и забыл написать картину. Я все пытался понять его предназначение и не заметил, как открылась дверь и начали входить люди. Один из них, с трудом передвигавшийся на костылях, был чернокожим, в сером мундире с пришпиленным к нему крестом.
– Здравствуйте, дорогие журналисты, – произнес с небольшим акцентом офицер, подошедший к пульту. – Спасибо, что уделили нам время. Я генерал-майор армии Югороссии Бережной.
Я удивился – обычно у генералов были эполеты, бороды, и они выглядели как поросята, которых откармливали, чтобы зарезать на Рождество. Бережной же был худощав, высок, чисто выбрит и носил неизвестную мне форму из синего сукна, а вместо эполетов у него была лишь крупная звезда на погонах. На груди вместо наград располагались в ряд непонятные планки разных расцветок.
Он выдержал крохотную паузу и продолжил:
– Мы, югороссы, не приемлем зверств, совершаемых «во имя» – будь то демократия, будь то бремя белого человека, будь то какая-либо иная причина. Именно поэтому мы освободили народы, угнетаемые турками. Именно поэтому мы вмешались в события, происходившие в многострадальной Ирландии.
«Да, – подумал я про себя, – если бы не югороссы, мое тело покоилось бы во рву у Киллмейнхемской тюрьмы, да и от родни моей остались бы рожки да ножки».
– И именно поэтому мы хотим вам показать, что происходит совсем недалеко отсюда – на землях американского Юга. А после этого вы послушаете
непосредственных свидетелей этих событий. И наконец сможете задать свои вопросы.Задернули шторы, и на полотне, принятом мною за ненаписанную картину, появились цветные изображения. Сам я не видел того, что творилось в Корке и других ирландских городах – меня схватили тогда прямо у трапа корабля, – но сменявшие друг друга картинки до боли напоминали то, о чем рассказывали на Дублинском трибунале. Мертвые окровавленные мужчины, женщины и даже дети… Трупы женщин и девочек – а иногда и мальчиков, – часто оголенные, с кровью в причинных местах. Тела, прибитые к заборам, с перерезанными глотками, иногда обгоревшие, нередко изуродованные… И комментарий – «снято в Мобиле тогда-то и тогда-то», «снято в Мэриленде недалеко от Элликотт-Сити тогда-то и тогда-то»… Сгоревшие усадьбы и дома казались на фоне этого чем-то обыденным. Меня поразило, что нередко жертвы были чернокожими.
Погасли картинки, начали отодвигаться портьеры, и в зале вновь посветлело. И тут я услышал голос Пулитцера:
– Откуда мы знаем, что эти зверства произошли именно там, где вы сказали, и что в них виноваты северяне?
Негр, опираясь на костыли, встал во весь свой полный рост и сказал:
– Мистер… Пулитцер, если я не ошибаюсь? Так вот, на одном из фотографических изображений – моя жена и дочери. Я сделал огромную ошибку – послал их в родные места, на ферму Смита в Мэриленде. Фотография была сделана после того, как мы отбили ферму у 72-го Цветного полка.
– Лейтенант Джонсон, – обратился к нему Бережной. – Расскажите, что вас привело в армию Северного Мэриленда и что вы там увидели.
Джонсон с трудом переместился к пульту, оперся на него и заговорил. То, что я услышал, с трудом поддавалось пониманию – как могут люди превращаться в таких зверей? Но не успел лейтенант закончить, как вновь послышался голос Пулитцера:
– Другими словами, лейтенант, – последнее слово было произнесено с долей издевки, – вы дезертировали из армии и перешли на сторону тех, кто хочет вновь превратить вас и людей с вашим цветом кожи в рабов?
– Нет, масса, – слово «масса» было произнесено не менее издевательски, – во-первых, никто никого порабощать не собирается, да и как это сделать? А во-вторых, я принимал присягу служить народу – а то, что я видел своими глазами, – и то, что вы видели здесь, – направлено против народа. Белого и черного. И противно как человеческим, так и божественным законам. Равно как и попытки выгородить преступников, мистер Пулитцер.
– Мистер Пулитцер, хочу напомнить вам, что время вопросов еще не пришло. Лейтенант, благодарю вас.
Джонсон вернулся на свое место, и Сэм шепнул мне:
– Отказался от кресла-каталки, представляешь себе!
Вновь задернули портьеры, но на этот раз картинки на белом прямоугольнике двигались. Сначала последовало описание спасения президента Уилера от убийц, причем не только интервью с самим Уилером и допрос некого Ричардсона, его несостоявшегося убийцы, но и запись попытки самого убийства. Больше всего меня поразило то, что запись была сделана в темноте, но фигуры были различимы. Потом была цветная картинка, показывающая труп одного из нападавших, лежавший полностью одетым на полу.
И передовица «Нью-Йорк сан», в которой описывалось, что президент Уилер якобы был содомитом и что тело было «полностью раздето, что свидетельствует о том, что Уилер убил своего парамура во время любовной ссоры, как это часто бывает у извращенцев». А голос за кадром добавил:
– Другими словами, обстоятельства нападения на президента Уилера были полностью сфальсифицированы, а обвинение в содомии и убийстве – ложно. Следовательно, и импичмент, тем более в присутствии вооруженных людей, – недействителен. А теперь мы узнаем, что именно привело к этим событиям.