"Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Вот зачем Ветер все это мне рассказывает? Как это должно повлиять на мое решение работать с ним?
— А у контрольной группы такие же результаты?
Ветер едва заметно морщится:
— Сопоставимые. Если уделять их развитию достаточно внимания, конечно. Моим детям придется выдерживать суровую конкуренцию… Ладно, Саня, что-то мы заболтались, а день у тебя долгий был. Там коттедж подготовили, идем, провожу.
Ветер встает со стула. Сейчас — или никогда. Господи, как же я не готов… Но отступать некуда. Дар поднимается внутри, словно океанская волна.
— Скажи как есть — что ты чувствуешь к своим детям?
Ветер смотрит на меня застывшим взглядом. Его губы слабо шевелятся, пытаясь сформулировать ответ, но из горла не вырывается ни звука.
Отвечаю
Он умел каждому показаться тем, что тот хочет видеть, потому женщины часто хотели от него детей — и некоторым он позволял, хотя никакого значения для него это тогда не имело. Когда потребовалось собрать на базе группу детей для отслеживания хода Повтора, он рассудил, что биологические дети будут лояльнее к нему, чем случайно отобранные. Уже тогда он сделал то, за что презирал нормотипичных людей — обманул себя. И дети понемногу заполнили пустоту, существование которой он не признавал.
Психопатия — древний механизм и на самом-то деле нужный популяции: кто-то должен принимать решения, не затуманенные чувствами. Вот только привязанность отца к детям — механизм еще более древний.
Ветер смотрит на меня, беспомощно приоткрыв рот. В языке, на котором он разговаривает с самим собой, не существует слов, способных ответить на мой вопрос. В его внутренней системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть, что он не только привязал к себе детей, но и сам привязался к ним.
Жду, что Ветер рухнет на стул, с которого только что встал, но он остается на ногах, глядя застывшим взглядом на меня, а когда я отступаю на шаг — в пространство. Теперь мой враг так и будет искать ответ, которого внутри него не существует — пока не прекратится дыхание и не погибнут нейроны головного мозга. А может, как знать, и после этого. Мой Дар не просто оглушает на неопределенно долгое время — он отправляет человека в ад… нет, не так — заключает человека в том аду, который был у него внутри всегда.
Наверно, я никогда больше не применю Дар. Но сейчас не жалею ни о чем. Этот человек получил то, чего заслуживал — возможно, единственный из всех людей.
Откуда-то прибегает Кристина, лепечет что-то бессвязное, трясет отца за плечи — тело наконец опускается на стул. От девочки остро пахнет потом, тревогой и страхом. Она оборачивает ко мне покрасневшее, перекошенное лицо:
— Что, что с ним случилось? Что мне делать? Саша, помоги, пожалуйста, помоги нам…
Да, психопатия не наследуется. Значит, у человечества есть шанс.
Девчушка смотрит умоляюще, по щекам бегут слезы. Нет, довольно с меня. Пусть они тут сами себя спасают.
Разворачиваюсь и иду к вертолетной площадке. Я возвращаюсь домой, в собственную жизнь.
И пускай только попробуют меня остановить.
Эпилог
Другими глазами
Ольга Егорова
2040 год, десять лет спустя
Может ли обыкновенная женщина любить человека, который держит на плечах весь мир? Этот вопрос я задаю себе каждый день.
— Федька звонил, сказал, что приедет с девушкой! — орет Саня от летней кухни, в которую превратили старый домик. — Велел как-нибудь тактично тебя подготовить. Ты готова стать свекровью, жена моя?
Выхожу на крыльцо большого дома и отзываюсь:
— Всегда готова! Сейчас найду самую вонючую тряпку, чтобы будущей невестке веселее было драить полы.
Саша коротко смеется и сует телефон в карман старых рабочих джинсов. Он до сих пор пользуется прямоугольным смартфоном, хотя для них уже почти не выпускают приложений.
Теперь у всех проект-браслеты. Я поначалу пугалась, когда голоэкран возникал из воздуха от любого случайного касания сенсора, но быстро привыкла. А Саня так и ходит с древним устройством — говорит, хоть что-то должно оставаться привычным в стремительно меняющемся мире.Подхожу к окну столовой и наблюдаю, как муж перестраивает крыльцо летней кухни. Возится с досками: отмеряет рулеткой, отпиливает, прикладывает к конструкции и матерится одними губами — не подходит. В отчаянии воздевает руки к небу на пару секунд, потом снова берется за рулетку. Конечно, проще было бы нанять рабочих, но Саня любит, как он говорит, «дачный фитнес» и мелким ремонтом занимается сам — если выдается перерыв между миссиями по спасению мира.
Саня. Мой муж Александр Егоров. Первый публично заявивший о себе сверходаренный — усилок, как их теперь называют. С него началась программа «Такие же, как мы» — о том, что сверходаренные остаются людьми. Конечно, до сих пор в это верят не все. Для одних усилки — прорыв в будущее и новая надежда человечества, для других — порождения ада, которым не место на земле. Что же, для меня один из них — муж и отец моих детей.
Поначалу Саня не собирался ни применять, ни афишировать свой сверхдар. Говорил, что теперь-то наконец будет заниматься только семьей и работой — как хотел этого всегда. Но потом ситуация накалилась, началась настоящая охота на ведьм и людей уже стали попросту линчевать по одному только подозрению в обладании сверхдаром.
И тогда Саня вышел вперед и принял огонь на себя. Как делал это всегда.
Люблю ли я его? Что такое вообще любовь в долгом, как жизнь, союзе? Когда-то давно, задолго до Одарения, мы с мелким Федькой и его отцом ездили на две недели в Таиланд. Там я разговорилась с хозяйкой гостиницы, и она между делом упомянула, что уже подобрала своему сыну невесту; оказалось, ее саму выдали замуж по договоренности родителей, и все в округе поступают так же. Женщина сказала, что счастлива в браке уже тридцать лет. «Люди меняются, — говорила она. — Все равно через какое-то время ты обнаружишь рядом с собой не того мужчину, который женился на тебе. И сама уже будешь не той женщиной, которая выходила за него замуж».
Тогда я не знала, как к этому отнестись — как и всякий человек европейской культуры, я верила, что чувства — единственная достойная причина вступать в отношения, а саму идею брака по расчету презирала. После я изучила вопрос: выяснилось, что на договорных браках держится почти вся Азия. Сама я прожила с отцом Федьки одиннадцать лет, и хотя роковых страстей между нами к тому моменту уже не было, когда он погиб, мой мир рухнул. Но жизнь продолжалась — это вообще ее основное свойство.
А потом я встретила Саню. Он был такой надежный, сильный, простой… Но скоро я поняла, что он никогда не будет принадлежать только мне. И дело даже не в бесконечных бабах — его забеги по чужим койкам раздражали, но разводиться из-за такой ерунды я не была готова, а смысла в драматических сценах не видела. Куда сильнее меня тревожило, что Саня постоянно рисковал жизнью.
Иногда он возвращался раненым, когда физически, а когда и душой — смотрел перед собой пустым взглядом и не обращал внимания на вкус еды. Каждый раз я выхаживала его, варила бульоны, за руку отводила к специалистам. Обнимала и гладила по голове, когда он кричал во сне. День за днем повторяла, что я рядом и все можно исправить. Но дело было не только и не столько в этом. Я стала причиной, по которой он каждый раз возвращался.
Много раз мне отчаянно хотелось бросить его — схватить в охапку детей и бежать в какую-нибудь другую, нормальную жизнь, подальше от кошмара, который Саня приносил домой на подошвах. Когда я день за днем чувствовала на его одежде запах чужих духов. Когда он начинал звереть и бросаться на людей за косой взгляд. Но сильнее всего — когда нас с Федькой полтора месяца продержали на закрытой полицейской базе, так толком ничего и не объяснив. Да и других нехороших моментов хватало. Но как я могла уйти, если на Сане держится мир, а Саня держится на мне?