"Фантастика 2025-50". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
— Что это? Николай, как это возможно? — затеребила мое плечо Лиза, не отрывая потрясенного взгляда от замироточившей иконы. Путаясь в словах, как мог, я рассказал ей все, что знал об иконах, их просветлении и вообще о религии, к которой я относился лишь как к старому и плохому инструменту в строительстве государства. Пока я знакомил жену со своим весьма скромным багажом церковных знаний, мы не заметили, как карета подъехала к Заячьему острову. Выйдя из кареты, мы с женой поздоровались с встречавшими и направились в собор.
Служба прошла тихо, можно даже сказать, по-домашнему: маленький собор Петропавловской крепости смог вместить только
Признаться, тогда не понимал, что делаю. Что я, выросший и воспитанный в традициях еще советского церковного нигилизма, знал о взаимоотношениях внутри русского православия? Практически ничего. На слуху были слова «церковь», «староверы», из школьного курса помнилось несколько заученных фраз про никоновкую реформу. Вот, собственно, и все. Слова «единоверие», «поповцы и беспоповцы», «Белокриницкое согласие» ничего мне не говорили. Лишь по прошествии многих лет ко мне пришло понимание, какую лавину я спустил тогда своим маленьким поступком.
Отстояв службу, я подхватил жену под руку, и мы вместе вышли на крыльцо собора. Выйдя наружу, я поразился — площадь переполняло настоящее людское море. Питаемое все прибывающим сквозь ворота крепости людом, оно разрослось так, что казалось бесконечным. Сермяжные армяки и овчины простонародья соседствовали с тяжелыми шубами купцов и аристократов, скромные шинели мещан — с плащами и мундирами дворянства. Гул голосов, витавший над всем этим скоплением народа, стоило нам показаться в дверях церкви, умолк.
Помогая Лизе спуститься по лесенке, я огляделся. Во взглядах, направленных на нас, было столько искреннего сочувствия и разделенного горя, что в глазах снова встали слезы.
— Спаси вас Бог, добрые люди, — прошептали замерзшие губы. — Спаси Бог.
Я в пояс поклонился людям, стоящим на площади. Чуть помедлив, Лиза повторила поклон за мной. Выпрямившись, я отвернулся лицом от собора и, поддерживая за локоть жену, зашагал к карете. В груди рождалось какое-то новое, теплое чувство. Чувство, что ты не один. Что все эти люди, что принесли цветы и свечи к дворцу, кто пришел вместе с нами проститься с нашим малышом и поддержать в трудную минуту — все они тоже моя Семья. [159]
159
В 1860-е годы вера в доброго царя у народа была практически непоколебима и не шла ни в какое сравнение с ситуацией в империи на начало XX века.
Через неделю после поездки в собор у меня состоялся разговор с матерью. Очень многое после той трагедии, что обрушилась на нас, стало видеться по-другому, и это стало поводом для серьезных решений. Мне хотелось отблагодарить тех, кто помог
мне в это трудное время. Первыми кандидатами на это, конечно, были близкие. Следующие несколько дней я потратил на написание новой редакции Павловского акта, официально разрешив всем потомкам Романовых вступать в брак вне зависимости от происхождения избранницы или избранника. Попутно были серьезно урезаны права на титулы Великих князей. Если в документе 1797 года титулы Великого князя, Великой княжны и Императорских Высочеств назначались всем императора сыновьям, дочерям, внукам, правнукам и праправнукам, то в новой редакции их могли получить только ближайшие родственники императора: дети, а также братья и сестры. Из внуков же титул получали только старшие сыновья, последующие поколения считались князьями императорской крови.Таким образом, я хотел не допустить разрастания императорского семейства до неприличных пределов, как это случилось в нашей истории.
При этом правнукам присваивался титул «Высочество», а их потомству — «светлость». Изменялся и размер получаемого денежного содержания. Его пришлось заметно увеличить, дабы не вызвать серьезного негодования родственников. Кроме того, пришлось сделать оговорку, что обратной силы новая редакция не имеет и все титулы, полученные по старому учреждению, остаются неизменны вплоть до смерти лица, ими обладающего.
Мать пришлось уговаривать недолго: она, как любая женщина, желала своим сыновьям только счастья и потому полностью одобрила мое решение. Тот же, кого этот момент касался больше всего, до последнего ни о чем не подозревал.
Как-то вечером, после ужина, мы сидели в гостиной за обеденным столом и беседовали. Закончив дежурные темы о погоде, о родственниках и последних событиях светской жизни, разговор наконец-то добрался до главного.
— Я дам тебе свое благословение, — сказал я.
— Благословение? — переспросил брат, замерев с куском пирога в руке.
— На брак с Марией Мещерской, — пояснил я, помешивая серебряной ложечкой чай, — если ты ее действительно любишь.
Александр на несколько секунд застыл, переваривая услышанное. Я, не торопясь, отхлебнул из чашки душистого чая с бергамотом, терпеливо ожидая реакции.
— Но откуда?.. — наконец выдавил он.
— Ну, я же не дурак и не слепой, — усмехнулся я. — Или ты думаешь, что никто не заметил взглядов, которые вы друг на друга бросаете?
— Глупости, — Сашка покраснел и, отложив пирог, начал вертеть в руках серебряную вилку, — ничего такого не было.
— Ой ли? — приподнял бровь я, делая очередной глоток терпкого дымящегося напитка. — Может, еще скажешь, что наши бравые гвардейцы обознались и это не ты вылезал из ее окна по простыне в позапрошлую среду?
Брат залился пунцовой краской, явно не зная, что сказать. Вилка в его могучих ручищах сама собой свернулась в колечко. Я тоже молчал, глядя на него.
— А мать? А Учреждение? — наконец спросил брат.
— Напишем новое. Ты считаешь, что твое счастье для меня стоит меньше, чем какой-то клочок бумаги столетней давности? — глядя ему в глаза, спросил я.
В ответном взгляде было столько радости и облегчения, что я невольно улыбнулся. Сашка улыбнулся в ответ, а затем внезапно вскочил со стула и бухнулся передо мной на колени.
— Брат мой, прошу у тебя разрешения на свадьбу с Марией, — уткнув голову вниз, пробасил он.
— Даю тебе свое благословение, — сказал я, встав и возложив руку ему на затылок.