"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

[3] Цикали — горшок

Глава 11 Кто вы, мистер Спенсер?

Шеф сидел в своем полуподвале, поджидая нас, обложившись бумагами. Перед ним, а также ошую и одесную громоздились папки, разрозненные листки и даже увесистые фолианты, кои всей этой бумажной продукции служили надежным пресс-папье.

Вид у Феликса Петровича был довольным до крайности. Он напоминал кота, словившего мышь, раздувая усы и барабаня пальцами по важным документам, в которых, судя по всему, поймал своего Мики-Мауса.

Стоило нам рассесться перед его столом, он весело нам сообщил:

— Наружное наблюдение и перлюстрация почты Спенсера нам ровным счетом ничего не дали. Нам удалось изъять его последнее письмо в Лондон для проверки: ничего предосудительного. Обычный рассказ путешественника о поездках по Турции, включая посещение Трои. Не без литературных красивостей, но и без блеска: удивляюсь я непритязательности английской публики, читающий подобные сочинения.

Вряд ли, Фонтон потребовал от нас со студентом предстать перед его ясные начальственные очи со всей возможной скоростью для упражнений на ниве литературной критики. «Интригу нагоняет», — понял я.

— Мнение, что перед нами очередной бумагомарака с записками путешественника, подтвердилось. Но потом… — тут Фонтон сделал длинную паузу — такую длинную, но полную такой внутренней гордости, что в ушах зазвучали неслышные бравые звуки турецких маршей. Барабаны, тарелки и прочие янычарские штуковины словно заполнили окружающее пространство своей варварской какофонией, так восхитившей в свое время Гайдна и Бетховена. Лейтмотивом этой неожиданно возникшей ассоциации выступило отточенное для письма гусиное перо, которым шеф стал дирижировать, как бунчуком, шевеля губами, будто напевая.

— Но потом… — повторил он. — Потом пришло письмо из Канцелярии командующего войсками Кавказской линии и Черномории генерала Вельяминова, моего коллеги по совместительству, к которому стекаются все донесения агентов и лазутчиков в Западной Черкесии. И в этом письме четко и недвусмысленно сказано: в июле-августе 1834-го года в район Суджук-Кале, в Цемесской бухте, для переговоров с вождями непокорных племен прибыла яхта, на борту которой была группа англичан. Возглавлял ее всем известный Дэвид Уркварт, которого горцы вскоре окрестили Дауд-беем — запомните это имя! Среди остальных англичан, его сопровождавших, находилось несколько неустановленных военной разведкой лиц. После передачи мною словесного описания портрета Спенсера наш доблестный генерал безоговорочно подтвердил: одно из этих неустановленных лиц — наш господин Эдмонд, якобы безобидный путешественник-писатель!

— Вот это кунштюк! — не удержался студент от возгласа.

— Именно он, кунштюк и есть, фигурка с сюрпризом, — с довольным видом подтвердил Фонтон. — Наш безобидный писателишка оказался матерым разведчиком с мощным прикрытием. Даже книжонку опубликовал, чтобы все было шито-крыто. Что делать будем, господа хорошие?

Мы дружно пожали плечами: что делать, начальству виднее.

— В свете поступившей от наших «кавказцев» информации в совершенно ином свете предстает запрос Спенсера в Посольство о выдаче паспортов для посещения юга России, точнее, Новороссии, включая Одессу и Крым. Но такая поездка — это слишком мелко для подобной фигуры. Возможно, его цель — осмотр укреплений Севастопольской крепости. Нас таким осмотром не напугать: там строительство в самом разгаре, и через два-три года нашу главную военно-морскую базу будет не узнать. Да и в строительстве участвует англичанин-инженер, несмотря на мои возражения.

— А ведь в своё время были союзниками, — вздохнул Дмитрий, — вместе с англичанами громили Наполеона, а совсем недавно совместными усилиями моряков пожгли турецкий флот под Наварином.

— Как гласит римское присловие, времена меняются, и мы меняемся в них, — грустно молвил Фонтон. — Всего семь лет назад, офицер британской разведки Артур Конелли проехал через Восточный Кавказ по пути в Индию. Он выбрал столь сложный маршрут с целью проникнуть в закрытые для посторонних ханства центральной Азии. Необычайно опасная миссия. И наши офицеры давали в его честь обед с шампанским и желали ему успехов, именно как разведчику союзного государства. Теперь же мы сидим и гадаем, куда устремлен взор Спенсера, что ищет он на наших южных рубежах.

— Почему он проявляет интерес к моей персоне? — задал я шкурный вопрос. — Какой толк ему в посольском садовнике, если он напрямую общается с посланником и его окружением?

— Отличный вопрос, Коста, — кивнул головой Фонтон.

— Быть может, его заинтересовало знание Костой грузинского языка? Меня вот заинтересовало, — признался Дмитрий, покраснев.

— Ты знаешь грузинский? — удивился Феликс Петрович. — Не просто несколько слов, но можешь свободно говорить?

— Обижаешь, начальника! — ляпнул я, как и прежде, не подумав, с непередаваемым кавказским акцентом.

Но Фонтона моя вольность не возмутила, а развеселила. Он расхохотался:

— Как-как ты сказал? «Обижаешь, начальника!» — ой, уморил, — он утер выступившую от смеха слезу.

— Гамарджоба, генацвале! — поприветствовал я Дмитрия, повернув к нему голову.

— Феликс Петрович, уверяю вас: Коста даже меня учит, уже неделю, как занимаемся, — объяснил Дмитрий, широко улыбаясь.

— Так, отставить смех! Работаем. Итак, первая версия: Спенсер нацелился после Одессы и Крыма проникнуть в Западную Грузию, если средство его передвижения — черноморская навигация. В Грузии у нас два порта — Поти и Редут-Кале. И там столь строгие карантинные и пограничные порядки, что вряд ли он всерьез рассчитывает найти там отрытые ворота. Какие еще есть варианты?

— Давайте снова вспомним все детали разговора Косты и Спенсера в саду. Там, наверняка, есть подсказки. Напряги память, Коста. Что было такого, что выпадало из общей беседы? Какие-то имена, географические названия? — обратился ко мне Дмитрий, мгновенно стерев улыбку со своих губ.

— Имена? Названия? Ну, он точно говорил про Крым и Одессу, спрашивал, бывал ли я там.

— Быть может, ему просто нужен переводчик с русского, знакомый с Новороссией? И наш Коста ему не подошел, раз там не бывал? — выдвинул правдоподобную версию студент.

— Не вяжется с познаниями Косты в грузинском, — задумчиво произнес Фонтон.

«Странно, — подумал я, — Их совершенно не удивляют мои языковые познания. Привыкли, видимо, к тому, что здесь, в Пере, даже малые дети на пяти-шести языках свободно болтают».

— Про Грузию разговора не было, — добавил вслух.

— А о чем был?

— Он Черкесию упомянул. А еще какого-то Клапрота.

— Кого-кого? Клапрота? Что же ты молчал, чертяка! — Феликс Петрович вскочил из-за стола и бросился к книжному шкафу, бормоча под нос. — Клапрот, Клапрот, где тут у нас Клапрот… Вот! Нашел! Извольте видеть!

Фонтон бросил на стол толстую красивую книгу. На обложке значилось: «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807 и 1808 годах по поручению Императорской академии наук Санкт-Петербурга, содержащее полное описание Кавказских стран и ее жителей. Юлиуса Клапрота».

— Между прочим, фундаментальный труд нашего ученого. Первое подробное описание народов Северного Кавказа и их языков, — объяснил мне Дмитрий-заучка.

— Выходит он в Черкесию и Грузию собрался? — сделал я логичный вывод. — А ведь я еще брякнул, что на побережье дела вел, хотя это и не так.