"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
— Отчего же?
— Так ведь на твоей родине пьют по-черному! Ради бесплатного рома люди вербуются на флот и в армию. Подумать только, человек только из-за возможности бухнуть готов болтаться месяцами в море на хрупкой скорлупке, где его отделяет от смертельной опасности лишь тонкие деревянные доски!
— С этим не поспоришь, — согласился Спенсер. — Но с каких пор ты заделался в адвокаты русских?
— Я не за русских. Я — за справедливость. Лишь греку позволительно подобное осуждение!
— Ааа… Ты намекаешь на привычку древних пить разбавленное вино?
— Именно!
— В таком случае, мой друг, напомню тебе проводы в Ялте. Твои новые друзья-греки давно позабыли традицию разбавлять вино! Все это осталось, увы, уделом древних. Мир спивается!
«Не только спивается, — подумал я, но вслух не произнес. — Но и подсаживается на наркотики. А ведь это вы, англичане, стояли у истоков современного наркотрафика. Именно вы, не имея возможности достать столько серебра, чтобы хватило на закупку у Китая чая, ради своей прибыли и „файв-о-клока“ подсадили китайцев на привозной опиум. Глядя на ваши забавы, Пабло Эскобар нервно курит за углом!»
— Тихо! Тихо! — зашептал вдруг Натан, увидев предостерегающий знак, который подал рукой один из членов нашего эскорта.
Черкес куда-то показывал своим луком: сперва на топкую грязь, притворявшуюся берегом, потом на еле заметные проломы в стене тростника. Все сопровождавшие нас воины — два натухайца и один шапсуг — немедленно вооружились. Прислушались. За шумом от осеннего птичьего базара вряд ли что-то можно было услышать.
Кто-то или что-то спугнуло большую стаю бакланов. Они, громко хлопая крыльями по воде, дружно взлетели над тростником и понеслись на запад, в сторону лиманов.
Баклан — птица пугливая, взлетает при первых признаках опасности. Не зря черкесы насторожились. Я потянул из седельной кобуры револьвер. Спенсер снял с плеча свой штуцер и быстро зарядил.
— Кабан? — тихо спросил он Натана.
— Нет. Похоже, казаки!
— Что они здесь забыли?
— Кто же знает? Может, за лесом приплыли. А, может, в набег за скотом. Любят они это дело.
В десяти-пятнадцати метрах от стены камыша послышался шум из густых зарослей кустарника, начинавшегося сразу у кромки леса и плавными волнами взбиравшегося на горный отрог. Что-то явно волочили по земле. Кусты раздвинулись. На наших глазах оттуда задом выбрался покрасневший от натуги полуголый мужик, весь облепленный комарами. Он тащил за собой дубовое бревно, в которое был воткнут топор.
Я собрался криком его предупредить. Но он и сам был не промах. Оглянулся. Увидел нашу группу. Вырвал из бревна топор и отступил в кусты, чтобы не дать конному зайти себе за спину.
Черкесы долго не раздумывали. Две стрелы ударили в тело казака. Он громко закричал и, устояв на ногах, отступил еще дальше в лес. Из плавней ему ответили. Черкесы растерялись, не зная, что предпринять.
Шапсуг громко прошептал мне:
— Урум, не стреляй!
Я уже понимал под сотню адыгских слов и в переводе такого простого приказа не нуждался.
Повторил его для Спенсера. Он осторожно водил дулом от казака к плавням.Натухайцы остались следить за стеной тростника, разумно ожидая подвоха с этой стороны. А шапсуг, выхватив шашку, спрыгнул в прибрежный ил и рванул к казаку. Стал его рубить, но черноморец, несмотря на ранения, ловко отбивался топором.
Камыш затрещал. Из него вынырнул нос каюка. Показалась лысая голова с седым длинным чубом и ствол ружья.
«Наверное, старый запорожский казак», — решил я.
Запорожец долго не раздумывал. Сразу выстрелил в шапсуга, махавшего шашкой, и громко закричал:
— Митька! Табань назад!
Натухайцы пустили в него стрелы, но старик успел упасть на дно лодки. Но стрелы кого-то все же зацепили. Раздался тонкий мальчишеский крик.
Второй раз черкесы выстрелить не успели. Казак перепрыгнул через упавшего шапсуга и налетел на них с топором. Натухайцы, не ожидавшие стремительной атаки, побросали луки и разбежались в стороны, чтобы ловчее было выхватить шашки. Казак рыбкой нырнул в отплывающую лодку.
Схватка была настолько неожиданной и быстротечной, что я растерялся. А Спенсер обезумел. Он тронул своего коня и влетел в камыши, устремившись в погоню. Я тронулся за ним. Черкесы что-то закричали нам вслед.
Эдмонд тут же исчез, настолько высоким был тростник. Я ориентировался по переломанным стеблям в надежде его догнать. Но подобных проходов здесь было несколько. Через один из них мой конь выбрался на чистую воду. Берег и наша поредевшая группа пропали из виду. Я словно очутился на другой стороне планеты, в какой-нибудь Амазонке — один, но с оружием в руке.
За полосой из камыша скрывался широкий прямой ерик, идущий, словно улица, параллельно берегу. Неглубокий, я даже ног не замочил. И не топкий — конь легко выдергивал копыта из ила. По ерику удирал каюк с троицей на борту. Через несколько минут лодка резко свернула в боковой канальчик и скрылась. Лишь лягушки надрывали животы не то от хохота, не то из желания вывести меня из себя.
— Спенсер! — закричал я. — Ты где?
— На берегу! Возвращайся!
Я чертыхнулся и тронул коня, разворачивая его к берегу, ориентируясь на круглую промоину в тростнике. Конь сделал пару шагов и вдруг провалился. Бочаг, затянутый зеленой тиной, оказался глубоким настолько, что я еле успел вздернуть вверх руку с револьвером. Не сделай я этого, и револьвер был бы в воде.
Лошадь барахталась в воде, но не тонула. Хорошо, что не болото! Но нужна помощь.
— Эй, на берегу! — закричал я что есть силы. — Веревка нужна. Выручайте!
Ко мне осторожно подобрался верхом один из натухайцев. Кинул мне конец веревки. Я закрепил его за седло. Он привязал веревку к своему и стал меня аккуратно вытягивать из бочага на буксире, как «Петр Великий» — «Ифигению».
Злой и мокрый по пояс, я вскоре добрался до берега.
— Эдмонд! Какая муха тебя укусила? —спросил раздраженно.
Он не ответил. Накладывал повязку на плечо шапсуга. Черкес скрипел зубами от боли.
— Что с ним?
— Жить будет! Сквозная рана.
— Мне бы обсушиться!