"Фантастика 2025-52". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Или, быть может, зря плохо думаю о людях. Из-за нервного напряжения. Простите.
Вот и атмосфера… В иллюминаторах полыхнуло красным. Прошла команда на разделение, аппарат чуть вздрогнул от отстрела пиропатронов, лампочка на панели бесстрастно сообщила: приборный отсек летит вместе со спускаемым аппаратом, не желая отцепляться.
Тот Гагарин вроде бы запаниковал, о чём мало кто знает наверняка. В официальных расшифровках переговоров они обменялись с Королёвым «до встречи в Москве», едва ли не «передавай привет жене», обрыв связи, но некоторые свидетельствуют: первый космонавт успел бросить «прощайте, товарищи», считая, что в сцепке с приборным отсеком корабль обречён на очень жёсткое прохождение атмосферы, без шанса на выживание
Снова перегрузки, но без сильной вибрации, что нервировала на взлёте. Самоуспокаиваюсь: не разбился ни один аппарат, выведенный «семёркой» в космос и штатно вошедший в атмосферу. Конечно, скорость выше, но…
Тут уже ни на что не мог повлиять. Некому пожаловаться на судьбу, антенны, торчащие выше теплозащитного слоя, расплавлены и сметены давлением воздуха, на гиперзвуковой скорости необычайно плотного. Иллюминаторы показывали мне кино с одинаковым сюжетом: адское пламя загробного мира.
Превозмогая перегрузку, переместил руку на бедро и погладил никем не замеченную выпуклость на оранжевом чехле, покрывающем основные слои скафандра. Там летела моя контрабанда – ксюшин плюшевый заяц. Если пересчитать его граммы в доле стоимости топлива и оборудования, израсходованного на полёт, это самый дорогой заяц в истории планеты.
А для меня – единственная ниточка, связавшая с домом и семьёй, да фотография жены и дочки, вложенная в удостоверение космонавта СССР.
Последнее, что мог использовать от послезнания, так это утерю припасов. Лодка – хрен с ней, она и на воде не поможет, слишком неустойчивая. Поэтому загодя, ещё в невесомости, протянул руку и вытащил из-под сиденья коробку НЗ с зажигалкой, продуктами и прочими полезными мелочами. Сунул её в карман скафандра, выбросив оттуда пистолет, самую ненужную часть экипировки, пригодный разве что для выстрела в висок, дабы не попасть в плен к империалистам.
Я летел вниз с самой большой скоростью, какую можно вообразить в атмосфере, не имея ни малейшего шанса что-либо предпринять, и ждал… То ли конца всему, то ли сработки автоматики, означавшей последнюю фазу снижения.
Запоздало обнаружил, что приборный отсек отделён. Без него спускаемый аппарат – шарик с минимумом оборудования внутри. Но мне уже не нужно оборудование, мне надо домой к Алле и дочке.
Бах! Отлетел люк. Пальцы плотно вцепились в кресло. Снова – бах! Ударило снизу, сиденье вылетело прочь, ткань скафандра начала трепетать от жестокого ветра, от которого был защищён всего секунду назад.
И – да, шланг, соединявший скафандр с внутренним объёмом корабля, а также с баллонами, отсоединён, но клапан не открылся. Не понимаю, в чём особо проблема, в любой момент могу поднять вверх стекло гермошлема, и отчего биографы Гагарина в моей прошлой жизни так переживали - не знаю. Я не спешил и задержал дыхание, воздуха в шлеме, отделённом от комбинезона эластичной мембраной, хватит на пару полноценных вдохов-выдохов.
Спасибо парашютной подготовке под Энгельсом, чувствовал себя совершенно спокойно, покачиваясь под наполненным куполом. Мог спокойно отпустить одну руку и открыть щель в шлеме, когда в нём стало душно.
Лицо моментально покрылось ледяной влагой, очень холодной от потоков воздуха, я как раз проходил плотные облака и миновал их, когда до поверхности осталось менее километра.
Сколько хватало глаз – до горизонта расстилалось «зелёное море тайги», только очень тёмного оттенка. С момента, когда товарищ Кедр убедился в тщетности попыток включить ТДУ с земли, а «Восток» нёсся со скоростью около восьми километров в секунду, прошло, видимо, около минуты или больше. Плюс избыточная высота орбиты и дополнительная масса благодаря приборному отсеку. Похоже, я перемахнул через Урал.
В остальном судьба мне благоприятствовала. Чёрный шарик «Востока» обогнал меня. И на пределе видимости слезящимися от резкого ветра глазами я рассмотрел купол на деревьях, после чего вцепился в стропы с соответствующей
стороны и понёсся в сторону приземления корабля. Снова захлопнул шлем, потому что опасность удушья казалась в ту секунду детским лепетом по сравнению с предстоящим ударом.Кто влетал в сосновый лес со скоростью четырёх-пяти метров в секунду, да, это не первая космическая, но парашютист не защищён ничем, кроме желания жить, тот меня поймёт. Каждая ветка лупит так, будто десятилетиями росла ради единственной задачи – тебя убить. Ноги сжаты, потому что если что-то угодит в промежность… потребуется новая промежность, а это не продовольственный магазин в Луостари, её так просто не отстроить. Наконец, финиш, обнаруживаю себя висящим на стропах, до земли – метров, наверно, десять. Высота третьего этажа.
Ну и что? Положение незавидное, стрёмное, когда меня найдут, знает только товарищ ХЗ, а я качался в подвесе как на детских качельках и вопил от восторга. Как бы то ни было, космический полёт завершён успешно, я могу честно смотреть в невидимые глаза прежнему Гагарину, чья личность где-то глубоко закопана во мне внутри.
И вообще, наши пути, его протоптанный и мой новый, с этого момента разошлись. Его встретили поволжские колхозники с шансом угостить граблями по макушке, приняв за американского лётчика-шпиона наподобие Пауэрса, меня встречает… Медведь-тайга? Пистолет против крупных хищников всё равно был бы бесполезен, разве что для боя с инопланетянами на орбите. Не жалею, что с ним расстался.
Плюшевый заяц вряд ли поможет, нож-стропорез оказался актуальнее. Я отхватил пучок строп, и меня качнуло ближе к стволу сосны, где, став на толстые ветви, избавился от подвесной системы. Купол, считай, потерян, один его никак не стащу. Пусть висит, видимый с воздуха. Но остаётся надежда на парашют спускаемого аппарата.
Спустившись на снег, напоролся на очередное препятствие: а в какой, чёрт побери, стороне, спускаемый аппарат? Над головой верхушки сосен и брошенный парашют… Напрягшись, вспомнил, в какой стороне виднелось слабое солнечное пятно, из-под сосен едва различимое, шарик корабля в той стороне. Ладно, определил направление, вроде как правильное, и потопал, увязая в снегу по щиколотку, а то и по колено. Ветра нет, следы не заметёт, снег плотный, днём наверняка выше ноля, всё же апрель. Если в течение получаса не увижу подкопченную цель, вернусь назад и снова включу соображение.
Повезло. Спускаемый аппарат обнаружился, он был близко и достиг снега, основательно изодрав шёлк парашюта о деревья, вес корабля – несколько тонн.
Если опустить причитания на несправедливость жизни, подбросившей дополнительные невзгоды, меня обнаружили через несколько холодных часов. Теплозащитный комбинезон под тканью скафа выручил, но не совсем. Я наломал валежника, развёл огонь, использовав на растопку чистые листки бортового журнала, подкрепился пищевыми припасами, что не съел в космосе. Спалил много, тем не менее, как ни крутился у костра, подпрыгивая и приговаривая «надо меньше пить», вспоминая фильм «С лёгким паром», задубел, пока не услышал звук, в тот момент куда более прекрасный и желанный, чем «Времена года» Вивальди. Сначала едва различимый, надо мной разлился шум авиационных винтов. Я выскочил, начал скакать и орать. Вытащил из кабины пистоль и высадил все заряды в воздух. Вряд ли меня кто-то услышал, но освещённую костром оранжевую фигурку на снегу рассмотрели даже в сумерках.
Самолёт продолжал кружить, надвинулась ночь, вскоре к нему в дуэт добавились хлопки вертолётных лопастей, вниз ударил луч прожектора, упала верёвочная лестница. Наверно, должен был спуститься кто-то из спасателей, но у меня не хватило мочи ждать. Цепляясь неудобными перчатками скафандра за ступеньки, я взлетел наверх, у самого люка в плечи вцепились две пары рук и втянули внутрь. Один из парней спросил: космонавт? Хотелось буркнуть: нет, Пушкин, но второй оказался на порядок сообразительнее и без единого слова протянул флягу.