"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21

Каких-то полчаса назад она видела железного, несгибаемого человека, который чётко и спокойно разговаривал с людьми, объяснял, отвечал на вопросы, и, глядя на которого, у каждого возникало непоколебимое чувство уверенности, что всё обязательно получится и что мы победим. А сейчас перед ней сидел просто мужчина, немолодой, уставший, с запавшими, потемневшими глазами, замотанный и осунувшийся. Анна смотрела на склонённую над тарелкой голову, на его волосы, ещё густые и мягкие (она помнила, как ерошила их, пропуская сквозь пальцы светлые прядки), видела, как он хмурит лоб, и морщинка между бровями становится всё глубже, и ей хотелось подойти к нему, встать сзади, обнять за плечи, поцеловать в светлую макушку, прошептать на ухо что-то глупое и утешительное. Чтобы он хоть на минуту расслабился, улыбнулся. Ей улыбнулся.

Как же она устала. Не от работы, хотя и от неё тоже, — она устала жить без него. Устала бороться с собой, с чувством вины, устала пытаться найти оправдания его поступкам (а может и не стоит уже их искать, ну их к чёрту), устала выстраивать стену между собой и им — всё равно она рушилась при одном его взгляде, она просто устала. Очень сильно устала.

— …ну и что там капитан Алёхин? Всех врагов одолел?

Анна очнулась от своих мыслей, повернулась к Марусе и Борису. Эти двое уже болтали так, словно были знакомы сто лет, и сейчас их разговор перенёсся от Павла, которого они оба пытались задеть, но безрезультатно — Павел их не слушал, — к боям, которые шли наверху.

— Как вам, Борис, вообще удалось склонить этого Алёхина на светлую сторону?

— Мне? — деланно удивился Борис. — Я тут вообще ни при чём, это все вы, Марусенька. И скажите-ка лучше, а что нужно такого делать, чтобы мужчина через два часа после знакомства с женщиной начал заикаться при одном её имени?

— На себе хотите испытать?

— Боже упаси!

— Послушай, Боря, — Анна прервала Бориса. Разговор о завязавшейся наверху перестрелке внезапно отрезвил её, прервал общее благодушное и почти домашнее настроение. — Этот бой, наверху… там же, наверно, есть раненые?

Литвинов смахнул с лица улыбку.

— Есть. Но ты не волнуйся, Ань. Сейчас там всё под контролем. Раненых всего двое. К счастью, лёгкие. Там этот врач местный, толстый такой, со смешной фамилией, Пятачков, Пяткин…

— Фельдшер Пятнашкин, — машинально поправила Анна.

— Точно, Пятнашкин. Суровый мужик. Но деятельный. Как только административный этаж разблокировали, как будто из-под земли вырос. Тут же организовал небольшой госпиталь. У такого не забалуешь. Мы с ним повздорили слегка, я ему приказал тебя сменить. Вы с ним сойдётесь, Аня. Он такой же как ты, хлебом не корми — дай кого-нибудь полечить. Ну а если серьёзно, там с этими двумя ничего такого страшного.

— Есть ещё двое убитых, — мрачно заметил Павел. Он наконец-то оторвался от своей тарелки, обвёл всех тяжёлым взглядом. — И с той стороны тоже, кажется.

По его тону Анна поняла, что Павел мучительно переживает эти жертвы. Гибель и своих, и чужих. Каждого. Записывает на свой личный счёт. Как он сказал Мельникову, ещё там, в больнице? За свои грехи отвечу. Полностью. По всему длинному списку. Так кажется.

— Паша, ну может хватит, а? — Борис поймал взгляд Павла, догадавшись, о чём тот думает. — Только вот это ещё на себя не надо навешивать. Это у твоего родственничка поехала крыша, не у тебя. Это твой кузен Серёжа, прикрываясь братской любовью, с детства вынашивал планы мести. Ты-то тут причём, Паша?

— Притом, — Павел снова уткнулся в тарелку. Потом резко поднял голову, уставился на Бориса злым взглядом. — Ты сам знаешь. Ничего бы этого сейчас, возможно, просто не было, если бы не та история. Если бы не мой отец…

— Э, нет, — глаза Бориса тоже стали колкими. — Не стоит оправдывать господина Ставицкого, это его сознательный выбор. Его выбор, а не совокупность обстоятельств. А насчёт твоего отца… Я тебе уже говорил и ещё раз повторю. Твой отец тогда мальчишкой в такой замес попал, что нам сейчас и представить страшно. Тогда взрослые люди столько всего творили, взрослые, а он — пацан желторотый.

— Погодите, — прервала их перепалку Анна. — О чём вы говорите? О ком? О Григории Ивановиче? Я чего-то не знаю?

— Да мы сами только недавно узнали. Помнишь тот дневник, что Ника принесла?

При имени дочери по лицу Павла пробежалась гримаса боли, но он справился. С трудом, но справился. И тут же опять остановил Бориса.

— Боря, давай не здесь. Тем более, Марии Георгиевне это наверняка неинтересно.

Павел опять безжалостно переврал отчество Маруси, но на этот раз она не зацепилась за это. Только сказала очень тихо:

— Нет, отчего же… очень интересно.

— Потом, Паша, у тебя ещё сто сорок причин найдётся, чтобы не рассказывать, — Борис повернулся к Анне и Марусе и, не давая Павлу опомниться, принялся быстро говорить.

История была невероятной, хотя… если учесть то время — мятеж, переворот — чему удивляться? Разве что тому, что слово «убийство» так не вязалось с обликом отца Павла.

Анна хорошо помнила Григория Ивановича, помнила, как Пашка гордился своим отцом, и как они с Борькой ему немного завидовали. Её собственный отец был другим, хорошим, но слабым, а у Борьки вообще отчим — человечишка мелкий и пустой. А вот Григорий Иванович… Те редкие вечера, когда он бывал дома, они все втроём зависали у Пашки, развесив уши, внимали рассказам Пашкиного отца, смеялись вместе с ним, примиряясь даже с присутствием Елены Арсеньевны, Пашкиной матери.

И вот теперь, слушая Бориса, Анна пыталась уложить всё в голове, но получалось плохо. Конечно, времена тогда были кровавые, но тут ведь не столько в этом дело, сколько в немыслимом повороте судьбы, которая словно в насмешку свела вместе родителей Павла. И теперь многое становилось на свои места: и злые синие глаза Елены Арсеньевны, и растерянность, которая нет-нет, да и прорывалась на лице Пашкиного отца, и та незнакомая женщина, с которой обнимался Григорий Иванович — Анна с Борькой однажды наткнулись на них случайно, и Борька взял с неё слово, что она ничего и никогда не скажет об этом Пашке. И она пообещала.

Анна посмотрела на Павла. Он сидел, крепко обхватив голову руками, ни на кого не глядя, а когда Борис закончил, поднял на Анну свои пасмурные глаза и сказал, только ей одной сказал, как будто не было рядом ни Бориса, ни Маруси:

— Поняла теперь, почему?

— Паша, — начала она, но её неожиданно перебила Маруся. Выкрикнула сердито и почти зло:

— Ну и что? Это ещё ничего не значит. Ему было всего лишь восемнадцать!

— Да вам-то откуда это знать? — тут же вскинулся Павел. — И почему вы, чёрт возьми, всё время суетесь!

— Да потому что…

— Тихо-тихо, — Борис примиряюще вскинул вверх руки. — Перестаньте уже. А ты, Паша, тоже не прав. Аня, скажи уже ему. Меня он не слушает.

Она не знала, что сказать. Никакие слова в голову не шли, а подойти и утешить его она тоже не могла.

Павел справился сам. Тряхнул головой, словно прогоняя морок, вымученно улыбнулся.

— Ладно. Не обращайте внимания. Что-то я расклеился. Устал, наверно.

— Ну так сейчас мы живо, Паша, тебе койко-место организуем, — тут же оживился Борис. Подмигнул им с Марусей, весело и как ни в чем не бывало, но Анна видела, что в зелёных Борькиных глазах промелькнуло облегчение. — Неужели ты, Паша, мог подумать, что я тебя, главу Совета и совесть нации, оставлю ночевать в коридорах. Нет, конечно. Я нам с тобой такую комнатку зарезервировал, закачаешься.