"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Ань, ну вот чего тут смешного? Что он ко мне привязался? Баб, что ли других нет? Вон, пусть к Юльке Коробейниковой, с насосной станции, идёт. Она давно на него глаз положила, уже несколько дней ко мне пристаёт с вопросами о нём. Чего он на мне зациклился? Заявился тут, спать он не может, идиот. Павиан озабоченный. Вот он кто!
Это сравнение с павианом окончательно добило Анну, и она расхохоталась в полный голос. Маруся возмущённо на неё зыркнула, нахмурилась, и вдруг неожиданно в серых глазах блеснули смешинки, и она рассмеялась следом за Анной, весело и задорно.
— Не обращай на него внимания, Марусь, — проговорила Анна, отсмеявшись. — Павиан и есть. Ты молодец, правильно его. Ему полезно иногда. Хочешь, я поговорю с ним, чтоб он больше не лез. А то и Павел тоже вот нервничает.
—
— Марусь, — Анна вздохнула. — Ну, зачем ты так? Я как раз и хотела с тобой поговорить о нём…
— Ань, пожалуйста, не надо со мной о нём говорить! — отрезала Маруся, помолчала и почти умоляющим тоном добавила: — Не надо. Не могу я…
Глава 4. Борис
Капитан Алёхин уже находился на командном пульте, как и каждое утро во время сеанса связи со Ставицким. Обычно он встречал их у входа, перетаптывался с ноги на ногу от нетерпения и, едва завидев его или Павла, тут же отчитывался звонким мальчишеским голосом. Но сегодня капитан сидел на стуле перед молчащими пока телефонами и неподвижно глядел перед собой, уставившись в одну точку. Борис отметил, что лицо у парня было даже не бледным, а серым, и что он то и дело потирал рукой плечо, морщась от боли.
— Капитан, шёл бы ты в лазарет, полежал бы денёк, тебе же вчера предлагали. А то свалишься, а оно нам надо, — сказал Борис вместо приветствия, присаживаясь на стул.
— Нормально всё, Борис Андреевич, — капитан оторвал взгляд от телефонов. На лицо набежало привычное упрямое выражение. — Я справлюсь.
— Ну-ну, справиться он. Ещё один… герой на мою голову. Откуда вас тут столько, героев, а? Не знаешь, капитан? — пробурчал Борис.
Алёхин то ли не расслышал Бориса, то ли не знал, как ответить, потому промолчал, поднялся и, вытянувшись, застыл перед Литвиновым.
— Ну что там у тебя, как сегодня? — поинтересовался Борис.
— Сегодня тихо, Борис Андреевич. Но расслабляться не стоит. Мне доложили, что у восточного входа ночью какие-то подозрительные перемещения были.
— Понятно.
— Борис Андреевич, я тогда пойду? — Алёхин опять непроизвольно схватился за плечо, что не укрылось от внимания Бориса. Литвинов покачал головой.
— И всё-таки, заглянул бы ты, Максим, к врачам. Пусть тебе обезболивающе хоть какое-то вколют.
— Плохо там с обезболивающим. Мало осталось. Я потерплю, там есть, которым нужнее, — Алёхин сжал губы и стал ещё больше похож на упрямого мальчишку.
— Ну да, — рассеянно пробормотал Борис. — Потерпит он. Ладно, иди уже… герой.
Капитан вышел. Литвинов задумчиво посмотрел на закрывшуюся за ним дверь, достал из кармана список необходимого, который дня три назад передала ему Анна, вздохнул.
Да, обезболивающего было мало. Впрочем, как и всего остального. Анна постоянно напоминала ему об этом, как будто бы он по-прежнему сидел в кресле главы административного сектора и мог одним росчерком пера добыть всё, что нужно. Увы, сейчас он был никем, да и все они находились не в том положении, чтобы что-то требовать или как-то давить. Хотя Борис и старался — два последних дня бился, как проклятый, за эти чёртовы медикаменты и оборудование. А толку? Ставицкий упёрся и не желал уступать. И Борис понимал, почему. Потому что — мог. Кто бы что ни говорил, а Серёжа Ставицкий был в более выигрышной позиции. Да что там, Борис и сам бы на его месте упёрся. С места бы не сдвинулся. Эх, если бы Ника не находилась в руках этого урода, если бы девочка была сейчас в безопасном месте, если б у них была связь, тогда можно было бы и рискнуть. Долинин уж точно бы рискнул, не стал бы выжидать, а пока… а пока они ничего не могут — ни-че-го, — и напрасно Анна и Павел ждут от него чудес, словно он волшебник, которому достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и Ставицкий тут же согласится эвакуировать раненых или, на худой конец, пропустит сюда медиков с нужными лекарствами.
Борис встал и по привычке начал метаться по комнатушке, то и дело натыкаясь на стулья. Настроение было ни к чёрту. Да что там, оно было просто отвратительным. Мало того,
что с утра схлопотал ни за что ни про что, так ещё и Анну чёрт принес. Теперь наверняка сообщит обо всём Пашке, а тот и так на него злится из-за сестры, последний раз, как заполошный орал. Литвинов остановился у стены и чуть ли не лбом в неё упёрся. Ничего не скажешь, богатое на события получилось утро, а, впрочем,… впрочем, сам виноват. По кой чёрт, спрашивается, потащился к ней с утра? Ведь понимал же — не самое лучшее время. Надо было подождать, так нет же…На самом деле, мысль форсировать события с Марусей пришла ему ещё вчера, когда он случайно накрыл у коменданта небольшой запас контрабандного алкоголя. Комендант долго оправдывался, вроде как всё это изъято у рабочих, исключительно в целях борьбы за дисциплину и трезвость, но Борис не сильно поверил. Комендант сам по себе был мужиком ушлым, да и алкоголь — коньяк, несколько бутылок сухого вина — не из дешёвых, такое рабочим не по карману, те бы просто самогон протащили. Всё это, разумеется, Борис конфисковал, и тогда-то у него и родилась идея завалиться вечерком к Марусе, поболтать, распить бутылочку сухого. Она бы наверняка сдалась — а куда ей деваться. Но после ужина его поймал директор столовой и долго и нудно рассказывал о проблемах с провизией, а когда Борису удалось наконец от него отвязаться, было уже поздно, и он решил отложить приятное свидание на следующий вечер, но не выдержал.
Борис потрогал щёку. Она уже не горела — такие пощёчины оставляют следы не на лице, а в душе, и при воспоминании о своём утреннем фиаско Борис опять вспыхнул от обиды и унижения. Вот же чёртова баба! И чего, спрашивается, кочервяжится? Он же ей нравится, не слепой — всё видит. Ну понятно, марку держит. Такие правила игры: женщина убегает, мужчина догоняет, только вот охота затянулась. Он уже неделю перед ней скачет, а она только шуточки шутит и зыркает на него своими глазищами, как огнём жжёт. А глаза у Маруси, эх, какие глаза…
И ведь самое обидное, что он не врал ей, когда пришёл утром. Ну, или почти не врал. Он на самом деле стал плохо спать, и мысли о ней и её серых глазах непозволительно часто тревожили покой. Совсем сбрендил на старости лет. Или это от вынужденного воздержания? Борис усмехнулся своим мыслям. А может, ну её, эту Марусю? Вон и Пашка злится. Да и не бог весть какая королева, были у Бориса бабы и покрасивее, и пофигуристее. Да и тут, если приглядеться, можно решить вопрос с воздержанием безо всяких марусь — женщин на станции хватает. «Так что, хватит, Борис Андреевич, фигней страдать, — сказал он самому себе. — Не получилось и бог с ней. А сейчас пора и о деле вспомнить».
Он развернулся и прислонился затылком к стене, ощущая влажный холод бетона. Это его немного отрезвило, вернуло из чуть ли не юношеских грёз на грешную землю, вернее под землю, где все они оказались замурованы волей Серёжи Ставицкого, Пашиного не вполне психически здорового родственника. Борис попытался хотя бы примерно набросать себе в уме канву предстоящего разговора, но эта канва расползалась, как расползается полусгнившая от времени тряпка от малейшего прикосновения. Он переводил глаза с выстроенных в ряд телефонов на стандартные пластиковые стулья, на куцую этажерку, где пылились всеми забытые папки, и опять на телефоны, чувствуя, как в груди медленно поднимается раздражение — от бессилия что-либо изменить, по крайней мере, пока, от злости на самого себя и в особенности от надоевшей до чёртиков спартанской обстановки. Этот минимум удобств, царивший везде на АЭС: и на военном ярусе, и на административном этаже, где Борису выделили персональный кабинет, в котором он почти не бывал, и в общежитии сменщиков, особенно удручал Бориса. Ему как будто чего-то не хватало. Хотя что значит «чего-то»? Удобств и не хватало. Мягкой кровати, хорошей еды, комфортной одежды. Он, конечно, пытался как-то обустроить здесь быт, даже этот дурацкий вип-зал в столовой организовал специально, чтобы хоть какое-то подобие нормальной жизни было, и где, спрашивается, спасибо? Никому это оказалось не нужно. Ни Савельеву, который ни о чём, кроме своего реактора не мог думать, торопливо проглатывая всё, что лежало на тарелке, и, кажется, даже не отдавая себе отчёт, что он там вообще ест. Ни Анне, ни Марусе…