"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Да я поем, поем с вами, мама. Я ж специально на обед пришёл, — пытался успокоить мать Стёпка, но она как будто не слышала его. Усадила рядом с собой, прижималась, ерошила рукой его мягкие тёмные волосы и всё вглядывалась в лицо сына, словно не могла наглядеться.
Олег достал из серванта третий столовый прибор, поставил на стол, молча принялся раскладывать еду по тарелкам. Соня заказала, как всегда, на троих. Такая была привычка у его Сони, хотя им нечасто удавалось собираться втроём за обедом, в основном из-за его работы, конечно. Его жена и теперь, после Стёпкиного ухода из дома, не изменила себе. У Олега каждый раз сжималось сердце, когда он слышал, как она спокойным голосом делает заказ
— Папа, — Стёпка торопливо закидывал в себя еду. — Ты можешь узнать про одну девушку? Её зовут Айгуль Сафина, она медсестрой работает. Понимаешь, её забрали, увели непонятно куда. Что-то про эпидемию, инфекцию говорили, я толком не понял. Ты же можешь узнать? Можешь?
Стёпка вскинул голову, и их глаза встретились. Олег чувствовал, что сыну немного не по себе, да он и сам испытывал неловкость и всё старался отогнать от себя неудобный вопрос: всё действительно теперь в их семье как раньше, или он просто нужен в данный момент сыну, и потому…
Он нашёл в себе силы утвердительно кивнуть, и по Стёпкиному лицу пробежала волна облегчения. Сын продолжал говорить дальше, объясняя, дополняя, но Олег и так уже знал, о чём идёт речь. Девочка (уж не та ли эта смуглая красавица, с которой он застал Стёпу, когда приходил проведать его пару дней назад?), скорее всего, попала в людоедскую программу «Оздоровление нации». Топорность и наглость, с какой действовали люди, забравшие девочку, явственно указывали на Некрасова и на Маркову, которая эту программу непосредственно курировала. Их почерк. Фирменный.
…Соне нужно было срочно убегать на работу в тот день, и Олег сам проводил Стёпку до ближайшего КПП. Он шёл рядом с сыном и думал, что, даже если Стёпа пришёл к нему ради этой девушки, то всё равно… главное — пришёл, назвал папой, а всё остальное, да как-нибудь они вырулят, теперь уже вырулят…, но перед самым КПП Стёпка остановился, посмотрел прямо ему в глаза (хотя Олег видел, как нелегко ему это далось) и сказал твёрдо, отчётливо выговаривая каждое слово:
— Папа, ты прости меня. Я был такой дурак, что не верил тебе. Ты… ты самый лучший отец в мире. Я люблю тебя, папа…
От этих воспоминаний защипало в носу, Олег с силой потёр переносицу, не давая эмоциям вырваться наружу. Сейчас не время. О сыне, о своей семье он подумает позже, а теперь надо сосредоточиться на посещении приёмной Марковой, и как раз Стёпина просьба об этой девушке, Айгуль Сафиной, и будет удобным предлогом для этого визита, если вдруг Маркова окажется на месте. Он набрал в грудь побольше воздуха и решительно толкнул дверь.
Как выяснилось, предлог Олег заготовил не зря.
Маркова была на месте. Она стояла перед столом Алины Темниковой и что-то выговаривала бесцветным, лишённым окраски голосом, словно зачитывала главу скучной методички.
— Здравствуйте, Ирина Андреевна, — вежливо поздоровался Олег.
— Олег Станиславович? — Маркова повернулась и уставилась на Мельникова. — Добрый день.
— Ирина Андреевна, у меня к вам небольшое дело, — Олег перехватил быстрый взгляд Алины. — Вы не откажетесь уделить мне несколько минут?
Маркова кивнула.
— Конечно, Олег Станиславович. У меня, правда, срочная работа, но несколько минут уделю. Проходите.
Она указала в сторону приоткрытой двери своего кабинета и снова вернулась к прерванному разговору.
— Вы всё поняли, милочка? Эти отчёты надо передать лично в руки Нечаеву, а потом загляните в юридический сектор, там должны
были подготовить для меня документы. И постарайтесь до обеда успеть вернуться.Мельников прошёл в кабинет, едва скрыв досаду. Всё складывалось не в его пользу: Темниковой до обеда скорее всего не будет, а, значит, придётся самому спускаться к Долинину в притон или выводить куда-то Нику. Оба варианты были плохи. С Долининым существовала договорённость держать связь только через Алину, а менять место нахождения Ники… это, конечно, можно и нужно было бы сделать, но существовал риск приставленной к нему слежки — уж слишком легко и внезапно его отпустили.
— Я слушаю вас, Олег Станиславович, — Маркова, вошедшая вслед за ним, плотно прикрыла дверь. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Присесть Олег не успел. Из кресла, задвинутого в угол, к одному из книжных шкафов, раздалось детское хныканье. Мельников машинально обернулся. В этом большом, обстоятельно и со вкусом обставленном кабинете, где всё ещё безраздельно властвовала тень Литвинова (да, единственным хозяином здесь по-прежнему оставался Борис Андреевич, Богданов и сменившая его Маркова — не более, чем временщики), мебель была красивой и массивной, под стать самому Борису Андреевичу, и потому Олег не сразу заметил мальчика, чьё маленькое и худенькое тельце почти утонуло в глубоком кожаном кресле.
Мальчик был сыном Марковой, Олег уже видел его несколько раз, но мельком и всё время в приёмной, поэтому сейчас, обнаружив ребёнка в кабинете, он слегка удивился.
— Шурочка, погоди, я скоро, — Маркова обернулась к ребёнку. — Подожди, маленький.
— Жи-иво-от, бо-оли-ит… Бо-оли-ит!
Тонкое хныканье перешло на крик, и за этими истеричными воплями явственно проступали детские капризы. Олег вспомнил, как Стёпка лет в пять решил вдруг начать испытывать родительское терпение, прощупывая границы. Мельников, повидавший к тому времени всяких детей и славившийся у себя в больнице тем, что может справиться с любой детской истерикой, перед собственным сыном тогда спасовал, поддался. Ему хотелось непременно выполнять все Стёпкины желания, и он готов был это сделать (надо луну с неба, достал бы и луну), но положение спасла Соня. Мягкая и даже кажущаяся посторонним людям безвольной и слабохарактерной, она решительно и довольно жёстко пресекла все попытки сына сесть им на шею и даже, помнится, прочитала лекцию на педагогическую тему ему, Олегу.
Сейчас в этом мальчике Мельников увидел пятилетнего Стёпку (хотя сыну Марковой было намного больше — лет восемь, как минимум). Стёпка так же картинно кривлялся в его кабинете, сползал с кресла и громко ныл на одной ноте, выдавливая из себя слёзы.
— Шурочка, милый, ну перестань, пожалуйста.
Маркова, которую Мельников привык видеть холодной и надменной, на его глазах превратилась в трясущуюся над своим чадом мать. Она присела перед сыном на колени, а тот, мгновенно уловив произошедшую в матери перемену, завыл ещё громче, забился в истерике, стукаясь головой о мягкую обивку кресла.
— Шурочка, Шурочка…
— Ирина Андреевна, позвольте! — Олег шагнул в сторону истерящего ребёнка. — Если вы не против, я мог бы осмотреть вашего сына.
Его спокойный голос подействовал на неё. Она вскочила с колен, дрожащими руками отряхнула юбку.
— Понимаете, Олег Станиславович, Шура с утра жалуется на живот. Он даже от завтрака отказался, но он у меня вообще плохо кушает.
От слова «кушает» Олега слегка передёрнуло.
Когда он ещё студентом проходил практику в педиатрическом отделении, одна из нянечек, дородная и высокая, с громовым гренадерским голосом и нежным именем Виолетта (они с Аней Бергман едва сдерживали смех, когда с ней сталкивались), любила выговаривать басом какой-нибудь мамочке.