"Фантастика 2025-7". Компиляция. Книги 1-25

— Он тебя спас?

— Я тоже думала, что спасет, протягиваю руку, хочу ухватиться.

— И срываешься?

— Нет. Он смотрит мне прямо в глаза и хладнокровно наступает на руку… А рядом Элла. И последнее, что я вижу, падая в пропасть, — ее довольный оскал.

Он слегка притянул Ольгу к себе и незаметно поцеловал в висок. Пару минут они ехали молча. Потом Торик сказал:

— Почему вещий-то? Может, обычный кошмар?

— А ты разве не различаешь их? Вещие сны — другие. Они как фломастером помечены. Их с обычными не спутаешь.

— Я как-то не задумывался. А может, никогда не видел вещих снов. И о чем он, как ты думаешь? Что должно случиться?

— Предательство. Император. Участь.

— Ты что, мысленно раскладываешь Таро?

— Нет, просто думаю, ищу ответ на твой вопрос.

— Оль, ты такая…

— Странная?

— Скажем, необычная девушка.

— Время покажет…

— Не знаю только когда, — машинально добавил Торик.

— Ты о чем?

— Это строчка из Deep Purple: «Time will show, when I don’t know».

— Интересно. А песня как называется?

— Sail Away.

— Это что?

— «Уплывай».

— Я подумаю.

— Нет, это песня так называется — «Уплывай».

— Я поняла. И все-таки подумаю. Судьба дает нам знаки. И случайными они не бывают. Кстати, мы выходим! Чуть не проехали, вот заболтались! Давай, поспеши. Я чуть попозже приду, как всегда.

* * *

Март 1991, Город, 25 лет

Приятную рабочую суету разбавляли праздники. Девочки разных лет поздравили мальчиков, через пару недель мальчики каждой подарили по цветку и искренне порадовались двум большим вкусным тортам. Их принесли дамы, искушенные в домашнем хозяйстве. Как оказалось, в отделе были и такие. И снова: проекты, алгоритмы, совещания, расписания…

А потом: бац! Прискакала Лошадкина.

— Ты все в своих программах сидишь? Вообще ничего не знаешь?

— Ир, ты о чем? Новая тема, что ли?

— Да нет, не новая — весь отдел говорит: Сомова увольняется.

— Ольга?! Да ладно!

— Не ладно, а уже заявление написала, сейчас отрабатывает. Конфетку хочешь?

* * *

— Оль, это правда?

Прямой взгляд таких знакомых глаз, смотревших теперь холодно и отстраненно.

— Правда.

— А я? А как же…

Отчаянно не хватало нужных слов.

— Ты помнишь про лапки? Я тебя просила их не отращивать. Не получилось?

— Да ладно тебе. Ну, будешь работать в другом месте. Хотя могла бы и сказать. Но мы можем…

— Не можем. Давай не будем усложнять, да? Все хорошо было?

— Да, но я думал…

— А ты не думай. Знаешь, как говорят? Расстанемся, пока хорошие. А еще — всему свое время.

— Это же просто слова.

— А в мире только это и есть: мы и наши слова. Не грусти, встретишь еще свою судьбу…

— Я тебя обидел чем-то?

— Нет. Просто время пришло. Или ушло. Как посмотреть.

— Не понимаю.

— И не нужно. Ладно, мне пора.

В последний рабочий день Петровна организовала Ольге проводы. Цветы, тортик и много добрых слов. Глаза у Ольги были на мокром месте, но она не плакала. За год Торик так ни разу и не видел ее слез.

* * *

«Кончилась любовь, как день зимой. Все стало серым — ни темно, ни светло…» — когда-то пел Торик в школьном ансамбле. Так теперь и вышло. Дни стали казаться одинаковыми. Работа по-прежнему была интересной, а программы каждый день преподносили сюрпризы, но из жизни исчезло что-то важное. Или кто-то.

Зато успокоились родители: сын перестал пропадать днями и ночами неизвестно где. Больше всего мама переживала, что его окрутит какая-нибудь разбитная разведенка с ребенком. Ирония судьбы. Торик никогда так не называл Ольгу даже мысленно, настолько далека была она от этого штампа. Но мама, узнай она все обстоятельства их знакомства, сказала бы о ситуации именно так.

Как-то в гости заглянула тетя Азалия с поручением. Ее муж, художник, которого отец в шутку называл ВелиБар — великий Барышев — задумал написать грандиозное историческое полотно об освобождении Кедринска. Теперь ему нужна модель для центральной фигуры — князя Пожарского. Поэтому он очень просит Торика походить к нему в студию и попозировать. Торик с тоской вспомнил свои теперь пустые выходные и… согласился.

В итоге уложились в несколько нелепых сеансов, когда залезаешь на стол, а на нем стул вверх ногами, изображающий коня, ты на нем гнездишься и замираешь неподвижно на час или больше. ВелиБар долго приглядывался, отводил кисть, неспешно намечал что-то углем, стирал, снова намечал…

Картина, здоровенное полотно три на два метра, медленно обрастала деталями. Торику было очень странно видеть свою бородатую физиономию и плечи на эпической фигуре воина, скачущего на дюжем белом коне и ведущего за собой несчетное конное войско, — и все это на фоне с детства знакомой горы Гневни.

Предполагалось, что картину разместят в Кедринском краеведческом музее. И в этом смысле Торик останется в Кедринске навсегда.

На последнем сеансе художник выглядел мрачнее обычного. Он явно хотел что-то сказать, но не решался. Потом перестал рисовать, посмотрел на Торика и сказал:

— Вот что. Аза просила тебе сообщить: в Кедринске умер этот, как его, Андрей.

— Как?! Он же совсем молодой!

— Ну… — ВелиБар беспомощно развел руками. — Он с Нового года болел, все жаловался на кашель. Таня лечила его, привозила сюда обследовать. Но поздно: рак легких, сделать уже ничего нельзя было.

— Почему же мне никто не сказал?

— Дык видишь как… Тебя, говорят, и дома-то не было. Таня к вам тогда заезжала, но не застала.

— А похороны когда?

— Дык похоронили уже его, все. Родители твои не смогли поехать, работали. Ладно, я передал. Спасибо тебе за терпение. Мне тут еще долго рисовать. Вообще это будет триптих. Слева я нарисую… — И он пустился в подробные объяснения своих планов.

А Торик внезапно почувствовал дуновение нездешнего холода. Смертного холода, как последнего предупреждения.

Глава 6. Ветер перемен

Апрель 1991 года, Город, 25 лет

Новость о смерти брата подкосила Торика. Вот уж чего он никак не ожидал. Казалось, совсем недавно они вместе смеялись, обсуждали электронику, катались на мотоцикле. А теперь Андрея нет. И уже не будет.

Вскрылось и еще одно неприятное обстоятельство. Рак в их семье не отмечался. Да, Андрей курил, но вряд ли именно это так быстро привело его к смерти. Тетя Таня — медик, она хорошо знала статистику заболеваемости. Через пару лет после чернобыльской аварии в Кедринске обнаружился заметный всплеск онкологических заболеваний. Да, многие не заболели. Но ведь не зря говорят: где тонко, там и рвется? Видимо, «язык» повышенной радиации, добравшись до Кедринска, подтолкнул к болезни тех, кто и так был к ней склонен. Вот и Андрея зацепило.