"Фантастика 2025-80". Компиляция. Книги 1-28

— Можно. Матик…

— Ах, Матик… У него другая ситуация. Другая история. Колдун, добровольно отрекшийся от ворожбы. Он ведь был на войне, знаете, Фигаро?

— Знаю.

— Говорят, он сам срезал погоны. «Нет войне» и все такое. Но я-то на месте и ориентируюсь лучше. Знаю, что к чему. У Матика слегка того… поехала крыша.

— Колдовской Легион, знаю. Гастон, это неудивительно. Когда человека протыкают саблей это неприятно. Кровь, мясо… Но когда перегретый пароэлектрический шар попадает в толпу людей… Знаете, это зрелище не из тех, что захочешь увидеть еще раз. Вы в курсе, что половина из Легиона — конченные наркоманы?

— Угу. Да и Матик… Впрочем, он справляется.

— Да уж. Справляется.

— …а под утро опять уедет На своей разбитой кибитке К дуракам, что привыкли делать Из свинца золотые слитки…

Проклятый пол совсем потерял совесть, очевидно, вообразив себя корабельной палубой — качался из стороны в сторону и бросался под ноги. Следователь попытался сражаться честно, но паскудник-паркет хитрыми финтами уходил из-под ног, норовя обманным хуком дать в челюсть. Поэтому Фигаро решил сжульничать, вцепившись в стену, которая, к счастью, сохранила относительную неподвижность.

Добравшись до туалетной комнаты, он по красивой дуге обогнул Гастона, пытавшегося войти в открытую дверь сортира, и причалил к рукомойнику. Из зеркала в массивной золотой оправе на следователя ехидно глянул незнакомый гуляка, самого что ни на есть расхристанного вида. Он хитро подмигнул Фигаро: ш-ш-ш-алишь, брат! Нам и не такие горы по плечу; мы через винные моря плавали, в пивных реках тонули! Р-р-р-равняйсь! Смир-р-рна!

Фигаро долго умывался, плеща ледяной водой в лицо, потом не менее долго искал полотенце, не нашел и решил отправиться бить морду паршивцу-служителю. Однако же решить было проще, чем сделать и после краткого похода по сюрреалистически изогнутым лестницам, он опять оказался на балконе, где долго жаловался моложавой даме с вуалью на тяготы службы. Дама понимающе кивала, ахала, прижимая руки к обширной груди, и предлагала выпить на брудершафт. Когда следователь закончил рассказывать героическую историю своей победы над Легким Вампиром (вранье от начала до конца), дама томно охнула и аккуратно упала в обморок точно на колени следователя.

Последующие воспоминания Фигаро напоминали ворох карт, брошенный на сукно рукой опытного шулера. Сперва были какие-то кусты, озерцо и скамейка, затем — темная парковая аллея, где он, почему-то, долго искал свои штаны, беседка, увешанная гроздьями китайских фонариков, странные люди в масках с которыми пришлось пить шампанское, взрывы хлопушек, веера серпантина и музыка со стороны сада. Почему-то следователю лучше всего запомнился кружочек фиолетового конфетти, прилипший к стеклу бокала и никак не желающий отпадать.

Потом его нашел Гастон, долго и непонятно ругавшийся заплетающимся языком. Фигаро честно пытался понять ход мыслей Первого Зама, но получалось это плохо. С Гастона ручьями стекала вода, а на плече пристроился клочок бурой озерной тины. В конечном итоге они выпили по маленькой и отправились за добавкой.

Был момент, когда почти трезвый Фигаро сидел на мокрой от ночной росы траве и горячо шептал Гастону в ухо:

— … и ведь не в том дело, что берут. Все берут и везде. Только чиновнику в провинции что надо? Ну, кобылу, там, купит, ну, повозку раз в году подновит… ну, свозит семью на ярмарку — и ладно. Некоторые даже самогоном берут, медом, окороками всякими… А в столице — это ж форменная жуть! В театр сходить надо, потом в клуб на бильярде играть, рулетка тоже. А если у тебя повозка как у сельского торгаша, так тебе никто и не поднесет — засмеют. Вот и гребут полной мерой: на новое ландо, на стекляшки для супружницы, на садовника… Ограда, опять же, с этими… с завитушками. И фонтан. Кому он нужен, фонтан этот? Что в нем — рыбу, что ли, ловить? И ведь самим тошно от всей этой мишуры, точно говорю. Купит себе дом в два этажа у самой площади — и чтобы окнами на проспект! — а сам там и не живет почти. То в загородное имение уедет, то в леса тетеревов стрелять, а там живет в разбитой сторожке, глушит сливянку и в ус не дует. В город, говорит, страшно возвращаться: шум, гам, экипажи под окнами всю ночь по брусчатке — туда-сюда… Балы, приемы, вечера благотворительные… И стакан нормально не хлопнешь, а дамы все сплошь в платьях по тыще империалов — ее ж и потискать не за что — со всех сторон брильянты с перетяжками… Нет, Гастон, столица — это не для меня, это жуткое дело — столица…

Гастон кивал, соглашаясь, и показывал Фигаро новые визитки с золотым тиснением.

— …Га-а-аспа-а-а-да-а-а! Ра-а-а-зойдись! Осторожно, господин Гастон, здесь ступеньки… Господин Фигаро, хватайтесь за Прохора… Прошка, оглоблю тебе под хвост! А ну мотнись, заверни добрым господам на утро! И чтобы с ледника! Сам проверю! Сюда, господа… Вот ваше пальто, господин Гастон. Досточтимый Фигаро — Ваша шляпа. Теперь во двор по лестничке… Юзик! Юзик, мать твоя женщина, отец старый боров! Спишь, собака?! Нет? Вот и славно… Не «кого черт несет», а их сиятельства господин Гастон и столичный следователь. Нажрамшись, значицца. Возьмешь евойный экипаж и развезешь по домам. И чтоб, шельма, каждого — до кровати! Узнаю, что под забором высадил — сгною! А, Прошка! Принес? А ну-ка дай сюда… Ух-х-х! Хороша, стерва! Молодец, Прохор! Ступай вон… Так, господа, забираемся, поднимаем ножки… Полежать? Это да, это славно, хорошая мысль!

— А ну, сучий потрох, давай песни петь!

— «Как под горкой, под кустом, портит девку черт хвостом! Хвост саженый, крест свяченый…»

— Н-н-но! Пшла, дура!

— Доброй ночи, господа! Доброй ночи, легкой дорожки!

— «…ландыши, ландыши, светлого мая приве-е-е-ет!..»

…Луна хитро глянула в замочную скважину облаков желтым глазом, усмехнулась и нырнула под простыню ночи. Вдали гасли последние городские огни и только над голыми осенними холмами, поросшими жухлой травой, лилась тихая мелодия:

— …к колдунам, что свернули горы, Колдунам, что всего добились, Но разъявши небо и море Чудеса творить разучились…

Проснувшись, Фигаро некоторое время лежал, боясь пошевелится. Голова разламывалась и это даже радовало: жуткая похмельная боль не оставляла места для угрызений совести.

Следователь приоткрыл один глаз. Сразу стало понятно, почему так болит затылок: он лежал поперек кровати, упираясь головой в стену. Лежал, кстати, при полном параде: плащ, пиджак, брюки и даже галстук. Сапоги, слава богу, стояли в углу.

За окном вовсю светило солнце. Похоже, полдень уже давно миновал. «О, черт, когда же я вернулся? И, главное, как?!», подумал Фигаро, тихо ужасаясь. «Саквояж?! А, нет, все в порядке — саквояж на месте… Ладно, будем потихоньку вставать…»

Сказать, однако же, оказалось проще, чем сделать. Минут десять следователь ворочался, массируя виски. Это не слишком помогало; казалось, паскудная пульсирующая боль просто перетекает из одной половины черепа в другую, сохраняя при этом всю свою красочную насыщенность.

С грехом пополам поднявшись на ноги, Фигаро доковылял до стола, набрал в стакан воды из кувшина, покопался в саквояже в поисках «походной аптечки» — деревянной коробки обитой изнутри мягкой тканью (в «аптечке», помимо микстур от головной боли и «сердечного сбора», имелись склянки, содержимое которых привело бы в ужас даже заправского некролекаря) и плеснул в воду нашатыря. Подумал немного, добавил немного камфары, взболтал все это дело пальцем, закрыл глаза и простер над стаканом дрожащую руку.

Заклятие удалось только с третьего раза. Фигаро приоткрыл глаз: колдовство работало: вокруг пальцев тлели фиолетовые огоньки. Стефан Целеста, колдовских дел мастер из университета внутренних дел, обучил нерадивых отроков этой формуле еще на первом курсе. Склонные к обильным возлияниям студиозусы мотали на ус и постигали азы Высокой Науки с невероятной скоростью: попробуй сплести «Трезвящий Укол», когда руки ходят ходуном, а в голове играет гавот!

Наконец вода в стакане покрылась тонкой корочкой льда и стала кристально чистой. Фигаро вздохнул, перекрестился, и крепко зажмурившись, одним махом проглотил заклятый раствор.